Флотская Юность

Весь процесс проходил очень быстро. Помыв голову и окатив себя несколько раз теплой водой, мы заканчивали процесс помывки. Теперь главное было заменить грязный тельник на постиранный, а затем, держа под мышкой банные принадлежности, строем идти обратно в казарму.

Командирами отделений – комодами – на первом курсе у нас были назначены люди, как выяснилось, вообще не соответствовавшие возложенным на них задачам. Они упивались возможностью командовать и наказывать. Как говорится: «Заставь дурака Богу молиться, он лоб расшибет». За малейшую провинность (плохо поглаженный гюйс, недостаточно блестящая бляха или не слишком белый чехол бески, а то и непочтительный взгляд) нас, первокурсников, наказывали нарядами на работу. Как правило, эти работы проводились после отбоя и отличались постоянством, как замкнутый круг – уборка гальюна, гальюна, гальюна.

…Три часа ночи. Я дневальный по роте с повязкой на рукаве и штык-ножом на поясе. Стою у тумбочки напротив входной двери. Спать хочется до одури, наверно, еще и потому, что в роте душно и спящие своим подхрапыванием убаюкивают меня. Я облокотился на тумбочку, ногам стало легче, но глаза слиплись, и на мгновение сознание замутил сон. Встрепенувшись, чтобы не заснуть, прошел в умывальник и ополоснул лицо холодной водой. Возвращаюсь – дежурный по факультету с проверкой. Огреб я, что называется, по полной: три наряда на службу вне очереди. Отстоял, как говорится, «Через день – на ремень».

Ничего, пережил.

Начались зачеты на допуск к летней сессии. Неожиданно сложно для некоторых оказалось получить зачет по физподготовке. Требовалось пробежать дистанцию в один километр, уложившись в заданное время. Я в школе занимался легкой атлетикой, и бег для меня не был проблемой. Но у нас в классе был один товарищ, полный парень, как сейчас бы сказали – с избыточным весом, который никак не мог пробежать дистанцию и уложиться в норматив. Бегали мы вокруг здания «Системы». Длина здания – полкилометра. Поэтому, обежав его вокруг, получался как раз нужный километр.

Преподаватели кафедры физо с секундомерами стояли по торцам здания, чтобы видеть, не сокращает ли кто дистанцию, пробежав под аркой здания. Что делать? Придумали. Товарищ стартовал, потом как только забегал на тыльную сторону здания, четыре человека из класса подхватывали его за руки и за ноги и бегом несли. Это время он отдыхал, а потом продолжал бежать сам. Так, ему удалось уложиться в нужное время. Вот такой дружный у нас был класс.

Подкатила летняя сессия. У меня она проходила по плану. В учебу я втянулся и сдавал зачеты все легче и легче. Конечно, в период сессий требования внутреннего распорядка в училище смягчались. Командование, как говорится, смотрело сквозь пальцы на то, что мы учили предметы в коридорах, в курилках, в подсобных помещениях, задерживались с конспектом после «отбоя» или, наоборот, вставали задолго до побудки.

Я сам часто во время сессии занимался подготовкой к экзамена, даже стоя дневальным или дежурным по роте. Устав запрещает дневальному на посту читать, петь, спать, курить, принимать пищу, но я умудрялся читать учебник, быстро убирая его в тумбочку при первых звуках шагов проверяющего офицера.

Иногда, при подготовке к экзаменам, практиковалось следующее: на самоподготовке в классе кто-либо из ребят, хорошо знавших тему, выходил к доске и разбирал экзаменационные вопросы, а остальные записывали. Нужно сказать, что так действительно запоминалось лучше и, главное, требовало существенно меньше времени. Несколько раз и я выходил к доске. Когда объясняешь слушателям и пытаешься ответить на их вопросы, собственные мозги работают интенсивнее, в итоге сам вникаешь в тему глубже и другие усваивают быстрее. К тому же в подготовке к экзаменам и в сдаче экзаменов у меня уже выработалась определенная собственная система. Я шел сдавать экзамен первым, или в первой тройке, или в первой пятерке, в зависимости от аудитории, но обязательно первым, пока была «светлой» голова, пока нервы не устали от напряжения ожидания и пока преподаватели не «озверели» от наших дурацких ответов.

Но были и ребята, наоборот, сдававшие экзамены последними, при этом рассчитывающие на то, что педагоги устали, вымотались, что, понаставив троек, а то и двоек, выпустили пар и, чтобы быстрее закончить экзамен, не слишком долго бы их мучили.

В день экзамена я не завтракал, поэтому чувствовал себя собранно, как перед спортивными стартом, уверенно и приподнято.

Оставался последний экзамен летней сессии первого курса – «Тактика морской пехоты». Принимали его офицеры с кафедры «Морской пехоты», как мы их тогда называли, «черные полковники», по аналогии с «черными полковниками» греческой хунты. Вообще, офицеры этой кафедры обладали своеобразным чувством юмора. Если курсант произносил слово рожок у автомата, то в ответ звучало поучительное: «Рожок у бычка на головушке, у оружия же – магазин».

Так вот, экзамен начался в 8 часов утра. Как только я вошел и представился, меня сразу же выгнали с экзамена за длинную прическу, сказав: «Пострижетесь и будете допущены к экзамену».

Я вылетел пулей. Туда-сюда! Парикмахерская училища еще закрыта, в роте никого нет, чтобы обрезать мне волосы сзади. В общем – «засада»! Через полчаса, смочив волосы водой и тщательно причесавшись, снова вошел в аудиторию и четко доложил: «Товарищ полковник, ваше замечание устранил!»

«Молодец! Совсем другое дело! Бери билет!»

Сессия закончилась. Впереди была морская практика, а после нее долгожданный и заслуженный летний отпуск.

Моя первая морская практика проходила на Черноморском флоте, на крейсере «Слава», ранее называвшемся «Молотов». Название ему сменили после известных событий с антипартийной группировкой, в которую входил В. Молотов. На флоте шутили: «Вячеслав сменил имя на Славу», намекая на имя Молотова – Вячеслав.

Крейсер – в само это слово вложено могущество. Этот корабль был на море убедительной силой. В длину – 190 метров, в ширину – 18 метров, водоизмещение – более 17 тысяч тонн. Три башни по три ствола 180-мм орудий и экипаж – более 1000 человек.

Поднявшись на его борт, мы тут же погрузились в специфический уклад флотской жизни огромного корабля, с бесконечными приборками – большими и малыми, постоянными построениями и сигналами ревуном и боцманской дудкой. Обедали в кубрике, в котором и жили. Бачковой, ответственный за обед курсант, в назначенное время прибывал к раздаточному окну камбуза, получал бачок с первым, бачок со вторым и чайник компота. Все это приносил в кубрик, где мы на расставленных на время обеда столах ели из алюминиевых мисок алюминиевыми ложками и запивали из алюминиевых кружек компотом.

В годы войны крейсер получил повреждение кормовой части. Вражеская торпеда, сброшенная с самолета, оторвала более 20 метров корпуса. В ходе восстановительного ремонта кораблю приклепали корму от другого крейсера, которая была шире. Стоя у борта и глядя в корму, это расширение было хорошо заметно. Так и проплавал крейсер с чужой кормой до конца своей многолетней службы.

В один из дней начала июля нас вместе с матросами построили в форме первого срока на палубе крейсера вдоль борта. Солнце палило немилосердно. Стояли мы несколько часов. Потом выяснилось, что это было прощание с бывшим командующим флотом, который в годы войны руководил флотом и обороной нашего города. Он был обласкан властью, имел высокое звание Героя, но, как стало известно в послевоенное время, его недальновидные и бездарные приказы привели к огромным потерям во время эвакуации наших войск с полуострова.

В середине июля 1969 года на крейсере «Слава» мы попали в жесточайший летний шторм. Крейсер швыряло как щепку, и все курсанты, за редким исключением, укачались в лежку. Носовая часть крейсера вздымалась над волной, зависала на мгновение и с большой скоростью рушилась вниз. Как раз в момент движения корпуса вниз возникало приторное чувство на дне желудка и казалось, что весь твой организм стремится вывернуться наизнанку и догнать ныряющий вниз корпус крейсера.