Страница 33 из 136
Весьма показательно, что эта реакционно-романтическая идеология выступала под флагом критики гегелевского учения о разумности действительного, необходимого. С точки зрения Гуго, говорит Маркс, «разумная необходимость не одухотворяет позитивные институты, к которым он относит, например, собственность, государственный строй, брак и т.д. Они, по его мнению, даже противоречат разуму и в лучшем случае допускают пустое разглагольствование за и против себя» (1, 1; 86). Это значит, что все существующее имеет силу вовсе не потому, что оно разумно, необходимо. Маркс оспаривает это воззрение, в котором он видит реакционное отрицание возможности разумного переустройства общества.
Объявляя себя продолжателем Канта, Гуго утверждает, что из кантовской философии вытекает неприменимость понятий истины и разумности к общественным учреждениям и отношениям между людьми. Маркс отвергает это истолкование философии Канта, называя ее «немецкой теорией французской революции», в то время как теорию естественного права Гуго следует считать «немецкой теорией французского ancien régime» (1, 1; 88).
Гуго рассуждает о неразумности существующих социальных учреждений не для того, чтобы доказать необходимость замены их другими. Социальные учреждения, существующие в течение многих веков, в силу этого исторического факта не нуждаются в поддержке субъективного человеческого разума. Гуго проповедует исторический релятивизм, согласно которому в одном месте положительно одно, в другом – другое, но и то и другое одинаково неразумны. Единственным юридическим отличительным признаком человека он считает его животную природу; рабство, по его мнению, так же естественно, как и любое другое отношение между людьми. Основой брака объявляется все та же животная природа человека. Никакой духовной сущностью супружеские отношения не обладают. Моральные требования в отношениях между супругами хотя и имеют определенное оправдание, но отнюдь не разумны.
Разоблачая это сочетание романтики с цинизмом – довольно типичное для реакционера, Маркс видит в нем свидетельство разложения феодального строя, проявляющегося «в виде распутной фривольности, которая понимает и высмеивает пустую безидейность существующего, но лишь с тем, чтобы, сбросив с себя все разумные и нравственные узы, забавляться зрелищем гниения и распада и, находясь во власти всеобщего разложения, идти навстречу своей гибели» (1, 1; 88).
Необходимо, однако, иметь в виду, что критика романтического псевдоисторизма становится научной и доказательной лишь благодаря материалистическому пониманию объективной, естественноисторической закономерности общественного развития. Маркс критиковал Гуго с идеалистических позиций, что, как впоследствии отмечал Энгельс (см. 1, 38; 411 – 412), затрудняло для него выделение рационального момента философско-исторической концепции романтиков. Антиисторической идеализации феодального строя, характерной для «исторической школы права», Маркс противопоставлял воззрение, согласно которому действительной основой общественной жизни является исторически развертывающийся разум человечества.
Отстаивая феодальный экономический уклад вопреки капиталистическому развитию Германии, романтики утверждали, что форма хозяйства образует основу всей народной жизни, в том числе и государственного строя. Но формой хозяйства они считали не конкретно-исторический тип экономических отношений, а некий якобы иррациональный, коренящийся в душе народа способ существования, радикально отличающий его от всех других народов. Энгельс указывал, что основной смысл романтической философии истории сводится к утверждениям, что «феодальное общество порождает феодальный государственный строй», из чего делается вывод, что «истинная форма хозяйства – это феодальная» (1, 38; 412 – 413).
Буржуазные критики марксизма совершенно игнорируют борьбу его основоположников против реакционно-романтического понимания истории. Больше того, они зачастую утверждают, будто Маркс и Энгельс заимствовали у романтиков принципы исторического материализма. Такого рода утверждения выдвигались уже при жизни основоположников марксизма. Еще большее распространение они получили в наши дни. Так, М.Г. Ланге утверждает, что Маркс вслед за Гегелем воспринял основные положения консервативного историзма романтиков и именно из их учения почерпнул положение о решающей роли народных масс в развитии общества (93; 5). Несостоятельность этого утверждения состоит не только в том, что оно превращает некоторые догадки романтиков в систему воззрений, которых у них не было. Главное здесь заключается в отождествлении диаметрально противоположных воззрений. Романтики, отстаивая отжившие социальные институты (феодальную собственность, цеховое устройство, сословия, монархию и др.), доказывали, что все они не навязаны народу, а представляют собой его собственное создание. Народ изображался как величайшая консервативная сила, все же попытки революционного изменения общественных отношений третировались как чуждые народному духу. Освободительное движение широких народных масс, крестьянские войны – все это замалчивалось или извращалось романтической философией истории. Именно поэтому критика философско-исторических концепций романтиков составляет одну из существенных сторон всего процесса формирования марксизма. К сожалению, эти вопросы еще не получили достаточного освещения в специальной марксистской литературе, несмотря на возрождение реакционного романтизма в современной буржуазной философии и социологии.
Итак, мы рассмотрели те статьи Маркса в «Рейнской газете», в которых он, развивая идеи, в известной мере уже наметившиеся в диссертации, исследует отношение философии к социальной действительности, противопоставляет философию религии, революционно-демократически истолковывает задачи философии. В диссертации Маркс подчеркивал, что христианство есть «законченная философия трансцендентного» (2; 202), обосновывая в противоположность религиозному воззрению принцип единства самосознания с действительностью, в которой разумное еще не стало сознанием. В рассматриваемых статьях самосознание характеризуется как сообразующееся с духовной природой вещей. Развитие, совершающееся с объективной необходимостью, преодолевает неизбежное сопротивление, и наивно полагать, что «можно заставить совершенно исчезнуть дух времени, пролагающий себе путь, – стóит только закрыть глаза, чтобы не видеть его» (1, 1; 99). Необходимость всеобща, и с ней должны согласовывать свои действия не только индивиды, но и государство, которое «не может идти против природы вещей» (там же, 154).
В другом месте Маркс пишет: «Для интеллигентности (этим словом Маркс обозначает духовное, разум. – Т.О.) нет ничего внешнего, ибо она есть внутреннее определяющее начало всего…» (2; 235). С этой объективно-идеалистической точки зрения он пытается раскрыть закономерность, необходимость, внутренне присущие действительности. Существует всеобщая человеческая природа, подобно тому как существует всеобщая природа растений, звезд и т.п. Существует также правовая природа вещей, из которой обязан исходить законодатель[81]. И философия призвана исходить из объективного: «Философия спрашивает: чтó есть истина? – а не: чтó считается истиной?» (1, 1; 101). Но не только в оценке человеческих представлений, но и в оценке практической деятельности необходимо применять объективное мерило.
Пытаясь конкретизировать понятие объективного, Маркс характеризует его как общее, разумное, необходимое, противостоящее единичному, субъективному, чувственному. Такую концепцию объективного (несомненно, заключающую в себе рациональное зерно) разрабатывали классики немецкого идеализма, понимавшие объективное как независимое от субъективного произвола, который обычно отождествлялся с чувственностью. И для Маркса в период «Рейнской газеты» объективное противостоит чувственности, которую он считает низшей и, так сказать, субъективной формой духовного.
81
«Законодатель же, – пишет Маркс, – должен смотреть на себя как на естествоиспытателя. Он не делает законов, он не изобретает их, а только формулирует, он выражает в сознательных положительных законах внутренние законы духовных отношений» (1, 1; 162). Это сравнение законодателя с естествоиспытателем в зародыше содержит идею о естественноисторическом характере общественной жизни.