Страница 7 из 89
Иоанн, прохаживаясь по покою, продолжил:
— Православие должно быть непременно с мечом, иначе православному миру не выстоять перед лицом многочисленных врагов. Ты во Пскове живёшь и хорошо знаешь, что Ливония — постоянная угроза. Чаще с немцами воюем, чем дружим. И ещё Ливония — прибежище врагов. Чем хуже будет ливонцам, тем лучше будет нам, православным. Этой истине много лет. Нужно разрушать их строения, портить их урожаи, угонять людей и скот; нужно вернуть то, что их епископы у наших предков отняли, нужно взять то, что они не смогут удержать, нужно выйти к морю и закрепиться там. И ты в этом можешь помочь, юноша. У тебя, похоже, светлая голова...
Выходя из покоя, государь взглянул на подьячего уже строго:
— Доложишь потом.
Глава 6
Предусмотрительность предотвращает хлопоты
рямо из приказа подземным коридором подьячий Дементий и Николай отправились к узилищу.
Дементий со свечой — впереди, Николай следом. Вначале Николай вроде представлял направление, в котором они шли, но, поскольку коридор то и дело слегка поворачивал — и в одну сторону, и в другую, — очень скоро Николай поймал себя на том, что не смог бы уже сказать, к какой из башен кремлёвских или к каким каменным палатам вёл ход. Дементий всё прикрывал рукой огонёк свечи, боясь, что дуновение сквозняка погасит его и придётся двигаться вперёд на ощупь. Время от времени дядя Дементий предостерегал Николая: тут поворот, за стену держись, здесь приступок, не споткнись, а вот — не упади, любезный, — яминка... Наконец кончился коридор. Дементий толкнул деревянную дверь, и они оказались в некоей темнице, слабо освещённой несколькими свечами, где у другой двери стояли двое рослых стрельцов с бердышами в руках и большими ножами на поясе. Стрельцы кивнули Дементию; один из них услужливо отворил перед ним дверь. За дверью Николай разглядел в неверном свете свечи ступени каменной лестницы, круто уходяшей вниз.
Пока спускались в узилище, дядя Дементий рассказывал Николаю о деле. Долго рассказывал, ибо глубоко было узилище и лестница длинна; важных обстоятельств не упустил, не поскупился и на околичности. Так узнал Николай об остановленном весной обозе немецких купцов из Полоцка, о тайных грамотах, обнаруженных при юном кауфмане[20] Николаусе Конраде Смаллане, о том, как мудрый воевода Мстиславский велел спешно доставить Николауса Смаллана в Москву и как допрашивал его думный дьяк Висковатый, а после и сам государь стал заходить, удивлённый точностью сведений, указанных в грамотах. Особо описал подьячий облик узника-немца и заметил, что на Николая Репнина похож этот Николаус Смаллан, как бывает похож брат на брата. Он-де о том дьяку и государю сказал и поделился с ними предерзкой мыслью: а ну как поменять татя на честного, отраву — на целительное зелье, злодея — на праведника; иными словами: вместо Николауса Смаллана послать к комтуру и к старому магистру орденскому Николая Реннина скрытным дозорщиком. Сия дерзкая мысль пришлась государю по душе. И вот Николай Репнин здесь — спускается к полоцкому узнику в узилище. А далее, сказал подьячий, — всё в руках Божьих и в счастливой планиде юного псковского удальца.
Не очень-то хотелось Николаю соглашаться на такое дело. За лазутничество и в родных землях, и в Остзейском краю наказывают жестоко...
Кабы его сейчас спросили, чего он хочет, сразу бы ответил: вернуться подобру-поздорову во Псков, в милый сердцу отчий дом и жить прежней простой жизнью со спокойной душой. Но его о желаниях никто не спрашивал. Хорошо «псковский удалец» понимал, что возможности выбора он не имел. Всё уже заранее решил дьяк и утвердил государь. И куда теперь заведёт его «счастливая планида», одному Богу было известно...
В тёмном и сыром, в душном и зловонном каменном узилище стояли с десяток железных клеток. Возле одной из клеток подьячий остановился и, передав Николаю свечу, стал снимать замок. Николай смутно видел в клетке человека, забившегося в угол, скорее даже не человека, а тень его. Что-то блестело. Николай вгляделся: это искорками отражался свет в глазах узника. В двух или трёх клетках сидели ещё какие-то люди, но Николай во тьме не мог их разглядеть — слышал только шорохи, тихие стоны, бормотание, вздохи. Остальные клетки были как будто пусты.
Справившись с замком, дядя Дементий отворил дверцу — с неприятным, пронзительным железным скрипом — и вошёл внутрь клетки. За ним вошёл и Николай со свечой.
Узник заслонился от света рукой — как будто от ожидаемого удара он привычно заслонился. И сидел так в углу, в жалкой позе, сжавшись в комок, довольно долго. Николай рассмотрел его. Босой, грязный, в видавшем виды, явно не немецком платье, почти уж обратившемся в лохмотья, очень худой. Когда узник отвёл наконец руку и поднял глаза на вошедших, Николай поразился, увидя... себя. Или так показалось ему в бледном свете свечи. Николай поднёс свечу ближе к узнику. Покачал головой: очень похож тот был на него, удивительно похож... Увидел, конечно, и отличия: волосы чуть длиннее, рот несколько больше, бледное было лицо от долгого пребывания во тьме, впалые щёки и остро выступающие скулы — это от худобы. А глаза у Николауса Смаллана были совершенно его — Николая Репнина — глаза. Явилась безумная мысль: родной брат его перед ним сидел, которого у него никогда не было; или это он сам перед собой сидел — завтра сидел, год спустя сидел и видел себя из прошлого, и видел испуг у себя в глазах и дрожащие губы. Испуг в глазах у узника вдруг сменился недоумением. Он тоже узнал себя в человеке, вошедшем в клетку со свечой. Он не мог понять, что происходит, что это значит, и от непонимания устрашился ещё более: изогнулись у узника губы и прорвалось рыдание. Но он быстро взял себя в руки и справился с рыданием. Бросил взгляд на подьячего, потом опять обратил взор на Николая:
— Что будет со мной?
Ему ответил Дементий:
— Потом переведут тебя в острог. Говорят, хрен редьки не слаще, но ты хоть свет божий увидишь и чистого воздуха глотнёшь...
К узнику Николаусу Смаллану приходили в клетку три дня. Всякий раз приносили ему мясо и хлеб и немецкое вино, чем не только весьма поддержали силы несчастного, но и расположили его к себе. Он быстро понял что к чему и, с одной стороны, всё ещё страшась за свою жизнь, а с другой стороны, из благодарности — оказывал своим нежданным благодетелям в их исканиях всяческое содействие. Благодаря искренности и усердию Николауса Конрада узнали много важных подробностей. Кроме, как у него, у кого бы они ещё могли спросить о его дальнем родственнике, управляющем замком Радбургом, о рыцаре-командоре, бароне Ульрихе фон Аттендорне?.. Спешно, почти не жуя, поедая мясо и хлеб, запивая эту немудрящую снедь вином, узник рассказывал всё, что помнил. И хотя в последний раз бывал он в Радбурге давно, лет десять назад, в детстве ещё, помнил он немало. Помнил он несколько башен, из которых не раз гонял птиц, помнил и высокие стены, с которых бросал камушки в ров, и перекидной мост надо рвом помнил, по которому каждый день бегал на луга собирать цветы, ловить жуков и бабочек, и широкие, залитые солнцем галереи на стенах помнил, на которых играл с другими детьми... Дементий дал ему уголёк и сдвинул солому на полу, и Николаус нарисовал на камне замок Радбург — как бы с высоты на него взглянул, как бы посмотрел на него глазами пролетающей птицы. Николай, глядя на рисунок, вспомнил этот замок; несколько лет назад, во время одного из набегов, он видел его издалека в сумерках; до сих пор он представлял замок очень смутно, но вот рисунок увидел и вспомнил — да, именно такой был замок Радбург.
Барона Ульриха, красивого и статного, с короткой бородкой и каждодневно подстригаемыми усами Николаус описал так ясно, что Николаю и Дементию тот представился будто живой. Хорошо помнил Николаус и четверых детей его: старшего сына Андреаса, среднего — Удо, ровесника Николауса, младшего сына Отто, что был на два-три года Николауса моложе, и дочь Ангелику — совсем ещё тогда девочку. Жену Ульриха Николаус никогда не видел, ибо к тому времени, как он приезжал в Радбург погостить, она уже умерла. А сестру Ульриха — Фелицию — он почти не помнил, поскольку Фелиция всегда предпочитала затворничество, и видел он её редко... Сколько в замке пушек, где хранятся ядра и порох, где содержатся лошади, где в замке колодец, есть ли в замке цистерны, значительны ли запасы еды, сколько в Радбурге рыцарей и ландскнехтов, как рыцари и ландскнехты вооружены, в каких помещениях замка живут, что едят и пьют, в какой церкви молятся... — ничего этого Николаус Смаллан не помнил, ибо, будучи мальчишкой, вникал он совсем в другие вещи, более соблазнительные в его возрасте; и устремления его тогда были совсем просты: рыбку бы выловить в пруду или в речке покрупнее, чем взрослому Андреасу удавалось вылавливать, похитрее бы смастерить силки и поскорее, чем сорванец Удо, поймать в них зайца в лесу, ущипнуть бы сонливую эстонскую девку, пасущую овец и от нечего делать сплетающую веночек, запустить бы камнем в крестьянина, скосившего траву и вырезающего из чурочек новые зубцы для грабель, сдёрнуть бы штаны с пьянчуги, выброшенного из деревенской таверны...
20
Kaufma