Тень

— Я не помню. Я просто знаю. И чувствую. Если я ошиблась, то я скажу. Я узнаю, когда какая-то пища не пойдет мне на пользу.

— А ты знаешь, какая еда полезна, а какая нет?

— Знаю. Сегодня какая-то белковая пища есть?

— Хм… ты и это знаешь? Сегодня рыба, но…

— Принесите… пожалуйста. Я буду ее есть понемножку, чтобы желудок успевал справляться. Если можно, попросите просто порцию рыбы сварить в подсоленной воде. И положить туда, если сейчас есть, лук. Немножко, половину луковицы, не больше.

— Я сейчас принесу, — сказала Прасковья Ильинична, — нынче как раз уху и сварили. Рыбу-то хорошую с колхозу привезли, сомов.

Вечером, когда Прасковья Ильинична принесла Шэд еще кружку рыбного бульона, который она оценила очень высоко, девочка не удержалась от вопроса:

— А почему Иван Михайлович так часто ко мне заходит? Он у меня очень подолгу сидит — а как же другие дети?

— Доченька, так нет у нас в госпитале других детей-то, ты одна у нас. Госпиталь-то военный. А Иван Михалыч всю жизнь в городе педиатром работал, так что ты для него как луч света.

— А как я тут оказалась?

— Так тебя с поезда проходящего, что эвакуированных детей вез, сняли. Решили, что ты уже помираешь — а у нас в городе других госпиталей поблизости от станции и нет. Тут до войны была больница железнодорожная. А что с тобой он сидит — так нынче новых раненых не поступало, докторам работы немного…

— А… а это какой город?

— Ковров. Слышала про такой?

— Не помню. Спасибо, я уже энергии достаточно получила, и белков достаточно, чтобы восстанавливаться, сейчас спать буду. А завтра, наверное, уже смогу есть все, что пациентам дают. Я чувствую что смогу…