Страница 14 из 20
Что полковник Бермонд отказался исполнить приказ – этого я не одобрял, но понимал вполне его мотивы, а потому приказал исключить его отряд точно так же, как и менее значительный отряд Вырголича, из состава корпуса. Штаб же корпуса после некоторых колебаний решил ехать со мною в Нарву, куда проследовал только один из трех отрядов, а именно Либавский.
С полковником Бермондом я имел длинный разговор и просил его не забывать, что задача остается прежней, а именно: пройти возможно скорее на Двинский противобольшевистский фронт. Я разъяснил ему, что, при создавшихся политических условиях, направление через Ригу и вообще через Лифляндию совершенно отпадает и что его путь следования лежит по южному берегу Западной Двины, с использованием двух железных дорог – Московско-Виндавской до Крейцбурга и, с согласия Литвы, железной дороги от Шавель до Калкун. С моими доводами полковник Бермонд согласился, обещал мне лично ни в коем случае не идти через Ригу или Лифляндию и даже обещал при встрече на общем Северо-Западном фронте вновь добровольно подчиниться мне как командиру корпуса. На этом мы расстались: к сожалению, он своего обещания не сдержал и разбился об Ригу, никогда не достигнув противобольшевистского фронта.
Перед отъездом я сделал графу фон дер Гольцу прощальный визит, во время которого он выразил полную надежду, что русскими частями, остающимися в Курляндии, своевременно будет оказана генералу Юденичу помощь на правом фланге.
Командир Железной дивизии майор Бишоф пригласил меня на ужин, на котором присутствовали старшие русские офицеры, и выразил наилучшие пожелания для успешной борьбы с большевиками. Я поблагодарил за доброе пожелание и за установившиеся в совместной работе хорошие отношения.
Расставшись с Митавой, я попал в Ригу, где мне пришлось продолжать работу с англичанами. Чрезвычайно отзывчиво отнесся ко мне начальник английской военной миссии генерал Бырт. В Ригу приехал и генерал Гоф, начальник всех союзных миссий на побережье Балтийского моря. Лично он был весьма любезен, приехал ко мне на квартиру ввиду затруднительности для меня ходить, но произвел на меня впечатление чрезвычайно неискреннего человека. Дальнейшее доказало, что он явился злейшим врагом русских начинаний и не допускал возможности совместной работы русских с германцами на противобольшевистском фронте.
Насколько легкомысленно была задумана вся переправа моего отряда из Южной Прибалтики в Нарву, можно усмотреть из того, что никто не позаботился о снабжении меня средствами. Германцы уплатили полностью месячное жалованье всем чинам уезжающего отряда, выдали полностью снаряжение, обозы, артиллерию и большой запас снарядов, но для переброски войск требовались новые крупные средства.
Прибыл из Польши эшелон, так называемый Тульский, с капитаном Стрекопытовым44. Чины этого отряда были необуты, неодеты, жалованья не получали, и пришлось их хоть кое-чем удовлетворить. Выручил лично генерал Бырт, который под собственноручную долговую расписку и за личной ответственностью получил из Латвийского казначейства 800 000 рублей царскими. Он же озаботился о снабжении последних эшелонов, еще неорганизованных, походными кухнями, которые он получил заимообразно от латвийской армии. Всего из Риги было отправлено шесть транспортных пароходов и два воинских поезда в Нарву. С одним из последних пароходов – «Princesse Marguerite» – я уехал со штабом корпуса. Русские рижане собрались на набережной проводить меня. Был отслужен напутственный молебен, на котором великолепно пел хор госпожи Лишиной. Прощание было трогательным, все полны были надежд на успех под Петроградом.
Этим окончилась, собственно говоря, моя активная деятельность в Южной Прибалтике, где мне пришлось встретиться с самыми запутанными политическими условиями.
Чтобы правильно понять события, происходившие в это время в Прибалтике, надо уяснить себе те силы, которые влияли на ход событий в этом крае в течение года. До заключения Германией общего перемирия, единственным влиянием здесь было германское. Казалось, что край так или иначе связан с судьбой Германской империи. Только немногие, более дальновидные, сомневались в победе германцев и предвидели, что при восстановлении России, вопрос о Прибалтике будет подвержен ревизии.
Положение резко изменилось, когда после германской революции и развала фронта германское правительство наскоро организовало две новые республики – Эстонию и Латвию – и передало вновь сформированным правительствам этих республик соответствующие территории. Все это делалось под давлением событий на фронте с такою поспешностью, что об упорядочении условий будущей политической и экономической организации и речи быть не могло. Эстония уже с декабря 1918 года была отрезана от германского влияния вторгнувшимися в Латвию большевиками, а сама Латвия не успела организоваться, когда правительству пришлось бежать из Риги. В той и другой республике власть перешла к партии национально-шовинистически настроенной, что, прежде всего в Эстонии, тяжело отразилось на поместном дворянстве, земли коего были национализованы. В Латвии благодаря военным событиям обострение отношений началось позже.
Вскоре в Балтийском море появились союзные флоты, и влияние Антанты, в особенности Англии, стало решающим фактором на Балтийском побережье.
Только явная опасность большевистского продвижения заставила державы Согласия допустить до поры до времени дальнейшее пребывание германских войск в Курляндии.
С этого момента все дальнейшие события станут понятными, если смотреть на них как на продолжение состязания между Антантой и Германией на бывшей русской территории. При этом борьба с большевизмом является лишь предлогом для тех или иных мер. Державами Согласия опасность большевизма недооценена, германская же опасность переоценивалась и внушала больше опасений, чем угроза большевизма.
Германцы же со своей стороны боролись с большевиками только постольку поскольку последние представляли угрозу восточным границам германского государства. Поэтому они не брезговали пользоваться большевиками там, где могли непосредственно или косвенно нанести вред державам Согласия.
Один высокопоставленный германский генерал объяснил это откровенно русскому офицеру Генерального штаба и прибавил, что он, к своему великому сожалению, поставлен в необходимость вести дело так, чтобы его правая рука не знала, что делает левая.
Один из высших офицеров германской оккупационной армии объяснил, что германские патриоты, ввиду невыполнимости условий мира, предлагаемых Германии, согласны были бы впустить в страну большевиков. «Конечно, – прибавил он, – большевики разорили бы Германию, но, несомненно, заразили бы и государства Согласия, причем вред, нанесенный последним, настолько превосходил бы вред, нанесенный Германии, что последняя могла бы политически и экономически возродиться раньше других и вновь взять на себя руководящую роль в Европе».
Одно стало теперь ясно всем русским патриотам, а именно: что при таких взглядах на положение как держав Согласия, так и Германии интересы России обязательно должны будут страдать. Несомненно, из всех стран Германия для собственного благополучия была наиболее заинтересована в восстановлении единой России, но при этом она бдительно следила, чтобы это воссоздание не случилось бы при помощи союзников бывшей царской России. Из этого станет ясно то недоброжелательство, которое Германия выказывала к тем русским армиям, которые боролись с большевиками, при поддержке в той или иной мере союзниками. Германия неоднократно предлагала русским свою помощь, но при создавшейся политической обстановке это означало для России отказ от поддержки союзников, на что антибольшевистская Россия, считавшая, что она союза с державами не нарушала и что союз еще в силе, идти не могла. Русские патриоты надеялись, что большевистская опасность заставит государства Согласия и Германию найти общую почву для общей борьбы с все более угрожающим мировым пожаром.
На отношение союзных миссий к вопросу воссоздания России всегда влияли те или иные события, как то: выступления у себя дома социалистических партий, забастовки или угрозы забастовок и успех или неуспех советской Красной армии. На вопрос вооруженного вмешательства влияло также чувство неуверенности в возможности пустить в дело войска, утомленные войною. Этим объясняется, что обещания, данные сегодня, завтра брались обратно, снабжения, обещанные к известному сроку, не приходили, а если приходили, то с запозданием или в негодном состоянии. Например, аэропланы, присланные в Северо-Западную армию, прибыли с неподходящими моторами, танки, кроме одного исправного, не могли быть вовремя пущены в дело, многие орудия прибыли без замков.