Презерватив для убийства

— Ладно, показывайте, что у вас там.

Адвокат, казалось, перехватив взгляд судьи, брошенный на дорогущий корм, спросил, скорее даже констатировал:

— У вас, наверное, тоже есть дома собака? Дик — единственное существо, которое понимает меня, когда становится плохо…

Адвокат вздохнул и подал пачку бумаг. Бегло просмотрев их, Алла Евгеньевна поняла, что где-то во Франции разбилась на машине девушка, но тело ее не найдено, поэтому необходимо по суду объявить ее умершей. Только «почему именно сейчас, а не через пять лет?» — спросила судья, на что посетитель начал что-то объяснять про «обстоятельства, дающие основание полагать»… Нелюбская могла бы, конечно, «отшить» этого просителя или назло ему назначить первое рассмотрение дела месяцев через шесть, но что-то ее остановило.

Позднее Нелюбская даже себе, тайком, не могла объяснить, почему взяла документы «для изучения» и предложила адвокату зайти в ближайший четверг, чтобы узнать о дне рассмотрения дела. Может, ей просто показалось на миг, что этот мужчина такой же одинокий и никем не понятый, как она? А может, просто судья добросовестно выполняла свои обязанности, кто знает?..

Адвокат поблагодарил Нелюбскую и еще раз попросил, чтобы она назначила дело побыстрее и, главное, рассмотрела его по правилу шести месяцев, а не пяти лет.

— Постойте, вы забыли свой корм, — обратилась вдогонку уходящему посетителю Алла Евгеньевна.

— Ой, спасибо вам, — адвокат вернулся и взял со стола один из пакетов. — А этот, не обессудьте, оставлю для вашего малыша. Мне все равно, видно, оба пакета до дома не дотащить…

И прежде, чем судья успела возразить, поверенный быстро скрылся за дверями кабинета.

Дома Алла Евгеньевна решила устроить малышам праздничный ужин и вскрыла подаренный ей пакет, в котором поверх корма обнаружила десять новеньких стодолларовых банкнот.

Первой мыслью Нелюбской после обнаружения денег было: «Подставили! Сейчас ворвутся и оформят взятку». Но потом, здраво все рассудив, судья решила иначе. Если бы ее и правда решили скомпрометировать, то задержали бы уже в суде. Да и доказать факт коррупции при наличии запечатанного пакета было бы невозможно. Значит, этот пройдоха решил просто подарить ей тысячу долларов.

Алла Евгеньевна знала, что бесплатных подарков не существует в природе и, как говорил некогда ее друг-юрист, «халявы не бывает». За баксы адвокат определенно хотел, чтобы судья помогла ему. Если бы для этого потребовалось вынести незаконное решение — тут еще можно было сомневаться, но речь шла только о сроке назначения дела и о норме права, которую следовало применить. Правоведам известно немало так называемых «пограничных» ситуаций, когда решение дела зависит только от мнения судьи, обоснующего свою позицию. Захочет она удовлетворить исковые требования — примет одно решение, не захочет — другое. И ни одна кассационная инстанция не подкопается. Закон, что дышло…

Еще раз вспомнив содержание просмотренных документов, Нелюбская про себя согласилась с доводами адвоката: действительно, обстоятельства, при которых исчезла девушка, давали основание предполагать ее верную смерть. Жаловаться в этом деле, очевидно, никто не станет. Поэтому Алла Евгеньевна убрала деньги в бельевой шкаф, решив, что следующим летом обязательно постарается съездить на тот же Лазурный берег, где разбилась эта Климова…

Он до ужаса боялся покойников. Не то, что Климентий Антонович Ремизов, один из членоз совета директоров «Транскросса», был таким уж трусливым, но случай, происшедший с ним еще в студенческие годы, еще до перестройки, надолго отбил охоту связываться со всякими похоронными и наследственными делами.

В то лето Климентий благополучно «шабашничал» в Ухте, копая землю на какой-то строящейся дороге. Впрочем, тогда многие студенты использовали летние каникулы, чтобы хоть немного подзаработать к скудной стипендии, и ничего зазорного в этом не видели. Но произошло несчастье, руководитель их «шабашки», прораб-пенсионер, сколотивший бригаду, вдруг скоропостижно умер. Что явилось причиной смерти — то ли отсутствие в злосчастный день в ближайшем магазинчике спирта, без которого прораб не начинал рабочий день, то ли просто время наступило, — никто не знал, да и не пытался выяснить. Местный участковый торопливо осмотрел лежащее на кровати тело, составил протокол и напомнил растерявшимся «шабашникам», чтобы они не забыли дать телеграмму родственникам.

Вскоре в Ухту прилетела супруга покойного. Узнав расценки на перевоз тела покойного в Питер, она ужаснулась. Члены бригады только начали работу, на аванс рассчитывать не приходилось, и потому не могли материально помочь бедной женщине. В конце концов, посовещавшись, они, как тогда казалось, нашли довольно оригинальный способ доставления усопшего в родной город.

Вдова спешно отправилась самолетом в Петербург, чтобы уладить похоронные дела, а Ремизов с одним из рабочих, взвалив на плечи тело бригадира — на поезд. Идея была проста до гениальности. Студенты, купив три места в купе, решили доставить прораба домой под видом пьяного пассажира, благо в Ухте никто не удивлялся, когда очередного отъезжающего его приятели просто заносили в поезд.

Сказано — сделано. Три билета отдано проводнику, двое приятелей пронесли в вагон тело третьего (перепраздновал кореш?), положили в купе на нижнюю полку, а сами отправились в вагон-ресторан обмывать отъезд.

Уже позднее, сидя в «аквариуме» линейного отдела милиции, Климентий узнал, что произошло с покойным, пока они спешно накачивались теплым портвейном. В купе вошел четвертый запоздавший пассажир, который был тоже достаточно навеселе. Он лихо бросил свой чемодан на полку, чтобы разобрать вещи. Поезд тронулся, и чемодан свалился вниз, прямо на голову несчастного прораба. Пассажир бросился к нему: «Извини, приятель, все путем, это оно нечаянно…», но осекся, наткнувшись на холодное тело.

«Господи, я же человека убил!», — с пьяным ужасом решил пассажир и, не долго раздумывая, выкинул тело покойного в окно купе.

Климентий со вторым «шабашником», вернувшись из ресторана, поинтересовались у соседа, куда это запропастился их приятель, на что четвертый пассажир, спокойно оглядев вошедших осоловевшими глазами, коротко ответил: «Покурить вышел…»

Дерущихся пассажиров проводникам удалось разнять, но дело окончилось тремя неприятными сутками, которые Климентий с приятелем провели за решеткой. Сосед по купе, с которым они дрались, остался в заключении надолго. Сначала он сдуру рассказал о неосторожном «убийстве» соседа по купе, а затем, ободренный опером, сочувственно отнесшимся к этой истории, облегчил душу, признавшись еще в одном, уже умышленном убийстве своего собутыльника.

Этого урока Ремизову хватило на всю жизнь, и с тех пор он подсознательно не желал связываться ни с какими похоронными и наследственными делами. Правда, получить даутовские акции было бы очень неплохо, но Климентий Антонович понимал: здесь снова можно вляпаться по самые уши. Поэтому никакой самодеятельностью он решил не заниматься, а оставить дело в руках инициативных исполнителей…

Еще один член совета директоров, Александр Дмитриевич Стаценко, тоже имел довольно неприятные воспоминания о наследственных делах. Сколько помнил себя в детстве — он всегда бывал бит отцом. Причем, папаша лупил его, и когда бывал трезвый, и, тем более, когда напивался. Бита бывала и мать Саши. А пил Стаценко-старший постоянно.

Стаценко-младшему было лет пятнадцать, когда мать, не выдержав издевательств мужа, решила стать вдовой. Надо сказать, что папа Дима, в довершение ко всем своим недостаткам, был достаточно серьезно болен и лечился, принимая лекарственные препараты, в состав которых входил мышьяк. С помощью этого лекарства бедная женщина и решила извести своего супруга.

«Ударная» доза препарата послужила приправой к супу, щедро налитому в большую тарелку. И вот уже не успевший протрезветь Стаценко-старший начинает явно покидать этот мир. А почти что вдова (ох, уж это женское сердце!), увидав умирающего, пожалела его и побежала за соседом-фельдшером, по дороге покаявшись во всем участковому.