Господин Разрушитель

А сам он хотел лишь одного. И я, к сожалению, не догадывался… Я с омерзением перед собственной развитой фантазией знал, что это было.

— Мне надо тебе кое-что рассказать.

Невольно возник в памяти наш с ним разговор в Екатеринбурге: «Я постараюсь стать для тебя лучшим другом».

У тебя получилось, парень. Только из меня друг вышел отвратительный.

— Мы с Виолеттой действительно жили вместе, — когда я хрипло начал, Лёха сморщился, явно с трудом справляясь с этой повторяющейся, как и почти год назад, новостью. Сидеть на улице стало совсем холодно, но нужно было поговорить наедине. — Не как пара. Просто… Вилка меня пожалела и пустила пожить.

Лёша поднял на меня безжизненный взгляд, не соображая, что это меняет.

Держись, Муратов. Сейчас будет идиотская предыстория… Я постараюсь быстро.

— Я тогда из дома ушёл. Без денег. В сумке — зубная щётка и пара трусов. Где-то неделю ночевал у Вани, но его мамка быстро сдала меня моей. Нужно было срочно устраиваться на работу и искать съёмное жильё… — омерзительные воспоминания. У меня по спине прошёлся холод, совсем не уличный. — И я даже на кафедре спрашивал, есть ли какие-то вакансии. Столкнулся впервые с Вилкой. Мы с ней почти ровесники, я и понял-то не сразу, что она преподша. Она только начинала обучать студентов, была такая простодушная, зелёная, хоть и притворялась строгой. Спросила, что случилось, и предложила пожить у неё. Я соврал, лишь бы не вдаваться в подробности, а она меня поддержала. Сказала, что ей тоже поначалу было трудно в новом городе, родителей расстраивать не хотела. Ну вот… Пару месяцев я у неё жил, пока копил на залог. Она просто меня пожалела.

Муратов равнодушно следил за моим замёрзшим, едва шевелящимся ртом и смирно выслушивал.

— Оказалось, Вилка и зачёт у меня должна была принимать. Как только пятёрку поставила, я её номер заблокировал, — возвращаясь в события прошлого, я прикусил губу, тревожно сдирая с неё зубами слой кожи.

Ну, скажи уже хоть что-нибудь!

— Значит… ты ей воспользовался? — уныло произнёс Лёша.

— Ты про секс? Нет! Мы не спали никогда, — смотреть на замученное лицо Муратова, озвучивая правду после стольких месяцев его неведения, было нелегко. — Я тогда только с девушкой расстался… ни о ком думать не мог.

О чём речь? Я не целовал ни одну девку с того момента!

Пока не появилась Никольская.

Муратов явно не осознавал последние мои слова, зомбировано наблюдая за чужими окнами в доме напротив.

— Слышишь, Лёх? — я был убеждён, что от этого ему станет резко легче. Но, похоже, нет. Он продолжал игнорировать мои неумелые признания, которые я выуживал из себя через силу. — У нас ничего с Виолеттой не было. Я… я пожил у неё и свалил, как только появилась возможность.

Эй, очнись! Пожалуйста…

Он громко сглотнул. На балконе засвистел ветер.

— Чтобы вспоминать человека годами, необязательно иметь физическую близость, — раздался, наконец, отрешённый бас.

Ого! Я настолько засрал ему впечатления о Вете, что он был не в состоянии уразуметь!

— Да зачем ей обо мне вспоминать?! — несдержанно наехал я на вздрогнувшего Муратова.

Но тут же понял… Дело было не просто в прошлых отношениях. Я так всё перевернул, что Лёха верил: Виолетта искала в нём меня.

Какая же херня!

— Может, я ей и нравился тогда! Сочувствовала мне Вилка! Как не сочувствовать человеку, которого вытаскиваешь из дерьма? Но мне дела до неё не было! Я грезил жильё найти, поднакопить и съебаться в Москву! Ты вообще знаешь, почему я её заблокировал? Она мне такие гневные сообщения писала! Думаю, ты столько слов матерных не знаешь… Не стала бы Вилка жалеть о таком говнюке, как я! Не было у нас с ней никаких пирожков! — выпалил я, чувствуя, как изнутри горю от жара, а снаружи — от обжигающего мороза. — Дурацких прозвищ — тоже! Никогда не звала она меня «Башкой»! А Вилкой её стали обзывать, когда ещё она в лабораториях в главном старые розетки перебрала вместо техника! Неужели ты не знаешь? Спроси кого угодно из универа!.. Что там ещё я тебе наплёл?

Его привычно тусклый взгляд плавно переменился. Выражение раскрасневшегося вечно застывшего лица принялось смягчаться прямо на глазах. И вот. Муратов вдруг стал похож на того, кто только-только спустился с трапа самолёта год назад, чтобы отправиться в тур с не распавшимися Death Breath. Что-то едва уловимое в его застывших зрачках выдавало в Лёше невыразимое отрезвление.

— Есенина я со школы ненавижу! Не стал бы я читать Вилке стихи! Чужие?! — надеюсь, он меня извинит за ненарочный стёб. — Всё это я подглядел в вашей переписке! Да, и на столе том, в актовом, мы не трахались на прощание, клянусь! И… и звонили мне из деканата! Помнишь, я показал тебе журнал звонков? В тот день мне звонил декан сразу следом после неё. Я бы даже не запомнил этот момент, прошёл почти год… Но я всего лишь использовал это в кон против тебя, чтобы сделать больнее… С Виолеттой мы друг другу чужие люди! А ты… ты мне стал… другом. Я больше не могу смотреть, как ты убиваешься, Лёх!

Я забрасывал его аргументами и рассчитывал, что с каждой фразой Муратову будет всё легче воспрять из апатии, в которую я его привёл. Но в одно мгновение стало заметно, как распалившаяся в его глазах надежда сменилась новым витком разочарования.

— Зачем? Зачем ты соврал? — еле выговорил он.

— Я не стал бы соваться, если ты не водился с Никольской!

Но я бы… никогда и не решился встречаться с Евой, если не довелось увидеть, как я её теряю.

Мне было стыдно перед Лёшей. Но ничего не изменить… И даже если была такая возможность каждый грёбаный день моего затянувшегося молчания — я уже всё оставил как есть. До последнего.

Мы завершили тур, у меня появилась девушка, хороший друг и новые проекты. Всё в норме, дело оставалось за малым.

— Лёш… у меня ведь есть номер Виолетты, хочешь, ты позвонишь ей? Или… или я могу купить тебе билеты, чтобы ты смотался домой. Вы поговорите, всё должно наладиться… Всё будет хорошо.

— «Смотался»?! — вскочил он на ноги, пыша злобой. Над двором раздалось гулкое эхо. — «Смотался»? — уже тише повторил Муратов.

Я говорил что-то не то?

Он грузно рухнул обратно на табуретку, словно мешок переломанных костей, облокотился о каменную стену и с дрожью выдохнул изо рта клубень пара. В моей груди почему-то начало печь с новой силой.

— Ну… да. Нам нужно записать тебе альбом.

Пугая своей заторможенностью, Муратов обернулся и еле глянул на меня из-под век.

— Считаешь, можно исчезнуть на год, а потом по-быстрому смотаться? Может… может, у неё уже муж появился? Или забеременела она? Я же ничего о ней не знаю!

Лёха с таким раздирающим душу отчаянием уставился на перила балкона, явно представляя себе всё озвученное, что мне стало неловко до щекотливого давящего беспокойства в грудной клетке.

Я попытался выдохнуть. Руки окоченели до онемения, а зрачки Муратова забегали по дворовым унылым пейзажам.

— Я вычеркнул Виолетту из своей жизни… — надломлено продолжил он. — Также, как это сделал ты. Охренеть!

Действительно, охренеть… Лёня Савицкий превратился в образ, которому не то что не хотелось подражать… сравнение со мной звучало как отборное оскорбление!

Лёха расколдовано рассмотрел свои ладони, будто чужие. А я стыдливо спрятал лицо за непослушными от мороза руками. В теле обосновалась болезненная ломота.

— Боже… кем я стал? — раздалось презренно на балконе. — Я чуть не отказался от своего настоящего имени! От семьи, от Виолетты… Как?.. Как я сумел тебе поверить?

Он, словно обманутый малый ребёнок, хотел знать, как Господин провернул это с ним. А я чувствовал себя настоящим ничтожеством.

В тот момент Муратов справедливо мог обматерить меня или врезать по морде. Я бы понял. Я бы всё понял и даже подставил голову… Но он, скрипнув дверью, ушёл в тёплую квартиру, бросив меня одного.

Просто объявил мне бойкот. Справедливо… Его непревзойдённое хладнокровие стерпеть оказалось больнее любых эмоций. А уже вечером, когда мы должны были собраться у нас в квартире за ужином, он не пришёл. Я долго стоял под дверью на лестничной клетке его апартаментов, а собираясь уходить, вдруг встретил Муратова в дверях с собранной сумкой. Он рассчитывал уехать, я так понял, с концами и не попрощавшись.