Формирование философии марксизма

Буржуазные критики марксизма не желают видеть в «Святом семействе» диалектики, они утверждают, что авторы этого труда отвергают диалектику. Между тем основные положения первого совместного произведения Маркса и Энгельса представляют собой обоснованное отрицание спекулятивного идеализма и научную разработку принципов материалистической диалектики, материалистического понимания истории.

3. Критика младогегельянской критики прудонизма. Оценка учения П. Прудона. Научный коммунизм и задачи критического преодоления буржуазной политической экономии

В.И. Ленин в своем конспекте «Святого семейства» отмечает, что Маркс «защищает Прудона от критиков „Литературной Газеты“, противопоставляя спекуляции свои явно социалистические идеи.

Тон Маркса по отношению к Прудону очень хвалебный (хотя есть небольшие оговорки, например ссылка на „Umrisse zu einer Kritik der Nationalökonomie“ Энгельса в „Deutsch-Französische Jahrbücher“» (4, 29; 8).

Необходимо обстоятельно рассмотреть отношение авторов «Святого семейства» к Прудону, мелкобуржуазные воззрения которого они вскоре подвергли основательной критике.

Младогегельянцы ополчились на Прудона как на представителя французского социализма, суть которого они сводили к всевозможным догматическим абстракциям, совершенно игнорируя его реальное социальное содержание[171]. Прудон писал, например: Эдгар Бауэр «открыл, таким образом, в истории нечто абсолютное, вечную основу, божество, которое направляет человечество. Это божество – справедливость» (1, 2; 36). Хотя это обвинение в абсолютизации понятия справедливости, несомненно, имеет основание, в целом младогегельянская критика учения Прудона не затрагивала его важнейшего содержания – проблемы частной собственности. «Критические критики» не только не давали ответа на вопросы, поставленные Прудоном, но пытались дискредитировать их как мнимые проблемы. Между тем вопросы, над которыми бился Прудон, стояли и перед его немецкими оппонентами. Авторы «Святого семейства» показывают, что младогегельянский принцип самосознания – что бы ни думали об этом его представители – есть спекулятивная формулировка демократического принципа равенства, который составляет основное содержание прудоновской концепции справедливости. «Если г-н Эдгар на минуту сравнит французское равенство с немецким „самосознанием“, он найдет, что последний принцип выражает по-немецки, т.е. в формах абстрактного мышления, то, что первый выражает по-французски, т.е. на языке политики и мыслящего наглядного представления. Самосознание есть равенство человека с самим собой в сфере чистого мышления. Равенство есть осознание человеком самого себя в сфере практики, т.е. осознание человеком другого человека как равного себе и отношение человека к другому человеку как к равному» (там же, 42).

Отношение младогегельянцев к Прудону является по существу лишь частным проявлением общего отношения между немецкими спекулятивными мыслителями и французскими, а также английскими представителями социализма и коммунизма. «У французов и англичан критика не есть какая-то абстрактная, потусторонняя личность, стоящая вне человечества; она – действительная человеческая деятельность индивидуумов, являющихся активными членами общества, которые, как люди, страдают, чувствуют, мыслят и действуют. Поэтому их критика в то же время проникнута практикой, их коммунизм есть такой социализм, в котором они указывают практические, осязательные мероприятия…» (1, 2; 169).

Это замечание, констатирующее факты, не указывает, однако, на то, что различие между немецкими спекулятивными концепциями и социалистическими учениями французов и англичан обусловлено также и тем, что в них получили свое теоретическое выражение интересы разных классов. Маркс и Энгельс, характеризуя социально-политический смысл философии самосознания, ее враждебность интересам угнетенных и эксплуатируемых, объясняют эти особенности «критической критики» главным образом ее спекулятивным характером, оторванностью от реальной жизни. Иное дело Прудон: его учение не может быть сведено к умозрительным конструкциям, оно теоретически выражает положение и интересы определенного класса. Прудона «побуждает писать не интерес самодовлеющей критики, не абстрактный, искусственно созданный интерес, а массовый, действительный, исторический интерес, – такой интерес, который ведет дальше простой критики, интерес, который приведет к кризису. Прудон не только пишет в интересах пролетариев: он сам пролетарий, ouvrièr. Его произведение есть научный манифест французского пролетариата и имеет поэтому совершенно иное историческое значение, нежели литературная стряпня какого-нибудь критического критика» (1, 2; 45).

Характеристики Прудона как идеолога французского пролетариата, а его произведения «Что такое собственность?» как научного манифеста французских пролетариев, свидетельствуют о том, что формирование научного социализма еще не завершилось; но было бы неправильно утверждать, что Маркс и Энгельс согласны с учением Прудона; правильнее сказать, что на этом этапе развития своих воззрений они видят в нем, как и в других представителях тогдашнего социализма и коммунизма, своего союзника. Выше было уже показано, что весьма высокая оценка философии Фейербаха, которая имеет место в «Святом семействе», не означает, что Маркс и Энгельс вполне разделяют его воззрения. То же, с еще большим основанием, можно сказать и об их отношении к Прудону. Все содержание «Святого семейства» показывает, что Маркс и Энгельс, разрабатывая диалектико-материалистическое и коммунистическое мировоззрение, несомненно, на голову выше мелкобуржуазного социалиста, идеалиста и метафизика Прудона. Чем же объясняется цитируемая выше оценка, вернее, переоценка Прудона? Следует подчеркнуть, что авторы «Святого семейства» видят в Прудоне не просто теоретика французского пролетариата, но прежде всего французского рабочего, самостоятельно разрабатывающего социалистическую теорию. Эта характеристика Прудона в принципе аналогична их оценке В. Вейтлинга, о которой уже шла речь в первой части нашего исследования. Правда, Вейтлинг в отличие от Прудона не только был рабочим, но и действительно выражал интересы немецких рабочих на определенной исторической ступени их развития.

Наконец, и это обстоятельство отнюдь не последнее по своему значению, высокая оценка Прудона в данном случае относится к его первому, лучшему произведению, которое действительно сыграло немаловажную роль в истории домарксовского социализма. Впоследствии, в 1865 г., Маркс писал И.Б. Швейцеру, что книга Прудона «Что такое собственность?» является «безусловно самым лучшим его произведением. Оно составило эпоху, если не новизной своего содержания, то хотя бы новой и дерзкой манерой говорить старое. В произведениях известных ему французских социалистов и коммунистов „propriété“, разумеется, не только была подвергнута разносторонней критике, но и утопически „упразднена“. Этой книгой Прудон стал приблизительно в такое же отношение к Сен-Симону и Фурье, в каком стоял Фейербах к Гегелю. По сравнению с Гегелем Фейербах крайне беден. Однако после Гегеля он сделал эпоху, так как выдвинул на первый план некоторые неприятные христианскому сознанию и важные для успехов критики пункты, которые Гегель оставил в мистическом clair-obscur» (1, 16; 24 – 25).

Какие же пункты выдвинул на первый план Прудон? Проблему частной собственности, вопрос о порожденном и порождаемом ею социальном зле, о необходимости ее уничтожения[172]. «Вызывающая дерзость, с которой он (Прудон. – Т.О.) посягает на „святая святых“ политической экономии, остроумные парадоксы, с помощью которых он высмеивает пошлый буржуазный рассудок, уничтожающая критика, едкая ирония, проглядывающее тут и там глубокое и искреннее чувство возмущения мерзостью существующего, революционная убежденность – всеми этими качествами книга „Что такое собственность?“ электризовала читателей и при первом своем появлении на свет произвела сильное впечатление» (1, 16; 25). Эта оценка первой книги Прудона, данная Марксом через двадцать лет после опубликования «Святого семейства», делает более понятным отношение основоположников марксизма к этому мыслителю в 1845 г.

171

Даже там, где младогегельянцы в какой-то мере улавливают действительный социальный смысл теории Прудона, они истолковывают его крайне упрощенно. «Прудон, – заявляет, например, Эдгар Бауэр, – пишет в интересах тех, которые ничего не имеют. Иметь и не иметь ничего – для него абсолютные категории» (см. 1, 2; 45). Обработав таким образом Прудона, Э. Бауэр разъясняет последнему, что имение и неимение не исключают друг друга, что неимение есть определенное имение, так как абсолютного неимения не существует. Но у Прудона-то речь идет о вполне определенном неимении, в силу которого трудящиеся эксплуатируются собственниками земли, фабрикантами и т.д. В противоположность Э. Бауэру Маркс и Энгельс утверждают, что неимение есть не только категория, но и вполне определенная действительность. «Неимение – это самый отчаянный спиритуализм, это полнейшая недействительность человека, полнейшая действительность его обесчеловеченности, это весьма положительное имение – наличие голода, холода, болезней, преступлений, унижения, отупения, всякого рода обесчеловеченности и противоестественности» (там же, 46).

172

Само собой разумеется, что Прудон подвергает критике частную собственность с мелкобуржуазных позиций, и это в конечном счете сводит на нет обосновываемое им положение о необходимости уничтожения частной собственности, под которой он понимает крупную капиталистическую собственность. Поэтому Маркс указывает: «Несмотря на всю кажущуюся архиреволюционность, уже в „Что такое собственность?“ наталкиваешься на противоречие: с одной стороны, Прудон критикует общество с точки зрения и сквозь призму взглядов французского парцелльного крестьянина (позже – petit bourgeois), а с другой стороны, прилагает к нему масштаб, заимствованный им у социалистов» (1, 16; 25).