Страница 88 из 89
Николаусу удалось нанести два верных удара, но оба их Юнкер легко отразил щитом. И продолжал наступать, наступать, и был неудержим его натиск. По галерее, заваленной трупами ратников и кнехтов, залитой кровью, гнал Юнкер Николауса к Западной башне, охваченной огнём. Николаус с трудом уворачивался от молота — быстрого, как молния. Был Николаус молод и ловок, потому удавалось ему уходить от ударов. Другой воин на месте его, не такой вёрткий, давно бы уже лежал бездыханный, с проломленной головой, с переломанными костями. Напирал Юнкер, знал своё дело. Уходил от его боевого молота Николаус, ибо отбить это грозное оружие или сдержать не было у него никакой возможности — с такой нечеловеческой силой молот ударял.
Между тем штурм Радбурга продолжался и, похоже было, близился к завершению. Никем не сдерживаемым уже потоком русские ратники хлынули в замок. За ними воеводы их въезжали в ворота на белых рослых конях. Перестали бить в стены тараны, и страшный крюк-разрушитель замер, брошенный за ненадобностью. Мечи неистово звенели всюду, худели от ударов щиты — на стенах, на галереях, в жилых покоях Аттендорнов, в замковой церкви, в кухне и хранилищах. Грохотали пушки, стреляли аркебузы и пищали, сыпалось разбитое стекло. Слышались брань дерущихся воинов, стенания раненых, визг убегающих женщин. Русские захватывали башню за башней. Уже и Северная, и Восточная башни были в их руках. И только Медиана ещё выдерживала приступы, из бойниц её палили пушки, меча пламя и раскалённые ядра в самую гущу штурмующих, устремившихся в прорыв.
Николаус всё отступал, но отступлением своим он отвлекал Юнкера от защиты крепостных стен и галерей. И тем, что увлёк этого непобедимого рыцаря за собой, он не одну жизнь спас. Но приходилось ему нелегко, в иные мгновения жизнь его собственная висела на волоске, ибо искусен был рыцарь, на удары скор и на обманные выпады мастер, огромен был, умён и невероятно силён. И явно хотел Юнкер загнать Николауса в горящую Западную башню. И это удавалось ему, так как на узкой галерее деваться Николаусу было некуда. Отступая, он уже чувствовал жар спиной и всё яснее слышал, как рушатся в башне прогорающие деревянные перекрытия, как звонко лопаются от жара раскалённые камни. Со злобным свистом молот проносился мимо, совсем близко, почти задевая Николауса остро заточенным, массивным клювом. Смеялся, скалил зубы Юнкер. Намереваясь наконец нанести последний — точный, всесокрушающий, всёсминающий, проламывающий череп и дробящий кости — удар, всё шире размахивался рыцарь и всё сильнее бил. От ударов молота вздрагивала галерея под ногами у Николауса.
Но, наверное, видя явное превосходство своё, празднуя предвкушение возмездия, торжествуя при виде отступления врага, слишком увлёкся рыцарь Юнкер своими чувствами, забыл, сколь ловок его противник, не подумал о том, что ни разу не смог не то что ударить прямо, а даже слегка зацепить его — ловкого, крепкого духом, не бегущего панически, а медленно и продуманно отступающего. И в какой-то момент, увлёкшись, на секунду открылся Юнкер. Высоко над головой взметнул он молот, собираясь нанести точный удар, от которого не уйдёт уже вёрткий противник, и Николаус, изловчившись, поймав это единственное мгновение, упущенное опытным воином, и ударил Юнкеру в горло. Остриё меча сверкнуло коротко и пронзило рыцарю гортань, встряло оно между позвонками.
Судорога исказила лицо Юнкера и тут же отпустила. Глаза, полные изумления и досады, обратились к Николаусу, но взор рыцаря быстро погас. Ветер Смерти загасил огонёк Жизни. Тут хлынула ртом кровь, и молот тяжело пал за спиной у Юнкера. Вслед за молотом рухнул на галерею и сам Юнкер.
Выдернув меч из страшной раны, тяжело дыша, Николаус стоял над телом и несколько мгновений взирал на поверженного врага. Он как будто не мог поверить, что ему удалось выстоять и победить в поединке с сильнейшим из сильных, с опытнейшим из опытных — с Марквардом Юнкером. Победой своей Николаус был потрясён.
Сколько ещё он стоял бы над телом Юнкера, мы не знаем, но посреди шума и грохота пушечных выстрелов вдруг услышал Николаус крик Удо. И обернулся на крик.
Удо показывал ему на вход в Медиану и кричал:
— Ангелика!..
Русские ратники, схватив Удо и барона, вязали обоим руки за спиной.
Удо показывал Николаусу глазами на Медиану и опять кричал:
— Ангелика!..
Николаус увидел, как русские ратники один за другим исчезают в дверном проёме башни, и вспомнил о том, что велел Ангелике ждать его внизу.
Вихрем ворвался он в башню. И вовремя. Двое ратников уже тащили Ангелику наверх, смеясь — радуясь своей добыче. Дверь распахнулась, и яркий дневной свет ослепил их. И в свете этом им преградил дорогу некий воин — как показалось ратникам, из породы великанов, из породы богов, высокий и статный, весь залитый светом, лучезарный рыцарь, со сверкающим в руке мечом и с праведным гневом во взоре. Ратники и опомниться не успели, как один из них, сбитый с ног мощным ударом кулака, оглушённый, уже катился вниз по лестнице. Другой, запоздало нащупывая свой меч в ножнах и глядя во все глаза на внезапно представшего перед ними противника, на рыцаря света, не произнёсшего ни слова, отпустил Ангелику и прижался к стене. Николаус, всё ещё целя в него мечом, позволил ратнику пройти мимо... к выходу и, более не теряя ни секунды, увлёк Ангелику по лестнице вниз.
Минуты не прошло, они бежали уже по тайному ходу. Николаус впереди, освещая путь факелом, Ангелика — за ним.
И никому, никому в целом свете было не догнать и не остановить их...
ЭПИЛОГ
Глава 63
Красивые песни кончаются быстро
ак счастливо завершилась эта старинная романтическая история. Мы говорим, что завершилась она счастливо, потому что завершение её было именно такое, какого хотели её герой и героиня, к какому они стремились в мыслях и поступках. Не сразу, правда, соединились они желанными узами. Довольно много времени ещё прошло, пока они не стали наконец под венцом. Выбравшись из развалин пылауской церкви, они спрятались в лесу и пережидали там несколько часов, созерцая с возвышенного места, как горел и рушился башня за башней красавец Радбург. Потом Николаус привёл двух лошадей и повёз Ангелику подальше от войны — в Ригу, к старшему из детей барона, к Андреасу, епископскому помощнику. Несколько дней ехали они, сторонясь больших дорог, не желая наткнуться на отряды русских разведчиков, или на «охотников», или на мызных людей, или ещё на каких-нибудь лихих людей, посчитавших, что в столь трудное для Ливонии время можно легко и безбедно прожить от разбоя; не опасались диких зверей в чаще, опасались человека на дороге. По пути в Ригу Николаус открылся Ангелике (не мог не открыться, ибо речь шла о деле чести) — кто он и зачем его в Радбург посылали. Откровение его было для Ангелики потрясением. Но известно: любящее сердце всегда поверит, любящее сердце сумеет понять, любящее сердце найдёт основания простить. В день прощания они условились встретиться, когда настанут лучшие времена, а те, казалось им, уже не далеко, не за горами. Так, относительно лучших времён, которые как будто грядут, которые как будто на подступе, которые вот-вот... уж слышно их, но почему-то никак не придут, всегда склонны обманываться те, кто спешит радоваться и не спешит горевать...
На захваченных Удо и Ульриха фон Аттендорнов, привезённых со многими радбургскими пленниками в Москву, государь русский только один раз взглянул, слова им не сказал, ни о чём не спрашивал. И суд его был короток. Им сохранили жизнь как честным, доблестным защитникам своей родины, Остзейского края. Аттендорнов и некоторых иных пленных поселили в небольшом городке Любиме близ Москвы, где уже жил к тому времени престарелый магистр Ордена Иоганн Фюрстенберг. Спустя год к ним приехала из Риги Ангелика. Здесь она дождалась однажды и Николауса — Николая Репнина-Оболенского, — и сердца их в добрый час соединились. Непременно надо сказать, что здесь же соединились счастливо ещё два сердца (и кабы мы об этом не вспомнили, читатель ни за что не догадался бы, чьи) — Удо и Мартины... Хотя говаривают в немецком народе: «Кто женится на служанке, тот заканчивает свою жизнь слугой», так не вышло. И читатель согласится: не всегда выходит непременно так, как утверждает народная мудрость, сохраняемая для потомков в поговорках.