Страница 67 из 136
Человек есть существо общественное, разъясняет Маркс. Этот тезис настойчиво пропагандировал и Фейербах, для которого общественная, родовая сущность индивида состоит в его антропологическом единстве со всеми другими индивидами. Маркс в отличие от Фейербаха считает специфической, родовой, определяющей формой деятельности людей материальное производство. Оно образует основу всех других форм деятельности индивида, которые поэтому также носят общественный характер. Даже и тогда, пишет Маркс, «когда я занимаюсь научной и т.п. деятельностью, – деятельностью, которую я только в редких случаях могу осуществлять в непосредственном общении с другими, – даже и тогда я занят общественной деятельностью, потому что я действую как человек. Мне не только дан, в качестве общественного продукта, материал для моей деятельности – даже и сам язык, на котором работает мыслитель, – но и мое собственное бытие есть общественная деятельность; а потому и то, что я делаю из моей особы, я делаю из себя для общества, сознавая себя как общественное существо» (2; 590)[137]. Не следует поэтому противопоставлять «общество» как абстракцию индивиду, который сам есть общественное существо. Индивидуальное отличается от общественного как особенное проявление родовой жизни, а последняя есть всеобщая индивидуальная жизнь.
Человек всегда был общественным существом. Значит ли это, что при переходе от капитализма к социализму общественная природа человека не подвергается изменению? Нет, благодаря «положительному упразднению частной собственности» и ликвидации отчуждения человек становится подлинно общественным существом, т.е. его сущность проявляется адекватным образом, так как она уже не отчуждается в форме денег, товара, частной собственности.
Частнособственническое общество ограничивает, обедняет чувственную жизнь человека, т.е. его непосредственное отношение к природе и к другим людям. Для изголодавшегося человека, говорит Маркс, не существует человеческой формы пищи, он поглощает ее как животное. Удрученный заботами человек безразличен к прекрасному. Это относится не только к рабочему, отягченному непосильным трудом, но и к капиталисту, все чувства которого тонут к жажде наживы. Необходимо, следовательно, очеловечить человеческие чувства соответственно всему богатству человеческой сущности.
Развитие общественной собственности создает материальные предпосылки для всестороннего развития и духовного обогащения личности. Благодаря этому «на место политико-экономического богатства и политико-экономической нищеты становятся богатый человек и богатая человеческая потребность. Богатый человек – это в то же время человек, нуждающийся во всей полноте человеческих проявлений жизни, человек, в котором его собственное осуществление выступает как внутренняя необходимость, как нужда» (2; 596).
В частнособственническом обществе богатство человека – это главным образом принадлежащие ему вещи, товары, капитал. В обществе будущего, которое Маркс называет «общественным состоянием»[138], богатство общества и каждого его члена – это прежде всего всестороннее развитие человеческих способностей, «сущностных сил». В мире частной собственности мерилом богатства является количество овеществленного труда, в «общественном состоянии», т.е. при коммунизме, мерилом производимого богатства будет степень развития и применения человеческих способностей, знаний, науки.
Естественные науки, говорит Маркс, достигли выдающихся успехов и стали могущественным фактором не только в области просвещения, но и в области производства. Естествознание практически, через посредство промышленности, «ворвалось в человеческую жизнь, преобразовало ее и подготовило человеческую эмансипацию, хотя непосредственно оно вынуждено было довершить обесчеловечивание человеческих отношений» (2; 595). Человеческая эмансипация, т.е. социалистическое переустройство общественной жизни, создавая новую экономическую основу общества, представляет собой всестороннее освобождение человека: «…упразднение частной собственности означает полную эмансипацию всех человеческих чувств и свойств; но оно является этой эмансипацией именно потому, что чувства и свойства эти стали человеческими как в субъективном, так и в объективном смысле. Глаз стал человеческим глазом точно так же, как его объект стал общественным, человеческим объектом, созданным человеком для человека. Поэтому чувства непосредственно в своей практике стали теоретиками. Они имеют отношение к вещи ради вещи, но сама эта вещь есть предметное человеческое отношение к самой себе и к человеку, и наоборот. Вследствие этого потребность и пользование вещью утратили свою эгоистическую природу, а природа утратила свою голую полезность, так как польза стала человеческой пользой» (2; 592). В этом утверждении многое нуждается в разъяснении, несмотря на то что Маркс с помощью курсива логически акцентирует главное. Как понимать то, что чувства в результате коммунистического преобразования становятся человеческими чувствами? Разве они не были человеческими до этого? В каком смысле объекты человеческой деятельности становятся человеческими объектами? Антропологическая форма изложения, отсутствие развернутого исторического (основанного на выделении общественно-экономических формаций) анализа общественных явлений, концепция отчуждения и самоотчуждения, согласно которой отношения, господствующие в предшествующую коммунизму эпоху, являются чуждыми человеку и, следовательно, извращенными, нечеловеческими отношениями, элементы абстрактного, фейербаховского понимания сущности человека – все это затемняет глубокий смысл приведенного положения. Тем не менее его анализ позволяет понять, что термином «человеческий» обозначается всестороннее развитие сущностных сил человека как общественного существа. При этом подчеркивается, и, конечно, не без основания (хотя и с некоторыми преувеличениями в духе Фейербаха), что торжество гуманизма и подлинное развитие человеческой личности необходимо проявляется как богатство чувственной жизни. «Вот почему чувства общественного человека суть иные чувства, чем чувства необщественного человека» (2; 593). Необщественным человеком Маркс называет здесь члена буржуазного общества. Но как это согласуется с тезисом Маркса, что человек по природе существо общественное? Противоречие между социальностью и асоциальностью в человеке объясняется тем, что человеческая природа извращена частной собственностью. Поэтому Маркс и определяет будущее общество как «реинтеграцию или возвращение человека к самому себе, как уничтожение человеческого самоотчуждения» (там же, 588). Это значит, что «необщественный человек» – отчужденный человек. Коммунистическое преобразование есть восстановление подлинной человеческой сущности. Такое понимание человека еще не порывает окончательно с антропологизмом и традициями просветительского учения о человеческой сущности как изначально данной во всей своей определенности, но деформируемой «неистинным» устройством общественной жизни. Лишь отказ от универсализации категории отчуждения кладет конец этой «эссенциалистской» тенденции и позволяет понять сущность человека не как нечто уже заданное, предшествующее истории, а как совокупность исторически изменяющихся общественных отношений.
Маркс еще не называет свое учение коммунизмом, хотя и применяет иногда этот термин (так же как и термин «социализм») для характеристики будущего общественного строя. Создаваемую им научную теорию освободительного движения пролетариата Маркс называет завершенным натурализмом. Это не значит, что он отвергает понятие коммунизма. Маркс противопоставляет уравнительному утопическому коммунизму идею научного коммунизма, который определяется как «подлинное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом. Он – решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение» (2; 588).
137
Опираясь на Фейербаха, развивая и углубляя высказанные им идеи, Маркс говорит, что органы чувств человека, как проявления специфически человеческого отношения к предметам, также выражают его общественную природу: «Каждое из его человеческих отношений к миру – зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, мышление, созерцание, ощущение, хотение, деятельность, любовь; – словом, все органы его индивидуальности, равно как и те органы, которые непосредственно, по своей форме, существуют как общественные органы, – являются в своем предметном отношении, или в своем отношении к предмету, присвоением последнего, присвоением человеческой действительности» (2; 591). Следовательно, присвоение человеком человеческой деятельности не сводится к присвоению одних лишь предметов труда; оно представляет собой исторически развивающееся богатство социальных связей, отношений, которое получает всестороннее развитие благодаря переходу от капитализма к коммунизму.
138
«Мы видим, – говорит Маркс, – что только в общественном состоянии субъективизм и объективизм, спиритуализм и материализм, деятельность и страдание утрачивают свое противопоставление друг другу, а тем самым и свое бытие в качестве таких противоположностей» (2; 594). Это не следует понимать как признание несостоятельности противоположности между субъективизмом и объективизмом, спиритуализмом и материализмом. Эти понятия (и в первую очередь термин «материализм») применяются Марксом и Энгельсом в этот период как обозначения скорее определенных жизненных духовных укладов, чем философских течений.