Демоны Вебера

— Твое слово для меня ничего не значит! — сказал Барон, решительно разрезав воздух перед собой правой рукой.

— Лжешь мне, или обманываешь себя? К чему нам это, Филипп? Мы же не рабочий класс, к чему нам заниматься самообманом? Если бы ты мне так уж не доверял, то не пришел бы сюда, не оставил бы своих верных людей снаружи, не зашел бы в шатер безоружным, — убедительно рассуждал Каламадж.

— А кто сказал, что в моих поступках была к тебе хоть тень доверия? — парировал Голдберг, кивая в сторону предсказателя. — Если бы ты действительно хотел отправить меня на тот свет, мой человек бы уже мне об этом сообщил.

— «Твой» человек? — усмехнулся глава картеля, выходя из зыбких потемок на пробивающиеся сквозь входную препону лучи света. — Что же вы, мистер Вебер, неужто безвольно позволите приравнять себя к чьей-то собственности?

— Я… — начал было Верго, но не успел даже выдавить из себя второе слово, так как его опередил таинственный собеседник:

— Мы с вами еще незнакомы, мистер Вебер, и учитывая тот факт, что вы не местный, наверняка о мне вам известно немногое. А если что и известно, то слышали вы лишь осколки истины, — статный Каламадж сделал два шага в сторону своих гостей. В правой руке он держал едва дымящуюся сигару, в левой — толстую папку с бумагами. Мужчина был одет в угольно-черную рубашку с тонким, ярко желтым узором, расползающимся по всей ее поверхности. Под стать рубашке были подобраны и штаны — что бы это ни была за ткань, она была темнее даже самого темного оникса.

— Мне… — попробовал возобновить свою робкую попытку высказаться предсказатель.

— Меня зовут Джошуа Каламадж, — прервал потуги Верго глава картеля, чеканя каждое слово. — И я из тех, кто предпочитает сразу прояснять существенные для понимания положения дел вещи. Я — сердце Ганои. Я решаю кого впустят в город, а кого нет. Я решаю кто озолотится в попытках здесь заработать, а кто умрет пытаясь. Мое имя вы услышите, когда спросите у любого доходяги в городе — кто удерживает это место от полного коллапса. Запомните это имя, мистер Вебер, в нашем дражайшем могильнике, что по какой-то нелепой случайности еще зовется княжеством, оно имеет вес.

— Ты сама скромность, — язвительно заметил Голдберг.

— Мы живем в джунглях, Филипп. Скромность здесь не в почете, — Джошуа сделал короткую затяжку от сигары, струсив образовавшийся пепел в стоявшую на письменном столе фарфоровую пепельницу. — Я могу быть с вами откровенен, джентльмены? — Не дав своим собеседникам и нескольких секунд на ответ, Каламадж кивнул, словно отвечая самому себе, после чего решительно продолжил: — Три тысячи крат. Жалованье моего адъютанта за практически целых сто десять лет беспрерывной работы без выходных, отгулов и отпуска — столько я готов был отдать за то, чтобы вы, господа, не добрались сюда живыми. И хорошо еще что я заплатил подрядчику только половину суммы авансом.

— Новый Ковен? — выдавил из себя раскрасневшийся от гнева Барон.

— Какая проницательность… — Мило улыбнулся Каламадж, разводя в стороны руки. — Мой план был претенциозен. Марк Пальмонтский погибает где-то в забытых богами лесах при таинственных обстоятельствах, а мой фаворит прибирает власть к моим, экхем… своим рукам, — как бы невзначай оговорился глава картеля, после чего резко помрачнел, выдохнув вязкое облачко табачного дыма. — Но возникла одна проблема.

— И под проблемой ты подразумеваешь… — Барон окинул оценивающим взглядом предсказателя.

— Нет, нет, что ты! Дражайший мистер Вебер был пускай и существенным, но все же просто препятствием. На проблему он никак не тянет. Мой жирный ассистент просто недостаточно глубоко копнул, — проговорил Джошуа сотрясая в воздухе папкой с бумагами. — А играть партию не зная особенностей всех фигур… Сами понимаете. Но это дело исправимое. Возможность видеть будущее пускай и очаровательна, но сама по себе еще не гарантирует вам способность его изменить.

— Ближе к делу, — торопливо проворчал старый торговец оружием.

— Вам что-то говорит имя Кассиус Пекос? Полагаю, что нет. Да что там, до недавнего времени оно мне тоже ничего не говорило. Несколько дней назад этот человек убил моего Аттикуса — он убил моего фаворита. Пожалуй, если за всю свою жизнь я и испытывал к кому-то симпатию, то только к нему. Идеальный кандидат. Он был смышлен, благоразумен, хитер и красноречив. Из мальца бы вышел чудесный правитель. Он был мне как сын. Я с пеленок готовил его к этой роли, и он сам и близко не осознавал того, насколько выдающимися характеристиками обладал. Но теперь он мертв. И я не могу ничего с этим поделать, — в речах Каламаджа проскользнули грозные металлические нотки. — Я узнал о ублюдке что убил Аттикуса все что было возможно. Я знаю его настоящее имя, знаю откуда он взялся, я даже знаю какого дьявола этот недоносок всегда ходит в маске.

— Это все конечно любопытно, но какое отношение твои россказни имеют к нам? — спросил Голдберг.

— А такое, Филипп, что вышеупомянутый Кассиус превратил обитателей чудной деревеньки Гларь, через которую вы проходили, в подгнивших мумий, и сделал он это только потому, что думал, что вы находитесь среди местных жителей. Такое, что он вместе со своими подельниками напал на вас совсем недавно, в заброшенной обсерватории, где вы чудом избежали, прямо-таки скажем незавидной участи, — проговорил не без доли раздражения Джошуа.

— Так Гларь и обсерватория это не твоих рук дело? — удивился Барон.

— Его имя, его настоящее имя, не имеет ничего общего с псевдонимом под которым он известен. Его зовут Игори, Игори Пальмонтский.

— Был еще один наследник? — наконец вмешался в разговор Верго.

— Быть не может, — опешил Голдберг, прикрывая свои усы рукой. — Мы с Самюэлем все тщательно перепроверили — у князя не было других детей по мужской линии.

— А это и не ребенок князя, — грустно проговорил Джошуа, забрасывая небольшой окурок сигары в фарфоровую пепельницу. Он достал из своей папки прямоугольную медную пластину с тонким напылением серебра, сквозь которое проглядывало изображение какого-то мальчишки. Он протянул ее своим собеседникам, после чего продолжил: — Игори Пальмонтский был бастардом отца почившего Ремуса Пальмонтского, то есть его братом. С детства сохранился только один его дагеротип, других уцелевших изображений нет. Официально ребенок погиб в двенадцатилетнем возрасте, от ветрянки. В действительности же все указывает на то, что тридцативосьмилетний Кассиус Пекос и Игори Пальмонтский это один и тот же человек. Он настоящее чудовище: жесток, безжалостен, амбициозен и очень жаден ко власти. На протяжении более чем пятнадцати лет он возглавлял крупную воровскую шайку на севере княжества. Сейчас этого ему стало мало. Не знаю, как давно он планировал данную затею, и был ли он причастен к гибели последнего князя, но стоит ему покончить с вашим фаворитом, как у него появится неиллюзорная возможность стать следующим князем Помонта. Если самую малость пораскинуть мозгами, то становится очевидно, что именно этого он и добивается.

Верго внимательно изучил протянутый ему дагеротип — на нем был изображен худощавый юный мальчишка с ломкими короткими волосами и крайне недовольным выражением лица. На вид тот ничем принципиально не отличался от любого другого мальчишки своего возраста.

Тонкая металлическая пластина переливалась, меняя цветовую гамму изображения от малейшего наклона. Чтобы увидеть изображение в хоть сколько-нибудь приемлемых цветах, приходилось смотреть на пластину под строго определенным углом.

Старый фотографический процесс, основывающийся на светочувствительности йодистого серебра, и требующий дорогостоящих и сложных в производстве пластин меди, покрытых тонким слоем того же серебра, а нередко и защитным слоем золота в придачу, давно уже утратил свою актуальность в центральных регионах федерации, уступив место более дешевому и доступному методу камеры-обскура. Все же, как и ожидалось, до княжества прогресс добирался с весьма ощутимой задержкой.

Предсказатель слегка поморщился разглядывая занятный раритет, согласно его мнению таким вещицам давно уже пора оправится в музей, заняв там свое место в качестве пыльных экспонатов.