Страница 48 из 88
— Где ты раздобыл это авто? — прокричала она сквозь шум ветра и двигателя.
— Одолжили на денек, — ответил Фредди. — Один малый, который служит в штаб-квартире в Альбере. Поедем в Альбер обедать?
— Либо туда, либо уж к мадам Жюльетте, — сказала Сара.
— Подозреваю, это какое-нибудь заведение с дурной репутацией, — засмеялся Фредди.
— Вовсе нет, — сказала Сара. — Ну, во всяком случае, мне так не кажется. Мы туда заходим с Молли, когда у нас есть свободное время. Идем пешком в Сен-Круа и пьем там чай с пирожными. Там все вполне респектабельно. — Она засмеялась и, спохватившись, добавила: — Но монахиням мы об этом не рассказываем!
— Да уж наверное.
Через полчаса, когда они уже сидели в уютном маленьком ресторанчике в центре Альбера, Фредди спросил:
— А как там малышка Молли? Как ты сумела уговорить ее ехать с тобой искать приключений?
Сара строго посмотрела на него.
— Это такие же поиски приключений, как твой уход в армию. Мы здесь, потому что мы здесь нужны, вот и все. Ты не лучше отца, Фредди. По-твоему, девушки должны сидеть дома за вышиванием. Ну так вот что я тебе скажу: это не для меня. Я не могу сражаться на передовой, но могу ухаживать за теми, кто сражается.
— Эй, эй, будет, — воскликнул Фредди и вскинул руки, словно защищаясь. — Не кипятись, сестренка. Я же только спросил, как дела у Молли.
— Лучше, чем у меня, если уж говорить правду, — призналась Сара, изучая меню. — От нее здесь пользы гораздо больше. Сестра Элоиза говорит, она прирожденная сестра милосердия, и, хотя в основном ей приходится делать то же самое, что и мне — мыть ночные горшки и…
— Эй, полегче, сестренка, я ведь пришел обедать, — запротестовал Фредди.
— …но ей гораздо чаще доверяют уход за ранеными. А меня сестра Бернадетт к пациентам почти не подпускает, особенно после того, как я одного поцеловала!
— Поцеловала! Сара, я тебе не верю.
За обедом — лучшим, какой случалось есть Саре с тех пор, как она уехала из Лондона, — она рассказала Фредди о рядовом Иэне Макдональде, а потом и обо всем остальном, что случилось за время их жизни в монастыре.
— Было еще одно печальное событие, особенно для Молли. К нам привезли Гарри Кука из нашей деревни. Ты помнишь Гарри с фермы Хай-Мидоу?
Фредди кивнул:
— Конечно, помню, он же в моем батальоне — то есть был до того, как его ранили. Так он здесь?
— Увы, он умер. Ему пришлось ампутировать ногу, но было уже поздно. Бедная Молли — она была с ним, когда он умирал. Это ее кузен, и, кажется, они были довольно дружны в детстве. Она очень тяжело это перенесла. — Сара с удивлением взглянула на брата. — Разве тебе никто не сообщил, что он умер?
— До меня это известие еще не дошло, — сказал Фредди, — но я ведь не был в полку с тех пор, как уехал на курсы.
— Если он был в твоем батальоне, значит, здесь есть еще кое-кто из твоих людей, — сказала Сара, и в голове у нее мелькнул проблеск идеи. — Гарри привез в госпиталь его друг Том Картер, тоже раненый.
— Да, знаю Картера, — сказал Фредди. — Они с Куком всегда были хорошими друзьями. Так, говоришь, он здесь, в Сен-Круа?
— Его, верно, уже перевели в лагерь, — сказала Сара и объяснила, что прошлой ночью прибыла новая большая партия раненых. — Думаю, его пришлось перевести, чтобы освободить место. — Она посмотрела на Фредди и сказала: — Может, тебе стоит сходить повидать его, пока ты здесь. Когда умер Гарри Кук, это его сильно подкосило.
— Да, это хорошая мысль. Вот вернемся в монастырь, и схожу. Потом расскажу другим ребятам, как он тут. О Куке они наверняка уже знают. Его брат тоже в моем батальоне. Думаю, его известили.
— Как ты там? — спросила Сара, когда они уже пили кофе. Дождь хлестал в окна ресторана, но они сидели, будто в теплом коконе, надежно укрывшись от разгула стихии, и Сара вдруг почувствовала между ними необычайную близость. В Англии она почти ни о чем не расспрашивала брата, но теперь, когда ее собственное участие в событиях так сблизило их, она чувствовала, что должна знать.
— Как ты там, на передовой? Когда ты в прошлый раз приезжал домой, ты почти ничего не рассказывал, но вид у тебя был ужасный.
— У меня и на душе было ужасно, — сказал Фредди. — Устал до смерти. — Он смотрел в окно на дождь, так и сыплющийся без конца с темного свинцового неба, и глаза его несколько мгновений были где-то далеко. Наконец он перевел взгляд на сестру. — Страшнее всего бессмысленность всего этого, Сара, — страшнее, чем физические страдания, сырость, холод, грязь, вши и все такое. Я могу мириться со всем этим, если так надо, если это служит какой-то цели.
— А разве это не так? — настойчиво спросила Сара, когда он замолчал.
— Мы сидим в своих окопах, джерри — в своих. Мы по ним лупим из тяжелых орудий, они по нам. Мы устраиваем вылазки на их позиции, чтобы захватить пленных и разрушить их укрепления, они устраивают вылазки к нам. Мы посылаем минеров — заминировать им проход по ничейной земле, они делают то же самое. И люди все гибнут и гибнут, и ни с одной стороны так и не отвоевано ни дюйма земли.
— Но ведь бывают же и крупные сражения, — сказала Сара.
— Да, бывают: нас бросают в атаку, и мы теряем еще больше людей — тысячи жизней ради того, чтобы продвинуться вперед на несколько сотен ярдов. Мы захватываем вражеские укрепления — только для того, чтобы нас потом оттуда вышвырнули. — От веселости Фредди не осталось и следа, и Саре казалось, что он постарел на несколько лет, пока говорил. — Конечно, я больше никому не могу этого сказать, — продолжал он. — Это значило бы подрывать боевой дух солдат, хотя, Господь свидетель, почти все они и сами все понимают. Они ведь не дураки — они, скорее, нас, офицеров, дураками считают. Их нельзя винить. Бывалые солдаты видят, что ими командуют мальчишки, вчерашние школьники без всякого опыта, не считая минимальной военной подготовки. Они не могут не думать о том, закончится ли когда-нибудь эта чертова война, выберутся ли они когда-нибудь из этих вонючих грязных нор и заживут ли когда-нибудь снова по-человечески.
— А отец знает, что ты чувствуешь? — спросила Сара.
— Надеюсь, нет, — ответил Фредди. — Он бы не понял — решил бы, что это трусость и пораженчество. Кто не жил в таких условиях, в которых большинству из нас, даже кое-кому из высшего командования, приходится выживать изо дня в день, тот никогда не сможет себе представить, до какой степени это калечит душу. Не пойми меня превратно, Сара, я знаю, что воевать надо, от этого никуда не деться, но цена, которую приходится платить — человеческими жизнями и страданиями… невообразима. Я не мог никому этого сказать, сестренка, только тебе, и ты не должна нигде это повторять. Я не пораженец, я просто реалист. Такие ребята, как Гарри Кук, умирают от ран, их убивают из ружей, косят из пулеметов — у них нет будущего, они лишились его. Мы можем только молиться, чтобы тот, за кого мы сражаемся, оказался достоин отданных за него жизней.
Их веселая совместная прогулка приняла такой мрачный характер, что Сару пробрала дрожь. Фредди накрыл ее ладонь своей.
— Давай-ка, — сказал он, — не будем портить нам день. Поедем лучше за покупками, и я сделаю тебе рождественский подарок, а потом, — добавил он, помогая ей надеть пальто, — зайдем в ваш лагерь и посмотрим, как там поживает Картер.
Они весь день ходили по магазинам, где Фредди купил Саре кулон на серебряной цепочке, а Сара — авторучку для отца, чтобы передать домой с Фредди, а для самого Фредди, по его собственному выбору, — цанговый карандаш.
— На фронте это получше авторучки, — сказал он, — так что не удивляйся, если с этих пор будешь получать от меня письма, написанные карандашом.
Ближе к вечеру они отправились обратно в Сен-Круа. Дождь слегка утих, но небо оставалось беспросветно серым. Сара указала на тропинку, ведущую вокруг внешней стены монастыря к воротам лагеря.
— Можно было бы пройти через монастырский сад, — сказала она, — но, думаю, лучше через главные ворота.