Первокурсник

— Понятно… А кто эта благородная мстительница, которая решила рассчитаться за Наташу?

Мать перевела вопросительный взгляд на дочь, но Наташа лишь пожала плечами:

— Я не знаю. Честно не знаю! Девочка, которая избила Соловьёва? Как такое может быть? Он парень очень сильный. На физкультуре до самого потолка спортзала по канату на одних руках поднимается! Представляете? Нет, не может такого быть! Это никакой девочке не по силам.

— Это должен быть кто-то из твоего близкого окружения. Эта девочка сказала, что очень тебя уважает. Кто она?

— Говорю же, не знаю! Нет у меня никаких друзей в школе! Не успела ещё обзавестись!

Вмешалась мать.

— Всё же это явно кто-то из школы. Там ищите. Не обязательно это кто-то из друзей. Может быть какой-нибудь тайный воздыхатель. Натка вот не знает, а Малыш рассказал мне, что эти два подонка уже на следующий день начали в школе хвастаться, что оба переспали с ней.

— Что?! — крикнула Наташа.

— Да успокойся ты уже! — прикрикнула на неё мать. — Что ты такая нервная? Когда я в школе училась, про меня говорили, что я чуть ли не с каждым вторым из парней переспала! Что же, на каждого болтуна внимание обращать? — она усмехнулась. — Ничего не подтверждай, но и не опровергай! Делай загадочное лицо и увидишь, как все мальчишки вокруг тебя на задних лапках плясать начнут. Это же такое удовольствие — дурачков за нос водить! Пользуйся случаем! Развлекайся, людям это нравится.

Наташа мрачно усмехнулась. Петренко тоже улыбнулся и спросил:

— Точно не хотите подать заявления?

— Точно! Смысла никакого нет. Прошло уже больше двух недель. Материальных свидетельств изнасилования никаких не осталось. Теперь только слова свидетелей, а они, как вы понимаете, будут молчать. Соловьёву нет никакого резона становиться соучастником группового изнасилования. А его подруга… как её?… Стручкова? Та, скорее всего, будет его выгораживать или ссылаться на то, что ничего не видела и не слышала. Из одного инстинкта самосохранения. Дело ведь у неё дома происходило. И что вы против этого предпринять сможете? Ни-че-го! Нет, не нужно нам это! Если оба оказались на больничных койках, причём главный виновный стал инвалидом, то их сам бог наказал. Нам ли вмешиваться в его дела?

— Вы верите в бога? — усмехнулся Петренко.

Марина Михайловна тоже усмехнулась, но ничего на это не ответила. Пора было закругляться. Он вздохнул. Никакой полезной для дела информации не получил. Оставалась слабенькая надежда на то, что удастся узнать что-нибудь от школьных друзей Соловьёва и Мазина. Может, они прольют свет на эту таинственную драчунью, которая двумя точными и сильными ударами определила на больничную койку взрослого и крепкого парня.

Осталось последнее. Он раскрыл свою папку, достал протокол опроса Стручковой, пробежал глазами страницу с описанием примет мальчика и девочки, затеявших в подвале драку, а потом зачитал вслух. Мать с дочерью переглянулись и пожали плечами. Никого из этих двоих они по описанию не узнали.

Остался ещё этот загадочный ребёнок, судьба которого почему-то так волнует Мазину, но о нём говорить пока что рано. Ну и что с того, что Наташа беременна? Марина Михайловна ответит: «Да, беременна, но это вас не касается! Не лезьте, куда вас не просят!» — и будет права. Может, поговорить об этом ребёнке с самой Мазиной?… Тоже пошлёт. И пошлёт ещё дальше и основательнее, чем Колокольцева. Она умеет. Серьёзно надавить на них — например через комиссию по делам несовершеннолетних — можно будет лишь тогда, когда у девочки живот появится, а это произойдёт месяца через четыре. И то только в том случае, если они аборт не сделают. А в таких случаях появления ребёнка чаще всего не дожидаются, а быстренько от него избавляются… Нет, всё это чепуха… Ничего не получится. Наташе сейчас семнадцать. Может так статься, что к моменту рождения ребёнка ей уже исполнится восемнадцать. Комиссия по делам несовершеннолетних пошлёт его с его проблемами ещё быстрее. Им лишний геморрой тоже не нужен.

Он подавил вздох разочарования и поднялся из-за стола. Разговор закончен. Улыбнулся Наташе и Марине Михайловне. Та тоже поднялась.

— Извините, что занял ваше время, Марина Михайловна. Мне не очень понятна ваша позиция по поводу заявления, но…

— Всё вы прекрасно понимаете! — перебила она его. — Вы показались мне разумным человеком. Думаете я предварительно не взвесила все шансы на непредвзятое ведение следствия и справедливое решение суда? Мать — председатель областного суда, отец — прокурор города! Не-е-ет, это бесполезно! У них здесь всё давно схвачено! Напрасно только девчонке нервы измотают, а у неё выпускной класс. В институт поступать хочет. Нет уж! Мы как-нибудь сами!

Он кивнул, признавая её правоту.

— Будьте только осторожнее с этим «мы сами». Не заметите, как сами окажетесь на скамье подсудимых. Люди они действительно непростые.

Марина Михайловна улыбнулась:

— Зачем же нам самим руки марать, коли сама судьба против них? Двое уже на больничных койках. Я, в принципе, удовлетворена…

Глава 43. Разговор за столом

— Ты, Саша, любишь поговорить о добре и милосердии… — начала Натка, когда они все собрались в зале. Иванка приготовила чай и накрыла на стол. — По-твоему, милосердно было так избивать Володю Соловьёва? Это ведь наверняка ты его!

— Я говорю о добре и милосердии только тогда, когда меня об этом спрашивают, — огрызнулся он. — А с Соловьёвым… Не знаю… Мои запасы милосердия тоже не бесконечны. И, кстати, обрати внимание — он ведь остался жив! Пара выбитых зубов и переломанные рёбра не в счёт. Невысокая плата за тот гнев, который он вызвал у меня и у твоей матери. Что ты от меня хочешь? Чтобы я спокойно проглотил нанесённое нам оскорбление?

— Я бы хотела, чтобы ты не вмешивался в мою жизнь… — Натка слегка побледнела, прежде чем сказать эти слова. За столом воцарилась тишина.

Марина Михайловна покачала головой, недоверчиво глядя на дочь.

— Вообще-то, я не в твою жизнь вмешался! — спокойно парировал Саша. — Я вмешался в жизнь двоих ублюдков, которые оскорбили меня и твою мать! Ты можешь расценивать совершённое ими, как твоей душе угодно, но я расцениваю это именно как оскорбление по отношению ко мне лично. Насколько я знаю твою маму, она относится к этому точно так же…

— Постой-ка, Малыш! — перебила его Марина Михайловна. Она откинулась на спинку стула и сложила руки под грудью. — Давай-ка разберёмся, Натка… Я ничего не имею против того, что ты стараешься иметь собственную точку зрения на всё происходящее. Более того, я всю жизнь старалась привить вам троим — и тебе, и Надьке с Малышом — самостоятельность мышления. Подожди! Не перебивай!… — она сердито нахмурилась. Продолжила она лишь, когда увидела, что все трое снова готовы слушать. — Но, кроме того, я учила вас всегда взвешивать внешние обстоятельства и пытаться понять логику поступков вовлечённых в события людей. Сейчас я дам тебе слово, но для начала я хотела бы спросить кое о чём Иванку.

Она перевела взгляд на сидящую напротив неё девушку:

— Ответь мне на два вопроса, маленькая… Первый: хотела бы ты, чтобы нашёлся кто-нибудь, кто смог бы отомстить за твою смерть и смерть твоей семьи в том далёком 1902 году? За смерть и поругание чести…

— Конечно, Марина Михайловна! — Иванка сильно побледнела. — Если бы я в тот день сама выжила, то взяла бы в руки оружие и обязательно хоть одному турку, но перерезала горло! Иначе я не смогла бы жить дальше! И моя сестра поступила бы так же. И наша мама.

— Я так понимаю, ты мстила бы не только за свою смерть, но и за своих родителей, и за сестру, и за вашу бабушку?

— Да, именно так.

Марина Михайловна кивнула и снова перевела взгляд на дочь.

— А теперь ты. Логику поведения Малыша и мою логику ты теперь понимаешь. Я думаю, ответа Иванки для этого достаточно. Можешь говорить.

Наташа упрямо наклонила голову:

— Всё равно! Это было жестоко!