Страница 7 из 29
И вдруг там, вдали, что-то произошло. По окраине долины, словно заклубилась туча. Она стала стремительно наползать на тонкую струйку княжеской конницы. Поначалу, было видно, как отдельные всадники и небольшие отряды все еще вливаются в колонну, преследовавшую убегавших монголов. Они все еще шли вперед, но навстречу им уже катился пыльный вал, перекрывая степь от края и до края. В нем тонула княжеская и половецкая конница. К ужасу Поповича, на всех конях, с коих, казалось, были сбиты монголы, они явились вновь! Целые и невредимые!
– Что это, что это? – тянули шеи гридни, а Попович, чувствуя непривычный холод под сердцем, страшась верить своим глазам, уже все понимал!
Он не успел ничего скомандовать, когда мимо пролетел, держась за грудь, весь окровавленный князь Даниил, а за ним на обезумевшем коне князь Мстислав:
– Вооружайтесь, вооружайтесь! – кричал он, призывая тяжелую конницу облачить в доспехи коней и всадников и стать стальной стеной на пути этой несущейся пыльной лавины. Но дружинники падали под градом стрел, не успев меча вынуть, не то что натянуть доспех или поднять щит.
– Какое там «вооружайтесь!» – закричал Попович, – Отходи, ребята!
Спасение теперь оставалось только в быстроте коней, что гридней, ожидавших его, были не утомлены и с места приняли в галоп. Попович скакал, гоня коня во весь мах, боясь оглядываться, но сзади все яростней, все неотвратимей нарастал гул тысяч копыт. Несколько раз мимо него свистнули стрелы, и гридни, скакавшие впереди, будто переломившись, повалились с седел.
Вал бегущих всадников, гонимый еще большим валом догоняющих, сметал всех, кто пытался хоть как то построиться в ряды и выставить навстречу коннице копья. Бестолково, стадом бегущие дружинники и половцы, и неотвратимый вал преследующих, словно мокрая тряпка пыль с половицы, мгновенно и бесследно стирали жидкие ряды встающих в оборону пешцев.
Попович нагнал Мстислава и Даниила у самой Калки. Молодой князь болтался в седле, будто кукла, набитая тряпками. Рывком схватил воевода княжеских коней за поводья, затянул в воду, кони поплыли, и Попович, не отпуская повода, потянул их по течению, вниз по реке, в сторону от толпы бегущих.
– Что это? Что это? – повторял Мстислав, поддерживая, теряющего сознание Даниила: – Их ведь не было! Откуда они явились в силе такой?..
Всадники выбрались на берег в каком-то густом кустарнике. По зарослям продираясь, поднялись от воды на береговой откос. Попович оглянулся на реку. Визжащий вал вражеской конницы въезжал и плыл через реку, передовые всадники уже выметывались в туче брызг из воды и мчались по этому берегу.
Редкие кучки пешцев щетинились копьями. Но монгольские всадники, не подходя к ним близко и не теряя темпа скачки, мгновенно засыпали их сотнями стрелами, превращая каждого убитого в ежа.
– Тащите князей к Днепру! – приказал Попович нескольким уцелевшим гридням, а сам, поворотив коня, попытался вернуться туда, где прежде был обоз, и теперь – в кольце телег, ощетинившихся кольями и копьями, стояли несколько сотен воинов и виднелись не срубленные стяги Мстислава Романовича и князя Андрея Добровицкого.
Монголы, выстроившись в страшный хоровод из сотен несущихся по кругу коней, не подъезжая к укреплению, засыпали его стрелами. По реке, багровой от крови, словно бревна при сплаве, густо плыли, истыканные стрелами, трупы. Все без доспехов – не успели обрядиться и вооружиться.
***
Затаившись в кустах, Попович видел, как на третий день выходили из-за обозов князья. Как бродники, явившиеся в войске монголов во множестве, в мохнатых шапках своих, вязали князей. Как прорвавшись за телеги, бродники и монголы вязали изнемогших от жажды дружинников.
Он поймал коня, одного из стоявших над еще умирающими хозяевами. Растянувшись во всю степную ширь, неотвратимо к Днепру двигались цепи монгольских всадников, как степной пожар траву, добивая на своем пути всех, кто еще двигался. Как волк, хоронясь по оврагам, пробираясь впереди монголов только ночью, воевода суздальский Александр Попович добрался до Днепра. По всему берегу догорали остовы лодок и больших стругов. У тех же, что издали казались целыми, были прорублены днища.
– Князь-надежа, Русь оборонил!
Князь Мстислав все лодьи прорубил!
припевал бродивший среди углей и щепок, какой-то безумный – седой, в кольчуге, но босой.
– Мстислав Удатный, княже благодатный!
Сам уплыл, а лодьи порубил…
пел сумасшедший.
Александр-воевода поискал хоть какое нибудь бревнышко, чтобы, держась за него, попытаться переплыть на другой берег Днепра. Хотя Днепр здесь – широк, многоводен и быстр. Переплыть его – все равно, что переплыть море… Сознание Поповича мутилось и ясно понималось только одно: что так погибать, что эдак…
Он успел снять пояс с мечом, сапоги и кольчугу, когда сумасшедший вдруг умолк, закончив свое пение странным булькающим звуком. Попович подошел к съежившемуся у обгорелой лодки безумному певцу и увидел торчащую у него в шее стрелу.
Попович поднял голову, привычно ища взглядом, откуда стрела послана. Прямо перед ним, саженях в тридцати, стояли монгольские мохнатые кони. Плоские лица всадников блестели, смазанные жиром.
– Вона, значит, на что ты меня, тезка, благословил… Александр-воитель…
Усмехнувшись, Попович повернулся к монголам спиной, и широко перекрестившись, шагнул в Днепр. Несколько стрел воткнулись ему в шею, в спину и в голову. Раскинув руки, он упал в волны и медленно поплыл на низ к Черному морю.
Всадники, на мохноногих лохматых лошадях спустились к самой воде. Не слезая с седел, подобрали его кольчугу, меч. Один поднял стоптанные сапоги, потрогал оторванную подошву и зашвырнул их в Днепр.
***
Погребальный звон и бабий вой вознесся и повис над раздерганной на княжества Русью. Молва передавала страшный рассказ о предательстве бродника Плоскини, который крест целовал на том, что монголы ни капли крови сдавшихся князей не прольют. Они и не пролили. Уложили князей на землю, навалили на них помост и сели пировать. Раздавленные князья – задохнулись.
А где оно – предательство? Плоскиня-бродник не был княжеским холопом. На верность не присягал. Плоскиня князьям – враг лютый, сие верно, но не предатель. Неизвестно, за что он мстил им, но явно обиду кровную имел. Мстил изощренно, затейливо, как принято у степняков, так, чтобы славушка о его мести далеко пошла. Знал ведь, наверно, что монголы, уважая своих противников, не прольют ни капли их крови, сохраняя для князей возможность возрождения к новой жизни. На том и крест целовал: «Мол, ни капли вашей крови монголы не прольют!». А в том, что убьют, хотя и бескровно, но люто, не сомневался, да вот князьям не сказал. Князья убили послов, потому их уничтожили как носителей самой страшной заразы – предательства.
Уцелевшие половцы в своих полупустых, обезлюдевших и голодных вежах передавали известие, что лютые их враги монголы пошли к Дунаю, а оттуда повернули назад к Волге и там, на волжской переправе, их перебили булгары.
– Так их наказал Бог за нас – куманов! – возносили половцы молитвы богу степняков – Великому Тенгри.
– Это им за воинов наших, за князей воздал Господь Вседержитель! – крестились в княжеских теремах и курных избах по всей Руси.
И верилось, что нет боле на земле злых мунгалов – людей чуждых язык, прежде незнаемых, и не вернутся они из-за гор высоких, из-за моря Хвалынского, от страны Киттим – никогда. Прошли как пожар, как чума и сгинули…
Только мудрые старцы, монаси смиренные, в скитах молитвенно подвиг свой творящие, имеющие дар прозрения будущих времен, говорили: что на диком звере, что на мунгале – вины нет. И победили они не потому, что сильнее оказались. Не мунгалы сильны, Русь – слаба! А сей приход воев незнаемых из самой преисподней – предвестник последних времен и конца света. И что надобно народу православному, князьям да боярам, воеводам¸ гридням да крестьянам покаяться! Возможно, Господь Вседержитель по неизреченному милосердию своему отодвинет кончину веков, дабы народ мог совершить покаяние полное – не единой молитвой в храмах, перед иконами, а как пред лицем Господним – не токмо словесно, а трудами и молитвенным деланьем ежедневным, чтобы оправдаться на скором Страшном Судище. Еще можно успеть примириться меж собою всем братьям, всем сродникам, а пуще детям и родителям, простить друг другу обиды, забыть распри. И теплилась надежда, что как в книге пророка Ионы простил Господь и помиловал град Ниневию, может, пронесет Господь чашу смертную и мимо Руси, не лишит народ православный державы его.