Только звери

— Дорогой Питер, — произнес он. — Ради Бога, извини… надо же было мне… у меня вдруг закружилась голова… должно быть, после длинной дороги, когда я почти ничего не ел… а тут еще твое чудесное вино… я упал вперед с шампунем в руке и разбил твое прекрасное зеркало… Виноват… я, конечно, заплачу.

Я велел ему, довольно грубо, не говорить глупостей, и когда миссис Мэннинг, запыхавшись, поднялась по лестнице, заставил его выпить глоток-другой. Тем временем миссис Мэннинг навела порядок в ванной.

— Уф, полегчало, — выдохнул Гидеон. — Совсем другое дело. Осталось только понежиться в ванне, и я буду свеж, как огурчик.

Мне казалось, что ему лучше не вставать, и я сказал, что еду принесут наверх, но он не хотел и слышать об этом. И когда через полчаса Гидеон спустился в столовую, он выглядел уже гораздо лучше, улыбался и шутил, всячески расхваливал кулинарное искусство миссис Мэннинг заверяя, что уволит собственного повара, умыкнет ее и увезет в свой замок во Франции, чтобы она заведовала его кухней. Миссис Мэннинг была — как всегда — очарована им, однако я видел, что роль веселого, обаятельного человека дается ему с великим трудом. Наконец мы управились с пудингом и сыром, миссис Мэннинг принесла графин портвейна и попрощалась до завтра. Я предложил Гидеону сигару, он закурил, откинулся на спинку стула и улыбнулся мне сквозь дым.

— Теперь, Питер, — начал он, — я могу поведать тебе кое-что о случившемся.

— Мне не терпится услышать, дружище, что тебя довело до такого состояния, — серьезно молвил я.

Гидеон порылся в кармане и вытащил большой железный ключ с широкой бородкой и фигурной головкой. Бросил его на стол, и ключ упал на столешницу с тяжелым стуком.

— Перед тобой одна из причин случившейся беды, — продолжал он, угрюмо глядя на ключ. — Так сказать, ключ от жизни и смерти.

— Не понял, — озадаченно произнес я.

— Из-за этого ключа меня чуть не арестовали по обвинению в убийстве. — Он улыбнулся.

— В убийстве? Тебя? — поразился я. — Непостижимо!

Гидеон глотнул вина и сел поудобнее.

— Месяца два назад я получил от дядюшки письмо с просьбой приехать к нему. Зная, как я к нему относился, ты поймешь, что я выполнил его просьбу с великой неохотой. Короче, он пожелал, чтобы я выполнил кое-какие поручения… гм… по фамильной части… и я отказался. Он пришел в ярость, мы крепко поссорились. Признаюсь, я не поскупился на выражения, и слуги слышали, как мы бранились. Покинув дядюшку, я направился в Марсель, чтобы там сесть на пароход, совершающий круизы в Марокко. Два дня спустя мой дядюшка был убит.

— Вот почему ты написал в телеграмме «дядюшка умерщвлен», а я-то не мог понять, в чем дело.

— Он в самом деле был убит и при самых таинственных обстоятельствах, — сказал Гидеон. — Его нашли в пустой мансарде наверху перед большим разбитым зеркалом. Он выглядел ужасно — одежда сорвана, горло и все тело изгрызено, словно бешеным псом. Кругом все забрызгано кровью… Меня вызвали для опознания. Тяжелая задача — лицо было изуродовано почти до неузнаваемости.

Гидеон остановился, глотнул еще вина, затем продолжил:

— Но самое поразительное — мансарда была заперта, заперта изнутри вот этим ключом.

— Как же так? — опешил я. — Как мог убийца выйти из помещения?

— Именно этим вопросом задавалась полиция, — сухо произнес Гидеон. — Как ты знаешь, французская полиция отличается большой дотошностью, но соображает туговато. Они рассуждали примерно так: от смерти дядюшки выгадываю я, поскольку мне достается кругленькая сумма, плюс его библиотека, плюс разбросанные по всей стране фермы. Вывод: кому выгодно, тот и убийца.

— Но это нелепо, — возмутился я.

— Только не в глазах полиции. Особенно когда они узнали, как бурно прошла моя последняя встреча с дядюшкой, а тут еще слуги слышали, как я пожелал ему поскорее умереть и избавить мир от лишней мерзости.

— Но в горячке чего только не наговоришь, — возразил я. — Это всем известно… А как они объяснили, что, убив дядюшку, ты оставил комнату запертой изнутри?

— Очень просто. Дескать, достаточно было вооружиться очень тонкими длинными плоскогубцами и просунуть их снаружи в замочную скважину. Но ведь плоскогубцы должны были оставить след на бородке ключа, а она, как ты видишь, совершенно невредима. Главная проблема заключалась в том, что поначалу у меня не было алиби. Из-за той ссоры я раньше времени сорвался с места и приехал в Марсель за несколько дней до отплытия парохода. Я поселился в гостинице и решил посвятить эти дни экскурсиям по городу. Естественно, в Марселе у меня не было знакомых и некому было подтвердить, что я приехал туда тогда-то и тогда-то. Сам понимаешь, каких усилий потребовалось, чтобы обойти всех носильщиков, горничных, метрдотелей, владельцев ресторанов и прочих и добиться от них подтверждения, что в тот день, когда был убит мой дядюшка, я в самом деле находился в Марселе. Последние полтора месяца я только и занимался этим, и далось это мне непросто.

— Почему не телеграфировал мне? — спросил я. — Я мог бы составить тебе компанию, все-таки легче.

— Ты чрезвычайно добр, Питер, но не хватало еще, чтобы я впутывал своих друзей в такие скверные дела. К тому же я знал — если все кончится благополучно и меня отпустят (а полиция долго упиралась), мне понадобится твоя помощь в одном деле, связанном с тем, что произошло.

— Я к твоим услугам, — ответил я. — Только скажи, дружище, чем я могу быть полезен.

— Так вот, я уже говорил тебе, что в юности находился на попечении дядюшки и успел возненавидеть его дом и все, что с ним связано. Теперь, после того что случилось, мне вообще невмоготу там появляться. Я не преувеличиваю, просто я убежден, что серьезно заболею, если проведу там хотя бы еще один день.

— Согласен, — твердо произнес я. — Это совершенно исключено.

— Что касается дома и обстановки, все можно оценить и продать через какую-нибудь парижскую фирму, это несложно. Но самое ценное в этом доме — библиотека. Вот тут мне нужен ты, Питер. Можешь ты поехать туда, чтобы произвести каталогизацию и оценку? Потом я найду склад, где книги будут храниться, пока я не расширю помещение моей собственной библиотеки.

— Конечно, могу, — ответил я. — С величайшим удовольствием. Скажи только, когда мне следует быть на месте.

— Я не поеду с тобой, — предупредил Гидеон. — Ты будешь там один.

— Ты же знаешь, я люблю уединение, — усмехнулся я. — И покуда меня будут окружать интересные книги, я буду чувствовать себя прекрасно, не беспокойся.

— Хотелось бы управиться с этим делом возможно быстрее, — продолжал Гидеон. — Чтобы я мог избавиться от этого дома. Как скоро мог бы ты приступить?

Я сверился со своим календарем и с удовольствием обнаружил, что на ближайшее время никаких важных дел не намечено.

— Как насчет конца следующей недели? — спросил я.

— Так скоро? — обрадовался Гидеон. — Отлично! Я могу встретить тебя на вокзале в Фонтене в следующую пятницу. Годится?

— Вполне, — сказал я. — И я постараюсь быстро разобраться с книгами. А теперь выпьем еще по бокалу портвейна, и ложись-ка ты спать.

— Дорогой Питер, медицинское сословие много потеряло, не заполучив тебя в свои ряды, — пошутил Гидеон, однако послушался моего совета.

В ту ночь я дважды просыпался оттого, что вроде бы слышал его крик, однако в доме было тихо, и я говорил себе, что мне почудилось. На другое утро Гидеон отправился во Францию, и я стал готовиться последовать за ним, отбирая вещи для продолжительного пребывания в доме его покойного дядюшки.

Во всей Европе царила морозная зима, и погода отнюдь не благоприятствовала дальним странствиям. Если бы не просьба Гидеона, я ни за что не покинул бы свой дом. Плавание через Ла-Манш было сплошным кошмаром, и по прибытии в Париж я чувствовал себя так отвратительно, что смог заставить себя съесть лишь немного жидкого мясного супчика, после чего лег спать. На другой день в городе была жуткая холодина, дул резкий ветер и с серого неба лил колючий дождь. Все же я добрался до вокзала, и началось, по видимости, нескончаемое путешествие с пересадками и ожиданием на все более неуютных станциях. От холода я окоченел до того, что перестал связно мыслить. Берега рек были украшены ледяными кружевами, пруды и озера глядели слепыми замерзшими очами на небеса стального цвета.