Анатом Да Коста

Димитр Димов

Анатом Да Коста

В прошлом году я участвовал в работе конгресса в защиту южноамериканской культуры в Сантьяго. Среди трехсот с лишним темпераментных делегатов, справедливо возмущавшихся безобразиями янки, я надеялся увидеть и бразильского анатома Да Косту, который занимался проблемой пирамидных путей в спинном мозгу обезьян. Я знал его как прогрессивного ученого по совместной работе в Мадриде, мы были близкими друзьями. К моему удивлению, однако, на этот конгресс Да Коста не приехал. Все делегаты, к которым я обращался в надежде что-нибудь узнать о своем коллеге, отвечали одинаково, словно сговорились:

– Нет, сеньор. К сожалению, я не знаю этого анатома.

Однажды во время речи панамского падре, пытавшегося убедить конгресс, что все социальные проблемы давно разрешены церковью, я вышел в буфет выпить чашку кофе. Все столики, кроме одного, были заняты оживленными компаниями. Я сел за единственный свободный и закурил. Пока я ждал кофе, к моему столику подошла миниатюрная молодая женщина в скромной коричневой юбке и лимонно-желтой вязаной кофточке. Очевидно, и ей прискучило слушать наивного падре, увлеченного социальными теориями. Она спросила по-испански разрешения сесть за мой столик. Я ответил ей учтивым «разумеется».

У этой женщины были каштановые волосы, светло-карие глаза, а лицо – белое и свежее, с гладкой кожей. Что-то в ее облике напоминало прозрачные тона акварели. Я заметил на ее груди цветной металлический значок с бразильским флагом, и это побудило меня спросить:

– Извините, сеньора!.. Может быть, вы знаете знаменитого анатома Да Косту?

– Нет, сеньор, – ответила она с милым смущением. – Я не знаю этого анатома.

Я выпил кофе и пошел дослушивать речь панамского падре, скорее из желания не стеснять ее своим присутствием, чем из интереса к католической риторике.

На другой день меня пригласил па ужин поэт Альвареда. Я с радостью принял приглашение и горячо поблагодарил его – на таком ужине могло присутствовать от силы человек двадцать, и я счел за честь оказаться в их числе. Вечером я отправился к нему, совсем позабыв, что в Чили, так же как в Испании, все начинается на полчаса позже назначенного времени, и, конечно, пришел раньше всех. Это дало нам с Альваредой повод посмеяться, после чего мы погрузились в разговор о его поэзии. Под конец я спросил и его, не слышал ли он что-нибудь об анатоме Да Косте.

– Нет! – ответил поэт, слегка удивляясь моему вопросу. – Я не знаю этого анатома.

Я и прежде замечал, что анатомы нисколько не интересуют непосвященных, и приписывал это их невежеству. На ужин собралось много делегатов конгресса. Половину этих людей я знал лично: некоторые бывали в Болгарии, других я помнил по Венскому конгрессу в защиту мира. Здесь я встретил, например, обаятельного и сердечного бразильского романиста Жетулиу Амейру с супругой Амелией. Здесь была и седовласая пятидесятилетняя аргентинка Розмари Оливарес, с которой можно было поговорить на любые темы. Здесь были романист Франтишек, поэт Чун Тин, критик Гайта, драматург Монтеро и многие другие. И наконец, здесь я увидел ту женщину, которая сидела со мной за столиком, пока я пил кофе, отдыхая от речи панамского кюре.

Альвареда представил ее мне, и я узнал, что это бразильская поэтесса Анетта Жераес. Ее имя мне ничего не сказало. И я с грустью осознал свое собственное невежество. Обширность проблемы микроклеток в мозжечке, над которой я корплю десять лет, не оставила мне времени для занятий бразильской поэзией.

Случилось так, что за столом я оказался по левую руку от Анетты Жераес. Когда я увидел вблизи ее светло-карие глаза, мне показалось, что они излучают какое-то золотистое сияние, кроткое, нежное и подернутое печалью, что напомнило мне прозрачную синеватую дымку, затягивающую берега Бразилии в знойный безветренный день. Теперь на ней было старомодное черное бархатное платье с маленькой алмазной брошью на груди, каштановые волосы покрывала кружевная мантилья. Мантилья была тоже черная, и ее белое лицо под ней сияло старинной и забытой красотой женщин давних португальских времен, когда каравеллы Васко да Гамы бороздили океанский простор. Она казалась такой хрупкой и легкой, что, несмотря на свою неприязнь к мифологии, я невольно сравнил ее с тропической сильфидой, которую здесь, в Сантьяго, самый пустяковый сквозняк мог наградить воспалением легких.

О том, что Анетта Жераес действительно боялась воспаления легких, можно было судить по довольно потертому меховому манто, которое она захватила с собой, чтобы уберечься от холода. Наброшенное на ее красивые плечи, оно то и дело сползало, а я рыцарски помогал ей водворять его на место. Впрочем, защита от простуды – мера, к которой прибегают все разумные люди, приезжая с экватора. Столовая Альвареды отапливалась только маленькой керосиновой печкой, стоявшей в углу, и холод в комнате ничем не отличался от холода на дворе.

Передо мной стояла бутылка вина. Я наполнил бокал своей новой знакомой. Она выпила его залпом.

Я взглянул на нее слегка удивленно:

– Как вы быстро!

– Я совсем продрогла, – объяснила она. – Сразу после ужина я уйду.

Она говорила по-испански с бразильским акцентом, певуче растягивая слова и смягчая некоторые гласные и согласные.

Когда мы отужинали и встали из-за стола, Анетта Жераес незаметно ускользнула, попрощавшись только с Альваредой и его женой. Гости разбрелись по всему дому. Жетулиу Амейра с супругой и я сели пить кофе рядом с большим стендом, освещенным неоновыми трубками, где па фоне лазурного атласа блистали немыслимо яркие и пестрые бразильские бабочки; в глубине гостиной Розмари Оливарес со своей секретаршей пытались разжечь огонь в гранитном камине. Разглядывая бабочек, я подумал, что некоторые наши художники упрекнули бы бразильскую природу в формализме.

– Жетулиу! – воскликнула Розмари Оливарес, отчаявшись растопить камин. – Советую тебе, когда ты будешь в Баие, освежаться воспоминаниями об этом вечере!

– Боюсь, что об этом позаботится полиция, – откликнулся Жетулиу Амейра. – В варгасских тюрьмах всегда свежо!.. Сегодня я узнал, что в Бразилии начались новые аресты.

– Значит, поиграешь с полицией в прятки, – продолжала Розмари Оливарес – У вашей компартии есть преимущество – в одном штате она нелегальная, в другом полулегальная, а в третьем легальная.

– Больше всего я боюсь тех штатов, где она легальная, – ответил Жетулиу Амейра.

Романист отпил кофе и с гримасой отставил чашечку.

– Бланка! – обратился он к служанке, подававшей кофе, – принеси мне немного молока!..

– Когда Альвареда угощает тебя своим паршивым кофе, – сказал он мне, – не забывай попросить к нему молока. Молоко убивает плохой вкус кофе.

– Как! – удивился я. – По-твоему, кофе плохой? А мне он показался нектаром.

– Такой кофе не стал бы пить даже последний карабинер в Варгасе. Вот когда ты будешь проезжать пароходом через Рио-де-Жанейро, мы угостим тебя настоящим божественным бразильским кофе.

– Не болтай попусту, Жетулиу, – сказала Амелия. – В это время нас не будет в Рио-де-Жанейро. Кто угостит его кофе?

– Об этом позаботится Анетта Жераес, – ответил писатель.

– Это ты хорошо придумал, – поддержала его Амелия. – Она может встретить его в порту и показать ему город.

Предложение осмотреть Рио-де-Жанейро совпадало с моим намерением разыскать там анатома Да Косту.

Чтение романов приучило меня относиться к красивым женщинам с некоторым предубеждением – я подозревал, что даже самые добродетельные с виду не всегда безупречны в нравственном отношении. А ведь, не зная города, я хмог в силу обстоятельств заявиться к анатому Да Косте в обществе Анетты Жераес.

– Что представляет собой Анетта Жераес? – спросил я с осторожностью человека, который не хочет уронить себя перед ученым коллегой, придя к нему с неизвестной дамой.

– Анетта – превосходная женщина! – отозвался Жетулиу Амейра. – Она учительствует в начальной школе. Уже восемь лет помогает партии.