Страница 29 из 31
— Тут магия Колодца Древних, — добавила помолодевшая ведьма. — Эмоции гаснут или хотя бы приглушаются, чтобы не задавить истинную суть тех, кто за Водой не для себя приходит. Живой водой, — добавила, будто после этих слов Даша немедленно всё должна была понять. — Я специально тебя сюда притянула в сновиденье. Когда наяву о себе невозможные вещи узнаёшь — недолго и умом тронуться; без истерики порой не обходится. Наяву человек дольше цепляется за порушенную картину мира и теряет самое дорогое: время. Поэтому, Дарья, лучше, если обо всём ты узнаешь здесь. И шок смягчится, и, когда проснёшься, в реале пройдёт самое большее полчаса, сколько бы ты тут не рыдала. Но реветь ты не будешь. Ты сильная.
Глушил ли пресловутый Колодец эмоции или нет — но Даше стало жутко. Хуже, чем в ожидании вердикта врачей по ксюшиному диагнозу. Захотелось опять съёжиться и провалиться сквозь землю, но…
А как же Ксю без неё?
Ведь что-то неумолимое говорило: сейчас эти двое расскажут ей нечто страшное. Но правду. И надо будет непременно с этой правдой что-то сделать, чтобы в очередной раз жить дальше.
— Зови меня теперь Любавой, — вдруг вздохнула ведьма. — Вижу, что не знаешь, как обратиться, и маешься ещё и от этого… Землякам я назовусь внучатой племянницей известной им бабы Любы, скажу, что сама она на родину уехала… а более они не спросят. Не так уж это трудно — слегка приморочить десяток-другой людей, тех, кто меня знал. А остальным без разницы, что там за травница, лишь бы польза была. Ну, что, готова слушать?
Поёжившись, Даша кивнула. Чего тянуть-то? Хвост лучше сразу рубить, чем по частям.
И тут совсем рядом кто-то тихо запищал. Заскулил.
Вздохнув, Любава осторожно завела руку за голову… и помогла выбраться из капюшона своего плаща-балахона какому-то махонькому существу. Кроха плакал. Шмыгал носом, попискивал… и в пищании этом Даша вдруг отчётливо разобрала:
— Мамуська… братусеньки… из-за неё… а я… один, один!
Жалостливо зашептались-запричитали девушки, Пастушок сочувственно покивал, ведьма же погладила кроху по лохматой головёнке с огромными ушками и вздохнула.
— Не из-за неё, малыш. Дарью защищая, твои родные свой долг выполняли. Вы, Крылатые Стражи, уже пятый век при земных ведьмах верную службу несёте, вот и здесь не отступили… Не горюй, малыш. Мы свои договорённости исполняем, встретишься ещё и с матушкой, и с братьями.
Существо вытерло носик-рыльце лапкой, за которой вдруг потянулась мягкая кожистая перепонка, и Даша чуть не ахнула, опознав в нём нетопыря-детёныша. Любава коротко взглянула. И в памяти вспыхнуло:
…летучая мышь, порхающая перед её лицом — тогда, когда Даша повелась на морок, выманивающий, как теперь стало ясно, из дома. Писк: «Не верь! Не верь!» Это ведь мышь пыталась её удержать! Огненный шарик, хлопья пепла… И позже, когда Даша подходила к окну — ещё три сгорающих на лету комочка. Она ведь видела их краем глаза, но не осознавала, что к чему, ведомая чужой ворожбой…
— Он потерял всех своих из-за меня, — пробормотала Даша с горечью. — И… ведь я его понимаю, да? Точно? Это потому, что во сне?
Девичьи ручки тем временем поставили на выросший рядом с людьми пенёк пару блюдец — с молоком и с раскрошенной булочкой. Всё ещё поскуливая, мышонок набросился на еду. Сконфуженно оглянулся.
— Ешь-ешь, — подбодрила Любава. — Ты же в сновидение за мной потянулся, а на это силёнка требуется. Восполняй. — И повернулась к Даше. — И слышишь, и понимаешь. И не только его, и не только во сне. С тобой такое несколько раз случалось при больших потрясениях. В последнее же время у тебя сплошной непрекращающийся стресс: столько горя свалилось… Да ещё твой приезд сюда поспособствовал. Дом мой стоит на Месте Силы, оно подготавливает способности к раскрытию, а Межмирье их закрепляет. Так что быть тебе отныне полноценной Слышащей, говорить и со зверьми лесными, и с гадами морскими, а заодно и с летающими, и с ползающими. На первых порах вот с Исидором пообщаешься, для практики.
Кроха нетопырь с суровым имечком, слопав булочку и покрутившись в пустом блюдце, зевнул совершенно по-человечески. Перехватив его в горстку, ведьма протянула малыша Даше:
— Принимай. Вы, Слышащие, для разумных питомцев всё равно что Айболиты: исцеляете одним своим присутствием. Он ведь тоже Страж, вот и пострадал: пытался сунуться к тебе вслед за братьями, но замешкался, зато не погиб: только крылья подпалило. Побудет при тебе сейчас — глядишь, проснётся здоровым. Много ли ему нужно… В карман сунь, пусть там подремлет.
Исидор, оказавшийся на поверку меховым, тёплым и практически невесомым, что-то сердито забурчал, вцепившись в Дашин палец, но в карман опустить себя дозволил. Пошебуршился там немного… Кто-то из мавок сунул туда же пучок мягкой травы. Мыш покрутился, угрелся и засопел ровно. Даша готова была поклясться, что слышит его сонное дыхание: то ли слух так обострился, то ли…
Слышащая. Так её назвал Пастушок.
Может, и в самом деле?..
Во сне отчего-то легче поверить даже самому невероятному. Ведь если у неё и впрямь дар общения с братьями меньшими, тогда очень даже объяснимы загадки её далёкого прошлого. Спасение на воде, волк, выведший из чащобы… и даже тот факт, что дворовые кошки, находящиеся под её защитой, даже самые тощие и запаршивевшие, в скором времени становились образцово-показательными: сытыми, гладкими, здоровыми.
Но что ей теперь с этим делать?
— Ладно, я поняла. С Даром как-нибудь разберусь, — сказала вслух. — Давайте теперь о главном. Что за Договор с меня стрясли? При чём здесь Ксюша да и я… и вообще — почему именно мы?
Пастушок вздохнул. Обернулся к Колодцу и повёл рукой, будто маня к себе кого-то. Мавки за спинами женщин хором вздохнули.
— Смотрите!
— Смотрите, девоньки!
— Зеркало!
— А нам? Нам посмотреться можно?
— Хоть одним глазком!
Под шелест их голосов отделившийся от поверхности застывший водный диск поплыл над поляной. Вот он дёрнулся как-то опасливо, обогнув костёр, развернулся вертикально, этаким ростовым зеркалом… В отражающей поверхности мелькнули луна, звёздное небо, смазались ракитовые кроны. Качнулись машущие руками и приплясывающие от нетерпения мавки. И застыли две женщины.
Любаву Даша узнала сразу. А вот кто сидит с ней рядом — не поняла.
Сперва подумала, что не зеркало это, а какая-то штуковина вроде телеэкрана… чем чёрт не шутит, может и волшебная — сон ведь! Иначе откуда взяться здесь бабе Марусе, точь-в-точь такой, какой она успела запомниться? Даже задорный седой хвостик присутствовал, стянутый яркой резинкой, подростковый, но отчего-то очень шедший её моложавой бабушке… Вот только одета она не в запомнившийся спортивный костюм для пробежек — баба Маруся до последних дней оставалась ярой приверженкой бега трусцой — а в очень знакомые джинсы и куртку. И на ногах у неё были Дашины кроссовки на толстой белой рифлёной подошве, с прилипшими травинками.
Даша невольно глянула на собственную обувь — и тотчас старушка в зеркале наклонила голову. Даша вскинулась, уставилась неверяще, провела рукой по… седым волосам, стянутым в хвост, по своей щеке… Отражение, как водится, повторило всё, как есть. И то, как пальцы, будто не веря ощущениям, вновь и вновь касаются морщинок на лице, трогают шею… и то, как Даша с ужасом смотрит на руки, высушенные преждевременной старостью…
Молчание нарушил Пастушок.
— Я ж говорил, что вредная это штука — материнская любовь. Опасная. На моей памяти, не тебя первую на неё подманили. Ты ж согласилась полжизни за дочкино здоровье отдать? Согласилась. Сама, добровольно. С точки зрения законов магии — дала согласие на сделку. Вот у тебя полжизни и отобрали. И уже неважно, что тебя к этой «добровольности» два года толкали.
— Это… сколько же мне теперь? — прошептала Даша и вдруг ахнула: — А что с Ксюшей? Её не тронули?
Ужасно страшно было услышать ответ. С тех нелюдей, что ради неведомой цели пользуются мороками и обманом, сталось бы использовать не только мать, но и ребёнка.