Только звери

На то он и Шекспир, подумалось мне. Лично у меня приезд реального короля не вызывал особого восторга, разве что из этого можно извлечь для себя какие-то блага. Чей это король, справился я, и будут ли мне каникулы, когда он приедет?

— Как это чей? — воскликнул мистер Кралевский, потрясенный моим невежеством. — Король Греции, король Георг. Разве ты не знал?

Я заметил, что мы не обзавелись сомнительным благом в виде радиоприемника, а потому, как правило, пребываем в состоянии блаженного неведения.

— Так вот, — мистер Кралевский озабоченно посмотрел на меня, словно коря себя за пробелы в моих познаниях, — так вот, у нас, как тебе известно, был Метаксас, и он был диктатором. Теперь, слава Богу, от этого скверного человека избавились, и его величество может возвратиться к нам.

— А когда же мы избавились от Метаксаса, — поинтересовался я. — Мне никто об этом не говорил.

— Ну как же! — воскликнул мистер Кралевский. — Вспомни! Ты должен помнить, когда у нас была революция и кондитерская пострадала от пулеметного обстрела. Я всегда считал, что эти пулеметы чересчур опасны.

Я и впрямь помнил революцию, потому что целых три дня был свободен от занятий, а кондитерская всегда была одной из моих любимых торговых точек. Но я не связывал это с Метаксасом. А теперь, спросил я с надеждой, по случаю приезда короля опять какую-нибудь лавку изрешетят из пулемета?

— Что ты, что ты, — испуганно ответил Кралевский. — Ничего подобного, это будет исключительно радостное событие. Всеобщий праздник, говорят. Право же, это такая волнующая новость, что, я думаю, нас не осудят, если мы ради праздника завтра устроим выходной. А теперь пошли наверх, помоги мне покормить птиц.

Мы поднялись в просторную мансарду, где Кралевский держал своих канареек и диких птиц, и очень славно провели утро, кормя их. Кралевский порхал по комнате, размахивая леечкой и напевая себе под нос «Марсельезу», и упавшие на пол семена хрустели у него под ногами, точно галька на пляже.

За ленчем я поделился с родичами новостью о прибытии короля. Каждый воспринял ее по-своему.

— Это чудесно, — сказала мама. — Пожалуй, мне следует подумать о меню.

— Но ведь он, благодарение Богу, не собирается гостить у нас, — заметил Ларри.

— Знаю, милый, — отозвалась мама. — А все же… э… наверно, будут всевозможные приемы и так далее.

— С чего бы это? — спросил Ларри.

— Так заведено, — объяснила мама. — Когда мы жили в Индии, по случаю таких событий всегда устраивали приемы.

— Здесь не Индия, — возразил Ларри, — так что я не собираюсь тратить свое драгоценное время, заготавливая корм для слонов. И без того мирное течение нашей жизни будет грубо нарушено, попомните мои слова.

— Если у нас будут приемы, мама, можно мне сшить новые платья? — всколыхнулась Марго. — Мне совсем нечего надеть.

— Интересно, будет ли салют, — задумчиво произнес Лесли. — У них ведь нет ничего, кроме этих старых венецианских пушек, а они, сдается мне, чертовски опасны. Может быть, стоит зайти к коменданту крепости и потолковать с ним.

— Лучше не впутывайся, — посоветовал Ларри. — Они готовятся приветствовать гостя, а не убивать его.

— Я видела на днях чудесный красный шелк, — продолжала Марго. — В той маленькой лавочке… ну, ты знаешь, как повернуть направо от лаборатории Теодора.

— Да-да, милая, прелестно, — отозвалась мама, не слушая. — Хотела бы я знать, сумеет ли Спиро достать для меня несколько индеек?

Однако действие Королевского Визита на нашу семью не идет ни в какое сравнение с потрясением, которое испытал остров Корфу в целом. Кто-то по неосторожности отметил, что дело не просто в почетном для острова внимании со стороны монарха — весь эпизод приобретает особое, символическое значение, ибо на Корфу государь впервые после своего изгнания ступит на греческую землю. Сия мысль побудила корфян развернуть лихорадочную активность, и вскоре приготовления приняли такой сложный и накаленный характер, что нам пришлось каждый день отправляться в город и общаться на Главной площади с прочими жителями Корфу, чтобы быть в курсе последних событий.

Главная площадь — Платна, — которая во времена французской оккупации Корфу была оформлена аркадами наподобие Рю де Риволи в Париже, являла собой, образно говоря, пуп острова. Обосновавшись за столиком под аркой или под сенью мерцающей листвы, вы в короткий срок могли соприкоснуться со всем местным населением и узнать все подробности очередного скандала. Сидишь, безмятежно смакуя какой-нибудь напиток, и рано или поздно к твоему столику прибьет течением жизни всех персонажей драмы.

— Я олицетворяю собой Корфу, — заявила графиня Малинопулос. — Следовательно, мне надлежит образовать комитет, который разработает программу приема нашего доброго государя.

— Конечно, конечно, я вас понимаю, — нервно согласилась мама.

Графиня, смахивающая на тощую ворону в оранжевом парике, несомненно, пользовалась огромным влиянием, однако вопрос был слишком серьезным, чтобы позволить ей безраздельно всем заправлять. В короткий срок было создано целых шесть комитетов, и каждый силился убелить губернатора, что его планы следует предпочесть всем прочим. Люди говорили, будто губернатор поставил у дома вооруженную охрану и на ночь запирал все двери после того, как представительница одного из комитетов проявила готовность пожертвовать невинностью, чтобы склонить его в пользу своего проекта.

— Это омерзительно! — бушевала Лена Маврокондас, вращая черными очами и причмокивая красными губами, словно завидовала, что самой не пришла в голову такая мысль. — Только представьте себе, мои дорогие, женщина в ее возрасте пытается вторгнуться в комнату губернатора — обнаженная!

— Действительно, странный способ добиваться, чтобы тебя выслушали, — согласился Ларри с простодушным видом.

— Да это просто смехотворно, — продолжала Лена, ловко начиняя свой алый рот оливками, точно ружье заряжала. — Я разговаривала с губернатором и не сомневаюсь, что он признает мой комитет официальным. А как досадно, что в порту нет кораблей британского флота, — мы могли бы выстроить почетный караул. До чего хороши моряки в своей форме, у них такой опрятный и грозный вид.

— Процент инфекционных болезней в королевском флоте… — начал Ларри, но его поспешно перебила мама.

— Пожалуйста, Лена, расскажите нам о ваших планах, — сказала она, строго глядя на Ларри, который налил себе уже восьмой стаканчик анисовки и был способен что-нибудь отмочить.

— У нас та-акие планы, мои дорогие, та-акие планы! Вся Платна будет украшена синими и белыми полотнищами, вот только с этим дурнем Марко Паниотиссой вечные неприятности.

Лена в отчаянии закатила глаза.

Зная Марко как вдохновенного безумца, мы подивились, как он вообще оказался в составе комитета.

— И что же задумал Марко? — спросил Ларри.

— Ослики! — прошипела Лена так, точно это было неприличное слово.

— Ослики? — повторил Ларри. — Ему понадобились ослики? Решил устроить сельскохозяйственную выставку?

— Что я ему и толкую, — сказала Лена. — А он свое твердит. Говорит, что получится символично, вроде прибытия Христа в Иерусалим верхом на осле, и чтобы ослики были сине-белые.

— Сине-белые? То есть покрашенные? — спросила мама. — Это еще зачем?

— Чтобы было в тон греческому флагу, — ответила Лена, поднимаясь с суровым видом, плечи расправлены, руки сжаты в кулаки. — Но тут я ему сказала — Марко, говорю, осликов ты приведешь только через мой труп.

И Лена Маврокондас, истинная дочь Греции, решительно зашагала дальше по площади.

Следующим у нашего столика задержался полковник Велвит, высокий благообразный старик с байроновским профилем и угловатой фигурой; судорожные телодвижения придавали ему сходство с качающейся на ветру марионеткой. Седые вьющиеся волосы и сверкающие темные глаза плохо вязались с бойскаутской формой, но он носил ее с большим достоинством. Уйдя в отставку, полковник всецело посвятил себя местному движению бойскаутов, и хотя злые языки утверждали, будто его увлечение бойскаутами не совсем альтруистично, он прилежно трудился и ни разу не был уличен ни в чем предосудительном.