Страница 114 из 133
— Безусловно, мой мальчик. Даже если возникнут какие-то осложнения… помните: вы сделали все, что могли… и вся жизнь еще перед вами…
— Спасибо, сэр!
Холл сменил тему:
— Если уж мы заговорили о вашей жизни, скажите, что заставляет вас надеяться найти леди Арлетту в Англии, если позволите личный вопрос?
— Ну, — Витус подыскивал нужные слова, — думаю, мне больше не на что надеяться: в Гаване ее точно нет. И на Роанок-Айленде тоже не может быть, после того как индейцы отвоевали свой остров. Можно, конечно, избороздить всю Карибику, но где ее искать? С таким же успехом я могу это делать и в Англии.
— Мне нелегко это говорить, кирургик, но, полагаю, в Англии у вас нет никакого шанса. Конечно, я могу заблуждаться, но, если бы леди Арлетта предприняла вояж в Англию, от нас с капитаном Таггартом это не укрылось бы. Вы должны знать, что каждые несколько недель мы сносимся с английскими торговыми судами, идущими на родину, и ни один из капитанов даже отдаленно не упоминал о том, чтобы леди Арлетта была на борту или пыталась на него попасть.
Витус с тяжелым сердцем кивнул:
— Знаете, вы уже второй человек, который не верит, что Арлетта вернулась в Англию. Магистр Гарсия почти слово в слово сказал то же самое.
— Не принимайте это слишком близко к сердцу, мой мальчик. Возможно, мы ошибаемся. Никогда не оставляйте надежду. И, кроме того, как я только что сказал, у вас вся жизнь впереди. — Холл ободряюще положил ему руку на плечо.
— Конечно, сэр.
Каюта капитана Таггарта во всем соответствовала его прямолинейной натуре. Она была просто и продуманно обустроена, без всяких вычурностей, с малым количеством удобной, но дорогой мебели. Возле глобуса и красного дерева стола для карт, за которым принимались все судьбоносные для «Фалькона» решения, был надежно привинчен еще один стол, который служил капитану обеденным. По правому борту над койкой висела застекленная полка, тоже из ценных пород дерева. Ее преимущество состояло в том, что в ней при любой качке обеспечивалась сохранность дорогого венецианского хрусталя. Здесь были еще и четыре тяжелых сундука испанской работы. По их внешнему виду уже можно было судить о драгоценностях, которые они хранили в себе. Сундуки располагались под иллюминаторами, выходящими на корму, возле умывальных принадлежностей и ширмы, за которой скрывался гальюн. Пожалуй, общее внушительное впечатление нарушал лишь толстый остов бизань-мачты, проходивший через середину каюты. В противоположность большинству испанских капитанов, которые буквально облепливали свою бизань изображениями Господа, у Таггарта на ней висело одно-единственное распятие. Под ним, у основания мачты, стоял драгоценный трофей: chrismatorium — шкафчик со сводчатой крышкой, изготовленный из чеканного серебра, который служил вместилищем для миро и елея.
Вообще-то такому явному атрибуту другого вероисповедания было не место в каюте англиканца, но Таггарт плевал на это, потому что среди «соколов» было немало католиков. А у них, если они тяжело заболевали или находились при смерти, принято было совершать обряд помазания, чтобы, согласно их вероучению, приобщиться Божьей милости, и Таггарт им в этом не отказывал. Он не знал, есть ли на то благословение архиепископа Кентерберийского, и в Articuli fidei, тридцать девятом догмате веры англиканской церкви, не слишком-то разбирался, но ни у кого и не собирался испрашивать позволения. На море свои законы. В счет идет только то, что облегчает тяжелую жизнь моряка. И когда Таггарт говорил о своих «соколах», он подразумевал всех — от последнего матроса до дипломированного судового врача.
Именно поэтому однажды утром Таггарт пригласил Витуса в свою каюту и теперь стоял с ним перед вертящимся глобусом.
— Гавана, сэр, — твердо говорил он, тыча при этом узловатым пальцем в остров Куба. — Вы возвращаетесь сюда.
Витус, который никак не мог взять в толк, зачем его вызвал капитан, остолбенел:
— Э-э… что вы имеете в виду, сэр?
— Я имею в виду, что шансы найти леди Арлетту в Англии у вас минимальные, если не сказать нулевые. Извините, что говорю это прямо, но надо смотреть правде в глаза.
— Вы уже третий, кто сомневается, что Арлетта отплыла в Англию.
Таггарт раскрутил глобус.
— И с полным основанием, я полагаю. Лучше возвращайтесь обратно в Гавану. И, если это будет угодно Всевышнему, вы ее там встретите, — подобие улыбки скривило обезображенный шрамом уголок рта, что придало его лицу почти добродушное выражение. — Вы, молодые, слишком нетерпеливы. Стоит пару недель безуспешно порыскать в поисках возлюбленной — сразу кидаетесь в панику, что больше не увидите ее никогда. Я не слепец, кирургик, и от моих глаз трудно скрыть, как вы э-э… удручены. Посему я принял решение переправить вас на «испанец». Вы с друзьями пересядете еще сегодня и возьмете курс на Кубу.
— Сэр! Но вы не можете пожертвовать своим трофеем!
— А я и не собираюсь этого делать. Бывший невольничий корабль высадит вас в Гаване, а после присоединится к «Фалькону» в назначенном пункте. Это совсем несложно.
— Но сэр, сэр… Но…
— Никаких «но». Я поговорил с доктором Холлом, и он того же мнения: для вас это будет наилучшим выходом. Вообще доктор рассыпался в похвалах в ваш адрес и рассказал мне, что это вы столь удачно прооперировали Дункана Райдера. Я знаю своего Холла. По сути, он человек высокопорядочный, честный, справедливый. Он ходит со мной уже восемнадцать лет… или девятнадцать? И за это время ни разу не дал повода усомниться в его надежности… — Таггарт заметил, что снова впал в многословие, и закончил коротко: — Во всяком случае, все решено. Фернандесу флажковыми сигналами передано новое распоряжение, и он уже радуется встрече с вами. Разумеется, и с магистром Гарсиа, и с малышом Энано, с которым я, признаюсь вам, расстаюсь неохотно. Вы знаете почему.
Глаза Витуса заблестели:
— Сэр, не знаю, что и сказать! Это… это…
— Это приказ, — сухо сказал Таггарт.
МАЛЕНЬКИЙ ВОЗНИЦА ПЕДРО
Ахилл умер. Люди говорят: «Курьезный Ахилл курьезно жил, курьезно и умер». Костью подавился. Уже давно.
— Педро! Где тебя носит, бродяга? Пееееедрооо! — кричала хозяйка «Приюта рыбака» пронзительным голосом, при этом длинной кочергой выскребая из печи с двух сторон поджаренные сухари. — Пора отвозить галеты в порт, а тебя все нет! Пропади ты пропадом со своей телегой! Пееееедрооо!
— Да вот он я, — ворчал Педро, появившийся с заднего двора за кухней, по пути заправляя рубаху в штаны. Лучше, чтобы хозяйка не застукала, что он бегал по нужде, потому что она не терпела, когда кто-то, кроме гостей, пользовался ее уборной. Педро к гостям не относился, хоть и был сам себе хозяин и самостоятельно зарабатывал себе на хлеб. Ему было всего двенадцать, но он владел собственной повозкой и норовистой лошадью, доставшимися ему от отца, который умер два года назад.
— В Гаване найдутся и другие возчики! Они с радостью возьмутся отвозить мои сухарики в порт! — не унималась хозяйка. — А тебя всегда не дождешься! Где ты опять блундаешься? Твоя телега-то давно уж здесь!
Педро предпочитал молчать. Так оно лучше. Он вообще был парнем неразговорчивым и открывал рот только тогда, когда обращались непосредственно к нему. Да и то не всегда. Он давно понял истину, что люди по большей части мелют чего не надо, лишь бы трепать языком. «Как дела, Педро?» — спрашивают они, а сами вовсе не хотят этого знать. Зачем тогда спрашивать? Они говорят: «Я знаю, Педро, что у тебя нет денег, но, может быть, ты одолжишь мне пять мараведи?» Если они знают, что у него нет денег, зачем тогда просят? Они стенают: «Почему так дорого, Педро?!» И при этом всем известно, что он лишнего не берет. Чего же тогда жаловаться?
Люди вообще странные. Они просят о вещах, которые им вовсе не нужны, и благодарят за вещи, которых вовсе и не хотели. Зачем? Да, в Гаване слишком много людей, которые болтают попусту, а Педро не хотел быть таким же.