Страница 3 из 16
Агафья подпрыгнула от резкого звука.
– Не спать! Вдовушка ждет! – ехидно посоветовал барабанивший в стекло. Снова подкрался Хакимов.
– Твою-то мать. Ну прекращай, а? – простонала она, открывая дверь.
Водолазов с женой и котом (дети выросли и уехали за границу) жил в Солнцево в обычной позднесоветской панельной многоэтажке с синими полосками на фасаде. Подъезд номер три был в три слоя окрашен самыми дешевыми и вонючими коричневой и серой красками, входная дверь стояла глухая, металлическая, с обрывками нелегальной рекламы и предложениями снять квартиру. Домофон не работал, дверь была открыта настежь, консьержа в доме не было, а внутри темного подъезда стояло легкое амбре. Лифт встретил пассажиров разбитым зеркалом, прожженными кнопками и исписанными матюками стенами. Именно в таких условиях Водолазов писал о судьбах России и – предсказуемо – приходил к не очень утешительным выводам. Слегка поморщившись, Игнатова нажала на полурасплавленную кнопку тринадцатого этажа. Двери лифта затворились с протяжным лязгом.
Вдова Водолазова открыла минут через пять, после третьего звонка. Из-за приоткрытой двери невидяще, сквозь Игнатову с Хакимовым, уставилась пара заплаканных глаз.
– Виктория Борисовна?
– Вы тоже похоронные агенты? Я же сказала, уже нашла.
– Агата Игнатова, Следственный комитет, я вам звонила, – она продемонстрировала красную корочку.
– А… конечно. Заходите, – хозяйка сняла цепочку и впустила следователей. – Не разувайтесь.
Полноватая женщина средних лет явно горевала по мужу – опухшие от слез глаза с фиолетовыми синяками, голова немытая – волосы собраны в пучок, майка наизнанку. «Либо очень хорошо играет, либо к убийству никак непричастна», – отметила Игнатова. Она бегло осмотрела квартиру из прихожей. Как практически всегда в таких ситуациях, – в скромной трешке царил полумрак с завешенными зеркалами и занавешенными окнами. И легкий запах забвения. Где-то мяукнул кот.
– Виктория Борисовна, можно осмотреть комнату Аркадия Станиславовича? У него был свой кабинет?
– Да, переделали из детской. Сюда.
Крошечная комнатка оказалась завалена журналами, книгами и стопками печатных и исписанных от руки листов. Часть макулатуры была складирована прямо на полу, и Игнатовой пришлось переступить через нагромождение бумаг, чтобы зайти в кабинет Водолазова. Интерьер очень скромный – старинный советский комод, продавленный серый диван с дырками от сигарет и пятнами от кофе да дешевый письменный стол. На нем древний ноутбук, печатная машинка и еще куча блокнотов, ежедневников, бумаг, листочков с заметками и какими-то схемами, журналы и перекидной календарь за позапрошлый год.
– Он очень старомодный в вопросе работы был, Аркадий Станиславович. На машинке все печатал. Мы даже студентам платили, чтобы они тексты в компьютер перегоняли, – отозвалась вдова. – А еще очень строгий был в отношении кабинета, ничего трогать мне тут не позволял. Даже убираться запрещал. Я тут так ничего и не трогала с момента… – она всхлипнула.
Игнатова принялась осматривать стол. Какой-то единой темы в нагромождениях не прослеживалось – вперемешку лежали энциклопедии по истории, литературные журналы, книги по политике и философии. Взгляд Игнатовой отметил свежий литературный номер глянцевого «Сноба», «Царствование Александра I» и «Славянскую мифологию». Судя по каракулям на листочках, автор усиленно работал над схемой взаимодействия персонажей сразу в нескольких произведениях. Бесполезная информация.
Бумажка с паролем была наклеена прямо на ноутбук.
– Виктория Борисовна, это мы забираем, – она передала компьютер Хакимову.
– Скажите, а над чем последним он работал? Что он вообще писал? – прервал свое молчание Марат.
– Пойдемте на кухню. Хочу сесть.
Вдова предложила им по чашке кофе, тяжело опустилась на деревянный табурет, подперла щеку рукой и вернулась к разговору с терпеливо ждущими следователями.
– Он про историю много писал. Он же преподавал в РГГУ. Специализировался на царской России, послепетровской. Поэтому писал много научных работ исторических, их ценили в ученом сообществе. Вот с его литературными делами похуже все было. Как ни старался, залезть во всю эту писательскую тусовку у него не получалось. Его печатали, конечно, маленькими тиражами. Но писательская слава не приходила.
– А о чем книги-то были? – отставила чашку Игнатова.
– Ну вот было несколько исторических романов. Что-то там про эпоху покорения Сибири, потом про сыщика. Я не читала особо, честно говоря, хотя врала, что читала. Мне не нравилось. А он, к счастью, в работу меня не вовлекал и не допрашивал… Значит, пара романов про этого, Пандорина. Потом что-то фантастическое пытался выдать. Эта книга у него хуже всего продалась. Он долго ругался ходил и что-то про «литературное гетто» все говорил, мол, не ценит писательская тусовка фантастов. Потом про Вторую мировую и Сталина что-то написал. Вот эта книга у него хорошо разошлась. И деньги какие-то приличные он заработал. Но он тоже плевался, говорил, что написал коммерческую дребедень, а люди и рады ее раскупать. Ну и вот последнее, что писал, какую-то страшилку, как я поняла. Нетипично для него.
– А у него были враги?
– Да какие враги, бог с вами. Он бесконфликтный был, бесхарактерный даже иногда, я бы сказала. Я с ним временами ругалась, чтоб он жесткость проявил, а он только улыбался и отступал в сложных ситуациях…
– А вот вы про деньги сказали, – перебил Хакимов, – он мог кому-то задолжать, допустим? Что там за большие деньги на книжке про Вторую мировую заработал?
– Вы знаете, какие гонорары писательские? Ну, тысяч сто он заработал на бестселлере. Мы в Сочи съездили.
– Он мог кому-то крупно задолжать?
– Да у нас денег-то толком никогда не водилось. Его университетская зарплата, мои частные курсы математики, дети иногда деньги присылали. Вообще, почему вы меня про это спрашиваете?
– Виктория Борисовна, у нас есть основания полагать, что его могли убить, – призналась Игнатова. – Это не несчастный случай. Характер смерти… в общем, скорее всего, это не несчастный случай, как вам сначала сказали на опознании.
Вдова потрясенно уставилась на следователей.
– Это что, шутка?
– К сожалению, нет. Мы пытаемся понять, кому и как он мог перейти дорогу.
– Это просто смешно. Кто мог захотеть убить Аркашу? За что?!
– Это мы и пытаемся выяснить. Скажите, вы враждовали с какой-нибудь семьей? Может, с ребенком?
Руки вдовы задрожали.
– Ну подождите… как убили… я же сказала, у него никогда не было врагов… И никаких семей я не знаю, у всех дети давно выросли.
Она ударилась в рыдания.
Хакимов и Игнатова переглянулись.
– Мы пойдем, Виктория Борисовна. Соболезнуем вашей утрате. Будем держать вас в курсе расследования.
Уже собравшись выходить, Агафья, повинуясь интуиции, развернулась, взяла вдову за плечи, чтобы немного привести в себя, и спросила:
– Последнее, что писал, страшилка, говорите?
– Да… сейчас. Подождите, – она быстро скрылась в кабинете писателя и вернулась со стопкой рукописных и печатных листов и небольшой черной книжкой. – Вот, возьмите. Это что он написать успел. Насколько я знаю. Может, как-то пригодится в расследовании. А книжку эту все время перечитывал, когда над своей работал.
Игнатова поблагодарила и переступила порог квартиры. Уже в лифте она посмотрела, что ей сунули в руки. На черной обложке с закосом под старославянский шрифт было выведено багряное название: «Энциклопедия русской демонологии».
Агафья пришла домой рано, разговор со вдовой ее вымотал. К себе она вернулась на метро, бросив машину у работы, – желания стоять в вечерних пробках на пути в Некрасовку не было. По идее, прогулка от станции подземки до дома через многочисленные парковые и детские игровые зоны должна была ее успокоить, но не в этот раз. Липкое ощущение безысходности висяка не покидало и почти физически ощутимо давило на плечи.