Страница 17 из 29
– И рад бы забыть, да как такое забудешь… – горестно вздохнул пономарь.
– Сказывали, тогда всякий грех творили, скверное ели и мертвечиной не брезговали?
– Истинно так! Иные, из простой чади, людей живых резали и ели. А иные мертвых мясо, с трупов срезая, ели, а другие конину, псину, кошек… Иные же мох ели, ужей, сосну, кору липовую и лист ильмов, кто что промыслит. А иные еще злые люди начали добрых людей дома поджигать, где рожь чуяли, и так расхищали имение их, вместо покаяния. И горше того зло было; видели пред очами своими гнев Божий: мертвецы по улицам, и по торгу, и по Великому мосту, не погребенные. И вторую скудельницу поставили на поле, в конце Чудинцевой улицы, и была та полна, в ней же и числа нет; и третью поставили на Колени, за Святого Рождества церковью, и та наполнилась, в ней же и числа нет.
– За что ж кара такая от Господа?
– Да как же «за что»? – горько усмехнулся пономарь, – По грехам! А может, во испытание, да народ не уразумел! Нам бы, все это видящим пред очами своими, лучше становиться, мы же только пуще: брат брата не пожалеет, ни отец сына, ни мать дочери, сосед соседу хлеба не преломит. Не было милости между нами, но была туга и печаль, на улице скорбь друг между другом, дома тоска при виде детей плачущих о хлебе, а других умирающих. И покупали хлеб по гривне и больше, а ржи четвертую часть кади покупали по гривне серебра; и отдавали отцы и матери детей своих за хлеб купцам. Горе же это было не только в нашей земле одной, но по всей области Русской, кроме одного Киева. Так Бог воздал нам по делам нашим.
Пономарь всхлипнул, стал утираться рукавом подрясника.
– А пожар-то какой! Весь город вымел! Загорелось от двора Матвея Вышковича, и погорел весь конец Словенский, даже и до конца Холма… Такой лютый пожар был, что и по воде огонь шел, через Волхов…
– И народ, видя такое, не покаялся?.. – на то спросил, не то подытожил Александр.
– Да какое там! Такое озлобление в людях стало: по улицам, средь бела дня, резали! … А иные, бесовство не оставляя свое, волховали да чародейничали… С того волхования глад только усиливался. Народ, как сие уразумел – почал хватать чародеев да в реку метать! А и то сатане в радость! – вздохнул Тимофей.
– Неужто никто ко Господу не прибегал за помощью?
– Как же! – ахнул пономарь. – А через чью молитву Господь град сей помиловал?!
Были молитвенники! Церкви наполнены денно и нощно стояли, народ битком – руки не поднять, чтобы крестное знаменье сотворить. Иные так в храмах и помирали, яко же святые первых лет, и мертвые стояли, так стиснут народ стоял… Тогда и открыл Бог милосердие Свое на нас грешных, сотворил милость Свою. Подоспели немцы из Заморья с житом и мукою и сотворили много добра – а уже при конце был город сей… 26)
– С того часа новгородцы немцам мирволят?
– Да и с того тож! А какой нам от них грех? У нас вон целый конец немецкий, и двор тамо их торговый, и мастеровые немцы живут, и торговля у нас с ними… Немцы Новгороду не враги!
– О как! А что ж чуть не год на них воинский поход идет? Давно ли град Рига зачался, а нонь град сей всем ковам отец да пособник…
– Так немец немцу рознь! Одно дело купец, да мастер искусник – ино рыцарь орденский… Те хуже волков бешеных… Да они, Слава Богу, от нас далеко! Меж нами да ими чудь да водь, да инше кто… Уж как сравнивать, так Литва много как злее! Эти что ни год новгородские земли разоряют да полоны уводят. Грехи, грехи наши тяжкие… – вздохнул пономарь. – Так что дивиться – все по Писанию деется. И волхвы толпами ходят – врачуют да заговаривают, и народ из страны Киттим должон явиться – при конце времена такое обетование сотворится! Ино ляжешь спать в миру, а встанешь-то по гласу трубы архангеловой на Страшный суд! Все же знаки указуют – при конце веков последний срок живем! Слепому ясно!
– Так-то оно так… – сказал князь, – однако Страшного суда опасайся, а дрова на зиму запасай…
– Истинно, истинно…. – засмеялся пономарь. – Пойду я. Пора уж к утрени звонить. Ты князь сидишь тут в затворе, а уж давно день белый на дворе. Помолясь, за дела принимайся, а чтение свое оставь! Ночи ведь напролет сидишь – глаза не жалеешь! Ты что, монах – летописи вычитывать? Ты князь! Твое дело оборону крепить да суд вершить! Истинно, первого князя вижу так-то к чтению приверженному. Даже чудно!
3.
Александр и прежде чтение любил, а как случилась беда с Федором, так стал читать, словно от мира убегая. Будто глух и нем делался, в чтение уходя!
Светел лицом и осанкой прегорд старший брат Александра Федор. При одном взгляде на него ясно становилось – истинный князь растет. Про то и отец, и все домочадцы, бояре и дружинники так разумели. Александр привык, что Федор первый во всем, а он на вторых ролях. Так-то и спокойнее, и надежнее. Федор не по годам умен и силен. По всем статям и воин, и управитель.
А как вместе с Великим князем Юрием Всеволодовичем сходил Федор в поход на мордву – так совсем повзрослел, совсем другим сделался, даром, что едва ему минуло пятнадцать лет. Видом воин стал, рассуждением – князь.
Александр помнил, как откровенно, будто два умудренных опытом мужа, разговаривали Федор с отцом, а он, сидя в сторонке, затаясь в темном углу, слушал.
– Вот, – говорил Федор, – ходили на мордву. Мордва – союзная булгарам камским. С булгарами испокон веков у нас пря идет за Волжский путь в море Хвалынское. Год ратимся, год замиряемся. То мы на них походом, то они на нас. Так от веку. А тут мы на мордву ратью нашли, а булгары и малой подмоги союзникам своим не прислали! Почему?
– Не до союзников им нынче! – сказал отец, – есть известие – они с каким-то кочевым народом, что на них с востока наехал, бьются. И народ сей их одолевает!
– А нам от этого что?
– Вот нам от этого и выходит, что булгары мордве помощи подать не могут. Ты что думаешь, прислали бы булгары свои рати мордве в помощь, вы бы малой кровью обошлись? Булгарская держава сильная, народ крепкий, храбрый… Пришли бы с мордвою противу Великого князя – еще неизвестно, кому бы победа досталась. Князь Юрий знает, какой момент для войны выбрать! На две стороны булгары воевать не могут. Сейчас, знать, булгар припекло!
– Откуда ведомо? – спросил Федор.
– Да вместо того, чтобы противу Великого князя рать выставить, они к нему послов прислали помощи просить.
– Противу кого?
– Да вот супротив тех, что на них из степи наседают. Мунгалы ти, таурмены, татары, что ли… Бог их ведает.
– Не те ли, что на Калке наши рати разбили?
– Да, похоже, что той же державы царя. Тех-то уж, небось, и на свете нет. Они, как князей наших помостом подавили, повели орды свои дальше на запад. Опосля повернули обратно. Дошли степями до Волги, а на переправе их булгары-то и встретили, да всех и порубили! Вот им, мунгалам, и вышло за наших князей да ратников отмщение. Однако, похоже, мунгалы ли, татары, Бог их разберет, за ту переправу нынче булгарам и мстятся!
И тогда из своего угла темного, решился подать голос Александр:
– Вот булгар мунгалы бьют, а с другого боку на них наши рати нашли, когда они слабы сделались…
– Ну, и что? – повернулись к нему отец и Федор.
– Нехорошо это. Не по-христиански.
Отец и брат расхохотались.
– Вот уж ты сказал! Нашел, кого жалеть! Да булгары сии закон Магомета держат – басурмане!
– И что? Мы-то, – прошептал Александр, – мы-то ведь христиане…
– Слабых завсегда бьют! – отрезал Федор.
– Куда же тогда слабым деваться, когда никто в заступление им не придет? – все так же шепотком сказал Александр.
– Пускай Богу молятся! – засмеялся Федор – Придите ко мне вси страждущие и обременении и аз упокою вы…
– Федор! Федор!– мягко, но строго остановил его отец, – С Богом-то не шути. Все во власти его. Нынче силен, а завтра слаб!
И протянув руку, погладил Александра по голове.
– Добрый ты у нас, – сказал он со вздохом, – тяжело тебе будет. В миру то всяк, власть и силу имеющий, другого душит да грызет. Слабым никак быть нельзя.