Орел легиона

Произнеся это, Дитрих Зеленоглазый легко проткнулся в первый ряд толпы и вытащил следом своих спутников, отпихнув зрителей справа и слева, так, чтобы Крайк и Риона могли встать с ним рядом. Риона без плаща нравилась ему куда больше, особенно её длинная золотая коса, которую женщина в этот день не стала скалывать гребнями, позволив ей свободно скользить по спине. Правда, при этом тевтон ловил себя на совершенно идиотской в его возрасте мысли — ему то и дело хотелось дёрнуть эту косу, как когда-то, лет тридцать назад, он дёргал за косу маленькую Хильде.

— Кажется, мы успели вовремя! — заключил Крайк.

— Да, — согласился его товарищ. — Вот только не услышали перепалку вождя со старым друидом. Вся толпа только и гудит об этом. Ну, ничего, зато гонку не пропустим. Что-что, а это мне всего интересней!

В это время Норна пошла по второму кругу танца, причём ритм барабана ускорился и девушка затанцевала быстрее. Её руки мелькали в воздухе, словно ветки ивы на сильном ветру. Дойдя в танце до стоявших впереди толпы Дитриха, Крайка и Рионы, девушка вдруг замерла, потом быстро-быстро завертелась на месте, раскинула руки, свела их, соединив ладони, и снова пошла отбивать ритм вдоль верёвочного барьера.

В третий круг танца следом за дочерью вождя вступили другие девушки, в платьях, украшенных цветами шиповника и рябины, а затем и юноши в своих клетчатых юбках, нагие по пояс, разрисованные татуировками. И вот уже около сотни человек повторяли ритм барабана, изгибаясь, вытягиваясь, воздевая руки к солнцу, которое в это время поднималось всё выше и выше.

Многие из танцующих тоже оказались гибкими и лёгкими, но так, как у Норны, не выходило ни у кого.

— Я его понимаю! — прошептал Дитрих, восхищённо следя за девушкой.

— Ты о ком? — спросил Крайк, однако тут же сообразил: — Ну да, и я понимаю.

— Норна — самая красивая девушка среди горностаев! — воскликнула Риона, даже не стараясь понизить голос.

— Я бы поспорил, — возразил Дитрих. — Ты, например, не хуже.

Она вспыхнула, но только на миг.

— Я на десять лет старше. И из другого племени.

— Возраст, извини, не учёл. А племенная принадлежность не имеет значения. Всё равно мы все варвары!

Танец завершился так же стремительно, как начался. В руках танцующих откуда-то появились веточки цветущей омелы — должно быть, им передали её из толпы. Каждый прижал ветку к сердцу, потом все, один за другим, бросились к жертвенным столбам и, поднявшись по установленным возле них небольшим лесенкам, украсили омелой резные завитки символических дисков.

— Омела — символ жизни на алтарях смерти? — спросил Крайк Риону, не скрывая изумления. — У нас бы такого не сделали!

— У нас, сколько я помню, и людей в жертву не приносили, — ответила она шёпотом. — Ну, может, когда-то, до моего рождения, бывало... Здесь всё по-другому, брат. Смотри, вот начинается самое главное.

Воины, обступившие лестницу, резко расступились, образовав с одной из сторон дворца широкий проход. В него убежали танцовщицы и танцовщики, только Норна вновь поднялась на лестницу и стала возле отца.

Теперь зазвучал уже не один барабан, а не менее двух десятков, и вновь подал голос рог. Толпа загудела, люди в очередной раз принялись толкаться, стремясь лучше увидеть предстоящее зрелище.

Откуда-то раздалось звонкое лошадиное ржание, потом ещё, загрохотали колёса, и в проходе показались одна за другой колесницы. Но какие! В своё время, завоевав Британию, римляне запретили им делать и использовать, даже для безобидных состязаний, тяжёлые боевые повозки. С лёгкими проще было справиться в случаях, когда мятежники применяли их в бою. А здесь, в Долине туманов, где не действовали запреты завоевателей, сооружались именно такие колесницы, с какими когда-то, пару столетий назад, было так трудно сражаться римским когортам. Мощные, с широкими бортами, с утяжелённой, заострённой, наподобие тарана, передней частью, обитой медными шипами (лёгкие повозки бриттов вообще делались без передка, у этих он использовался как оружие). Огромные колёса поднимались выше бортов, их оси завершались медными серповидными лезвиями, способными во время сражения убить или изувечить как лошадь, так и человека.

В каждую колесницу было впряжено по два коня. Некоторые британские племена уже давно переняли римский тип колесницы, запряжённой четырьмя лошадьми, и ловко с ними управлялись, но в Долине не знали таких упряжек. Зато кони были хороши! Ничего общего с мохнатыми коротконогими лошадками, типичными для Северной Британии.

— Галльские скаковые, видимо, скрещённые с южной британской породой! — прошептал Дитрих, во все глаза разглядывая упряжки, одна за другой выносившиеся на площадь. — Вот это сила, вот это пропорции тела! А ноги-то, ноги! Да, стоит запереться в отрезанной от всего мира долине, чтобы научиться выращивать таких скакунов!

— О девушке ты с таким восхищением не говорил! — отметила Риона.

— Она же не лошадь, чтобы вслух обсуждать её ноги, грудь и всё остальное, — не смутился Зеленоглазый. — Нет, в самом деле, отменные скакуны. А где упряжка вождя и где священные скакуны друидов? Пока мы продирались сквозь толпу, о них только и шептались.

— Вон они! — Риона указала глазами на две колесницы, последними выкатившие на площадь. — Легко различить: кони Паандрикора серые, даже серебром отливают — очень редкая масть. А в табунах святилища выращивают только чёрных лошадей.

— Ну да, — кивнул Дитрих. — Чтобы плащи для них не шить. А кого ещё выращивают ваши друиды? Медведей? Волков? А крокодилов не выращивают? Видел я их. Замечательная зверюга! Кого угодно в чём угодно убедит, едва только пасть раскроет. У жрецов ведь как раз такие методы убеждения?

— Тихо ты! — не без испуга шепнул Крайк. — Или на латынь перейди, что ли...

— Чтобы была возможность врыть посреди площади восьмой столб? — поинтересовался Зеленоглазый. — Обойдутся без меня! Как, впрочем, и безо всех остальных.

Но последнюю фразу он произнёс едва слышно, так что в рокоте толпы Крайк скорее угадал, чем расслышал слова друга.

Всего на площадь выкатили двадцать пять колесниц, все, как одна, нарядно разрисованные: у кого в синий и алый цвета, у кого — в красно-коричневый, у кого-то — в белый с чёрным. Две повозки выделялись ярко-жёлтыми бортами, у одной края были обиты медными бляшками. Упряжь коней украшали перья, тоже пестро раскрашенные, как на боевых копьях.

Колесница Паандрикора была белой, как молоко, по бортам и передку её украшали серебряные бляшки, такие же, только совсем мелкие, сверкали на конской упряжи. Орлиные перья, трепетавшие над головами серебристых коней, были отличительным знаком вождя.

Священная повозка друидов была тёмно-синей. Широкие чёрные полосы косо пересекали её борта, а на заострённом передке сверкал серебряный полумесяц. Такие же полумесяцы украшали головы вороных коней, роскошные гривы которых, как и хвосты, были заплетены в сотни мелких косичек.

Рокот барабанов смолк. Зато к звуку одного рога присоединились ещё несколько. Колесницы поравнялись друг с другом и стали в одну линию, заняв довольно широкое пространство.

Увлечённые этим зрелищем, люди на площади сразу не заметили, как их вождь спустился с лестницы, снял и передал воину свой клыкастый белый шлем, скинул плащ и остался в одной короткой клетчатой юбке.

На его куда более светлой, чем у остальных горностаев, коже ярко выделялись узоры татуировки. Густая волна тёмных волос была подхвачена широким ремнём, завязанным узлом на затылке.

Паандрикор принял поводья у воина, который вывел его колесницу на площадь, и легко вскочил в неё, сразу став заметнее всех, ибо был на голову всех выше.

— Неразумно! — прошептал Дитрих. — Он много тяжелее большинства возниц.

— Ну, не в пять же раз! Разве для лошадей это так важно? — удивился Крайк.

— В гонке, когда кони выдыхаются, когда идут из последних сил, важна и тяжесть колесницы, и тяжесть возницы, — ответил Зеленоглазый. — Тогда надо было саму повозку сделать легче, но она такая же, как остальные. Да ещё вон серебра на неё наколотили. Кстати, если оценивать коней, то я бы сказал, что и серые, и чёрные лучше всех остальных. Но серые в рывке, пожалуй, посильнее. Зато не выносливее ли чёрные в долговременной гонке? Сколько кругов они пройдут, а, Риона?