Страница 60 из 136
Таким образом, Энгельс, не отрицая научного характера классической политической экономии, вскрывает ее органическую связь с интересами класса капиталистов. Он определяет политическую экономию как науку обогащения, а торговлю – как узаконенный обман: «Вечное колебание цен, создаваемое условиями конкуренции, окончательно лишает торговлю последних следов нравственности. О стоимости нет больше и речи… Где же в этом вихре остается возможность для обмена, основанного на нравственных началах?» (1, 1; 561 – 562)[126].
Такая оценка буржуазной политической экономии, по-видимому, отражает влияние Ш. Фурье, о чем уже шла речь выше. Она объясняется и тем, что Энгельс не проводит еще четкого различия между Смитом и Рикардо, с одной стороны, и вульгарными экономистами – с другой. Он, правда, указывает на разложение буржуазной экономической науки: «Чем ближе экономисты к нашему времени, тем дальше они от честности» (1, 1; 547). Но поскольку Энгельс лишь начинает вычленять научное содержание английской классической политической экономии, ее прогрессивное историческое значение выявляется еще недостаточно[127].
Социалистическая критика буржуазной политической экономии и ее фактической основы – частной собственности составляет важнейшее содержание работы Энгельса.
Исследуя тенденции развития политической экономии, Энгельс обнаруживает в ней истоки учения Мальтуса, которое представляет собой «самую грубую, самую варварскую систему из всех когда-либо существовавших…» (1, 1; 546). Это учение антинаучно, поскольку оно объясняет бедность и голод нехваткой естественных ресурсов; в таком случае следовало бы признать, что земля была перенаселена и тысячу лет назад, когда уже существовали нищета и голод. Между тем «избыточное население или избыточная рабочая сила всегда связана с избыточным богатством, избыточным капиталом и избыточной земельной собственностью» (там же, 565 – 566). Энгельс подчеркивает закономерность безработицы в условиях капиталистического производства, которое периодически проходит стадии подъема и кризиса, перепроизводства и застоя. Дело, значит, не в недостатке естественных ресурсов. «Производительная сила, находящаяся в распоряжении человечества, беспредельна» (там же, 563). Что же мешает непрерывному росту производства и удовлетворению потребностей массы трудящихся? Частная собственность, отвечает Энгельс; она превратила рабочего в товар, производство которого обусловлено спросом. Все это «побуждает нас покончить с этим унижением человечества путем уничтожения частной собственности, конкуренции и противоположности интересов» (1, 1; 567).
Борьба против капитализма опирается, утверждает Энгельс, на объективные тенденции развития капиталистического хозяйства. Конкуренция независима от воли и сознания людей. Это – «чисто естественный закон, а не закон духа. Это – закон, порождающий революцию». Периодические кризисы перепроизводства также представляют собой «естественный закон, покоящийся на том, что участники здесь действуют бессознательно. Если бы производители как таковые знали, сколько нужно потребителям, если бы они организовали производство, распределили его между собой, то колебания конкуренции и ее тяготение к кризису были бы невозможны. Начните производить сознательно, как люди, а не как рассеянные атомы, не имеющие сознания своей родовой общности, и вы избавитесь от всех этих искусственных и несостоятельных противоположностей» (1, 1; 561). Этот призыв не следует понимать так, будто бы для уничтожения капитализма достаточно лишь понять необходимость планового производства. С точки зрения Энгельса, плановое производство и распределение возможны лишь на базе общественной собственности.
Центральным понятием классической политической экономии является понятие стоимости. Энгельс отвергает то определение этой категории, которое дано Смитом и Рикардо. Отмечая расхождение между ценой и стоимостью, он приходит к выводу, что Смит и Рикардо рассуждают об абстрактной стоимости, между тем как реальная стоимость предполагает учет не только затраченного труда, но и полезности вещи. «Стоимость вещи включает в себя оба фактора, насильственно и, как мы видели, безуспешно разъединяемые спорящими сторонами (Энгельс имеет в виду, с одной стороны, классиков буржуазной политической экономии, а с другой – их мелкобуржуазных противников. – Т.О.). Стоимость есть отношение издержек производства к полезности» (1, 1; 552). Энгельс не согласен со Смитом и Рикардо, ибо их понимание стоимости освящает товарный обмен и отношение между трудом и капиталом как эквивалентное и поэтому справедливое отношение. В этом смысле отрицание принципа стоимости в известной мере было неизбежно до тех пор, пока не было установлено, что эквивалентный товарный обмен не исключает эксплуатации пролетариев.
Рикардо сознавал, что его теория трудовой стоимости приводит к противоречиям: предполагая эквивалентный обмен стоимостей, она считает его результатом образование прибыли. Как буржуазный экономист, он не исследовал этого противоречия; классовый инстинкт уводил его в сторону от этой опасной темы. Иную, близкую к воззрениям левых рикардианцев позицию занимает Энгельс. Отсюда и отрицание теории трудовой стоимости, в котором имплицитно заложена постановка проблем, от которых отвернулась буржуазная политическая экономия.
Итак, выдающееся значение «Набросков к критике политической экономии» заключается в том, что в них Энгельс, как указывает В.И. Ленин, «с точки зрения социализма рассмотрел основные явления современного экономического порядка, как необходимые последствия господства частной собственности» (5, 2; 10).
Заканчивая рассмотрение этой статьи, следует подчеркнуть, что в ней нет еще научного понимания философского материализма. Материализм характеризуется как натуралистическая концепция, для которой человек есть лишь природное существо, управляемое законами природы. XVIII век, пишет Энгельс, противопоставил абстрактному спиритуализму абстрактный материализм, который не устраняет противоположности между человеком и природой, не вскрывает их единства. Этот материализм «не затронул христианского презрения к человеку и его унижения и только вместо христианского бога противопоставил человеку природу как абсолют» (1, 1; 545). Несмотря на по существу материалистический анализ капитализма, Энгельс не называет свои воззрения материалистическими. Очевидно, поэтому Энгельс в 1871 г. высказался против переиздания этой работы. «Она совершенно устарела и полна неточностей, которые лишь сбили бы с толку читателя. К тому же она написана еще целиком в гегелевской манере, которая тоже теперь абсолютно не подходит. Статья имеет значение разве только как исторический документ» (1, 33; 174). Разумеется, эта (на наш взгляд, слишком суровая) оценка Энгельса нисколько не умаляет выдающегося значения рассматриваемой статьи в процессе формирования марксизма.
Вторая статья Энгельса в «Ежегоднике» – «Положение Англии» – посвящена книге Т. Карлейля «Прошлое и настоящее», вышедшей в 1843 г. Интерес Энгельса к Карлейлю не случаен. Переходя на позиции научного коммунизма, он, естественно, осознавал необходимость размежеваться с теми мыслителями, которые критиковали капитализм справа. Среди них самой яркой фигурой был Карлейль[128].
По-видимому, Карлейль оказал некоторое влияние на Энгельса в первые годы его пребывания в Англии. Во всяком случае в рассматриваемой статье подчеркивается, что «книга Карлейля является единственной, которая затрагивает человеческие струны, изображает человеческие отношения и носит на себе отпечаток человеческого образа мыслей» (1, 1; 572). Карлейль страстно обвиняет буржуазию в том, что она принесла английскому народу небывалое обнищание, одичание и нравственное зло. Капитализм уничтожил религиозность и патриархальные отношения средних веков, но что получил народ вместо этого? Евангелие маммоны, бессердечный чистоган. Разоблачая буржуазную демократию, Карлейль говорит: «Представление, будто свобода человека состоит в том, чтобы подать свой голос на выборах и сказать: вот теперь мне тоже принадлежит одна двадцатитысячная доля оратора в нашей национальной говорильне, не станут ли теперь ко мне благосклонны все боги? – это представление – одно из самых смешных на свете» (1, 1; 583 – 584). Приводя это и другие положения Карлейля, Энгельс заключает: «Таково положение Англии по Карлейлю. Тунеядствующая землевладельческая аристократия, „не научившаяся даже сидеть смирно и по крайней мере не творить зла“; деловая аристократия, погрязшая в служении маммоне и представляющая собой лишь банду промышленных разбойников и пиратов… повсеместный хаос, беспорядок, анархия, распад старых связей общества, всюду духовная пустота, безидейность и упадок сил, – таково положение Англии. Если отвлечься от некоторых выражений, связанных с особой точкой зрения Карлейля, мы должны будем с ним вполне согласиться» (там же, 584 – 585).
126
Правильно отмечает Д.И. Розенберг: «Печать утопического социализма, особенно английского его варианта, лежит еще на „Очерках“: Энгельс там часто критикует капитализм под углом зрения вечных законов морали и справедливости; глубокий теоретический анализ тех или иных экономических явлений он обычно заканчивает моральным осуждением их: исходя из абстрактных моральных принципов, он выносит свой приговор и торговле, и конкуренции, и земельной собственности и т.д.» (44; 59).
127
Следует иметь в виду, что понятие «классическая буржуазная политическая экономия» было введено Марксом в 50-х годах в результате критического подытоживания всей истории буржуазной экономической мысли. И лишь с этого времени стала возможна последовательно научная оценка вульгарной политической экономии (см. об этом 20).
128
В 1850 г. Маркс писал в рецензии на карлейлевские «Современные памфлеты»: «Томасу Карлейлю принадлежит та заслуга, что он выступил в литературе против буржуазии в то время, когда ее представления, вкусы и идеи полностью подчинили себе всю официальную английскую литературу; причем выступления его носили иногда даже революционный характер. Это относится к его истории французской революции, к его апологии Кромвеля, к брошюре о чартизме, к „Прошлому и настоящему“. Но во всех этих произведениях критика современности тесно связана с на редкость антиисторическим апофеозом средневековья, встречающимся, впрочем, часто и у английских революционеров, например, у Коббета, и у некоторой части чартистов» (1, 7; 268).