Страница 6 из 91
Я пытаюсь напустить на себя недовольный вид, однако получается неубедительно.
— Пожалуй, лягу пораньше, — добавляет Карл. — Просто с ног валюсь.
Он ковыляет ко мне и чмокает в щеку. Вид у него и вправду усталый, под карими глазами пролегли тени.
— Хорошо, милый. Спокойной ночи.
Для Карла вполне обычное дело ложиться раньше меня. Уж не знаю, научный это факт или бабушкины сказки, но говорят, что час рождения определяет, жаворонок вы или сова. Я родилась в десять вечера, Карл же появился на свет, когда солнце только натягивало носки. Мне свойственно засиживаться за полночь, когда мой жених, как правило, уже спит мертвым сном. Что не способствует частым шалостям в нашей спальне.
Я снова берусь за книгу.
В половину двенадцатого наконец-то выдвигаюсь наверх. Карл вовсю храпит, даже громче обычного. Я забираюсь под одеяло и пытаюсь отключиться от шума.
Однако стоит мне задремать, как Карл что-то невнятно бормочет или дергается во сне. Через час я сдаюсь.
Хватаю в охапку подушки и плетусь в гостевую спальню. Матрас здесь, может, и не такой комфортный, зато тихо. Мне это не впервой: всякий раз перед сдачей большого проекта Карл начинает метаться во сне. Будить его бесполезно, от этого только паршивое настроение у обоих на следующий день.
Через пару минут я проваливаюсь в сон.
Просыпаюсь спустя шесть часов, не сразу понимая, где я, с затекшей от продавленного матраса шеей, сразу иду в душ, и только затем наведываюсь в нашу спальню. По центру кровати громоздится комок из одеяла и простыни. Карл, должно быть, метался во сне как рыба на крючке. Увы, соблюсти приличия и заправить постель ему попросту не дано.
Что ж, я одеваюсь и, потратив целых пять минут, чтобы размотать клубок белья и убрать постель, топаю вниз, полная решимости выплеснуть раздражение на женишка.
Объект отсутствует.
Зато возле чашки с кофейным осадком и миски с остатками овсянки лежит записка:
«Сегодня в контору надо пораньше. Прости за беспорядок. Люблю, целую».
Все-таки порой этот человек доводит меня до бешенства. Я комкаю записку и швыряю ее в ведро.
Технически, зубовный скрежет способствует лучшему пережевыванию завтрака.
Натягиваю пальто и ритуально проверяю содержимое сумочки. Раздражение так и не отпускает.
Вчера вечером место для парковки нашлось только метрах в пятидесяти от нашей двери. Как ни люблю я свой дом, наша улица — сущий парковочный кошмар. Семьдесят домов стена к стене, и в каждом не меньше одной машины. В итоге на узенькой викторианской улочке более сотни автомобилей. И это повод для вечных раздоров между соседями.
Я мрачно бреду по тротуару, отпираю машину, сажусь за руль, бросаю сумку на пассажирское сиденье и поворачиваю ключ зажигания. Делаю глубокий вздох, чтобы наконец-то унять раздражение, и отъезжаю от бордюра.
Метров через пятьдесят до меня доходит, что что-то не так.
Откуда-то из-под днища доносится странный скрежет, машина плохо слушается руля. Я останавливаюсь.
Может, я случайно наехала на один из конусов, которыми некоторые воинственно настроенные жильцы столбят свои парковочные места? Я выбираюсь из автомобиля проверить догадку.
Уже опускаясь на колени, чтобы заглянуть под машину, я вижу, в чем дело: обе шины спущены.
Бросаюсь к другому борту и, к своему ужасу, обнаруживаю два других колеса точно в таком же состоянии. Все четыре шины что старушечьи сиськи — уныло расплющены по асфальту.
Наверняка проделки шпаны. Вот ведь засранцы.
Выругавшись, я растерянно стою на тротуаре, не зная, что делать. Мелькает мысль позвонить Карлу, но я ее отметаю, зная, что потом пожалею. Я сильная и независимая женщина, и тем горжусь. Разберусь и без мужчин. Все это прекрасно, вот только порой я ненавижу эту свою независимость.
В итоге бреду обратно домой за ножным насосом.
Уже присоединяя шланг к ниппелю, я замечаю новую проблему. И проблему эту насосом не решишь. Я наклоняюсь пониже и осматриваю десятисантиметровый разрез в боку шины. Какой-то ублюдок распорол ее ножом.
Бросаюсь осматривать остальные — все три разрезаны.
Воздух вновь оскверняется моими ругательствами, на этот раз более изощренными. Ну что за мразь могла сотворить такое?
На работу я опоздала, плюс покупай новые шины. Что ж, самое время засунуть свои феминистские принципы куда подальше.
Я звоню Карлу.
Он отвечает на звонок лишь после десятка гудков.
— Милая, ты сейчас совершенно не вовремя. Я как раз иду на собрание, — тараторит он.
— К черту твое собрание. Какой-то ублюдок распорол мне все шины на машине.
— Что? Ты уверена, что это не просто прокол?
— Уверена, Карл. Может, я и не технарь, но все-таки могу заметить разрез в десять сантиметров.
В трубке воцаряется тишина.
— Карл?
— Так, ладно, — рявкает он. — Езжай в магазин на такси. Я потом разберусь.
— Но кому понадобилось резать мне шины?
— Бет, пожалуйста, отправляйся на работу. Мне сейчас некогда.
И отключается.
Если бы не соседи, я бы уже топала ногами и визжала. Теперь я разъярена по-настоящему. Чертова шпана. Чертов женишок. Чертовы, чертовы все!
Я беру себя в руки и вызываю такси. На ближайшие полчаса машин нет.
Следует новая череда ругательств.
Я швыряю насос в багажник, закрываю машину и шагаю в сторону центра.
И горе тому, кто попадется мне на пути!
4
Я дохожу за двадцать пять минут и открываю магазин только в четверть десятого. Опоздание лишь подогревает мое раздражение.
Даже не знаю, почему для меня так важно открываться вовремя. Пожалуй, это символический жест, напоминание самой себе, что я все-таки веду бизнес, пускай и переживающий не лучшие времена. Стоит позволить себе вольничать со временем открытия и закрытия, это войдет в привычку и начнет проявляться во всем. Перестану аккуратно расставлять книги, сортируя по жанрам. Потом брошу обновлять витрину, пылесосить пол и вытирать пыль с полок. От вредных привычек избавляться труднее всего, потому-то из гордости я и стараюсь поддерживать функционирование магазина на должном уровне.
Я завариваю ромашковый чай, общепризнанное средство для понижения кровяного давления.
Под прилавком обнаруживается диск с «Лунной сонатой» Бетховена, самое то: убаюкивающая, но чуточку мрачная. Я вставляю диск в проигрыватель и под звуки фортепиано прихлебываю чай, пытаясь успокоиться.
Да где там.
Ощущение беспомощности просто невыносимо, руки так и чешутся что-то предпринять. И я звоню в полицию.
Никогда в жизни не подавала заявлений в полицию, так что понятия не имею, чего ожидать. Быть может, нагрянет армия экспертов-криминалистов и мою машинку заключат в белую палатку. Специалисты в одноразовых комбинезонах будут искать отпечатки пальцев и следы ДНК. А потом матерый инспектор уголовной полиции соберет своих лучших следователей и потребует вычислить преступника до конца смены.
После шестиминутного разговора становится ясно, что на подобное рассчитывать не стоит.
Равнодушный как рыба полицейский бюрократ называет мне номер дела и уведомляет, что в течение нескольких дней со мной свяжется констебль. Душа и тело мои вожделенного успокоения не обретают. Наоборот, звонок и вовсе приводит меня в бешенство.
Вандализм в любом виде, несомненно, самое бессмысленное преступление. Какой здесь может быть мотив? Я еще могу понять, почему люди идут на кражу. Или как эмоции толкают человека к насилию. Но постичь вандалов… По мне, так всех их нужно сжигать на костре. Да-да, именно так!
Я живо представляю себе эту тварь, что проткнула мне шины, привязанной к столбу, заходящуюся визгом, молящую о пощаде. Конечно же, мечтать о таком ужасно, зато становится чуть легче.
Час спустя я немного успокаиваюсь и собираюсь на склад, поискать рекламу «Пятидесяти оттенков серого» для витрины, но тут распахивается входная дверь.
Это опять Эрик, и опять у него в руках коробка отвергнутой секонд-хендом макулатуры.