Страница 5 из 42
– Я не могу. Я не готова, – затараторила Диана, сжимая ладони в кулаки, чтобы унять дрожь.
– Ни манер, ни ума, – ответила сирин, проведя пальцами по пряди волос: шелковистой, гладкой и сияющей, точно лед горного озера на солнце.
Диане показалось, что тонкие ростки, тянувшиеся в стороны от деревянных колонн, задрожали.
– Семья жрицы сирин – неприкосновенная, даже если твой дядя проиграет войну. Даже если вся гильдия захочет убить твоих родных, им ничего не останется, как смириться и представлять это убийство в воображении.
Сирин вздохнула.
– Так и быть. До ритуала будешь прислужницей. – Женщина дотронулась до осколка кварца, вплетенного в прядь ее волос.
Через мгновение в зале появилась незнакомка в длинном красном платье, подпоясанном золотой лентой. Она опустилась перед птицей на колени, склонив голову.
– Это наша будущая жрица, – сказала сирин, не сводя с Дианы глаз. – До ритуала она будет прислужницей. Проследи, чтобы ее обучили манерам.
Женщина в красном молча кивнула и сделала Диане знак следовать за ней.
Растерянная и обескураженная девушка поплелась за жрицей. В голове кружились мысли: прислужница сирин? Жрица ради безопасности семьи? Почему дядя ничего не объяснил?
В это мгновение Диана впервые почувствовала нечто, похожее на ненависть к Фидель.
«Почему за ошибки мертвых расплачиваются живые?» – подумала она, выходя вместе с жрицей на террасу, откуда открывался вид на остров сирин и окружавшие его воды.
Высоко над головой раскинулась шапка из огромных переплетавшихся ветвей, покрытых яркими сочно-зелеными листьями, в которых увязли облака.
На возвышенности, прилегая к стволу, виднелся серый каменный храм, унизанный башнями, как прибрежные скалы – гнездами птиц. На каждой виднелись изображения лиц, смотревших на четыре стороны света.
Внизу, между огромными толстыми корнями Древа, раскинулся небольшой портовый городок, у причалов которого покачивались корабли: маленькие и большие, рыбацкие и торговые, гражданские и военные. Под ними пенилось море.
В тени кроны Мирового древа волны были глубокого синего цвета. Но вдали цвет глади превращался в бирюзовый, пересеченный лазоревыми полосами.
Диана вздохнула, пытаясь унять пустившееся вскачь сердце. Она отдала бы полжизни за безопасность семьи и возможность запрыгнуть в лодку, чтобы умчаться как можно дальше от этой пугающей красоты.
Когда они шли по галерее, а потом спускались по лестнице, то встречавшиеся им по пути девушки в серых платьях низко кланялись.
– Пока ты – служанка, – прервала молчание жрица, – тебе следует кланяться служителям культа, а перед сирин ты должна становиться на колени, касаясь головой пола. Смотреть на них тебе запрещено.
– Почему? Я же не простолюдинка…
– Так положено, – ответила жрица и, подумав, добавила: – А вообще, ты хуже. Твоя тетя – королева, бросившая свой народ, сбежавшая от мужа к другому мужчине. И женщина, которая стала причиной войны, на которой будут гибнуть наши отцы, братья…
Жрица замолчала.
А Диана поняла, что, если бы не семья, она сбежала бы уже сегодня.
***
Все дни для Дианы слились в один сплошной тягучий кошмар: уборка храма и комнат жриц, постоянное падание на колени, отчего те посинели и жутко болели. Один раз она не рассчитала силу, забылась, и, наклонившись слишком быстро, разбила о каменные ступени лоб. Желтые мушки целый день плясали перед глазами, не давая нормально работать. Ее попытки объяснить жрицам свое состояние с треском провалились: они считали, что девушка должна научиться преодолевать свою слабость, чтобы в дальнейшем служить Древу и помогать другим людям при любых обстоятельствах.
К тому же статус племянницы «той, из-за неверности которой началась война» грозил Диане частичным отшельничеством.
– Люди будут приходить к тебе за помощью, – сказала жрица-наставница, – но не рассчитывай, что они помогут в ответ.
Свое «особенное» положение Диана осознала уже в первые дни, когда другие прислужницы, словно сговорившись, начали ее сторониться. Они не обвиняли, не ругали, не вредили, но стоило только ей войти на кухню или в прачечную, как разговоры замолкали, а женщины отворачивались, возвращались к своим делам и погружались в них настолько глубоко, что не слышали просьб о помощи.
М-да, думала Диана, и ей предстоит стать жрицей? Пройти ритуал? Чтобы потом быть изгоем среди людей, которые смотрят на нее волком? Ради чего?
«Ради семьи», – звучал голос в голове.
В эти мгновения Диану одолевала злость на отца, ушедшего из жизни слишком рано. На маму и Антония, не сумевших ее защитить. На Эльзу, которая определенно сейчас не мыла лестницы. На дядю, распорядившегося ее жизнью. На Фидель, влюбившуюся в мерзавца (и почему-то в голове всплывали два образа – Адриана и Яримира, короля Лесной гильдии). И наконец, злость на Даниила, который… Который… Где он? Что сейчас делает?
Как только голова девушки касалась подушки, перед глазами проносились образы Дани, нежно обнимавшего, целовавшего мягкими губами. Сердце лихорадочно стучало, сон пропадал, и Диана грезила, мечтая до рассвета, чтобы любимый забрал ее из этого кошмара.
Хотя… разве мог ее кошмар сравниться с ужасом войны, который переживал Дани? При этой мысли сердце замирало от страха. Диана начинала плакать.
И чем дольше шла война, тем чаще она плакала.
Дни стояли жаркие. Пот тек по лицу, и Диана даже радовалась яркому солнцу и плотному платью: ведь вытирая мокрый лоб, она тихонько стряхивала слезы.
Спустя несколько месяцев пребывания на острове, девушку начали учить песням Древу, историям и легендам Мира, посвящать в технику ритуалов, доверили поливать ростки и мыть тронный зал.
Последнее было особенно сложным, ведь мыть приходилось вечером, когда солнце уже село. Скрести полы в темноте было малоприятным занятием, а зажигать свечи внутри Древа запрещалось.
Диана не могла понять: почему здесь, в самой обители магии, не использовали волшебный свет? Чуть позднее жрица объяснила, что это было частью подготовки – с богатых знатных девочек сбивали спесь.
***
Всю ночь поливал дождь. Наутро распогодилось, но подул прохладный северный ветер. Листва Древа что-то шуршала за окном, но девушка так и не успела разобрать его шепот…
– Диана, – позвала жрица-наставница, – вот список, сходи в город.
Девушка поклонилась, проклиная про себя этикет из-за боли в спине.
Взяв список, она накинула поверх платья плащ и отправилась в город. Спускаясь по подсохшим каменным ступеням, в углублениях которых сохранилась вода, Диана засмотрелась на море. Полосы бирюзы и лазури не теряли цвет даже в пасмурную погоду…
…Сандалия с деревянной подошвой заскользила, попав в лужицу. Девушка взмахнула руками, пытаясь сохранить равновесие.
Кто-то подхватил ее. Диана подняла голову и увидела серые, как небо над головой, глаза и волосы цвета морской пены, перехваченные черным жгутом.
Поздно заметила, что рука при падении легла на шею незнакомца. Диана поспешила ее убрать и случайно задела небритую щеку.
«Борода, оказывается, не колючая?» – удивленно подумала она.
Девушка впервые касалась бороды. В ее гильдии мужчины брились начисто. И у Дани кожа на лице была гладкой.
Незнакомец улыбнулся.
– Что, Зеленовласка, любишь море?
Диана растерянно кивнула. К сожалению, жрицы не придумали правил поведения в подобных ситуациях.
Мужчина усмехнулся и вернул девушку в вертикальное положение.
Диана же, почувствовав под ногами твердую землю, вырвалась и побежала по ступеням так быстро, как могла.
Ролло проводил ее взглядом.
– Хоть бы спасибо сказала! – крикнул вслед.
«Что вообще творится с женщинами? Все воспринимают как должное, никакой благодарности, – огорчился Ролло. – Что Лорелейн, что эта…»
Сирин хотя бы не была робкой и молчаливой, как рыба. Он вообще терпеть не мог «святую невинность», робость. Считал, что все это – глупые игры.