Из плена иллюзий

Как бы ни взаимодействовали индивидуальное и социальное бессознательное, но сопоставив соответствующие представления Фрейда и Маркса о вытеснении применительно к социальному развитию, мы обнаружим серьезное противоречие. Для Фрейда, как мы уже указывали, развитие цивилизации означает увеличение вытеснения, следовательно, общественное развитие приведет не к исчезновению вытеснения, а скорее к его усилению. Для Маркса же вытеснение – это в основном результат противоречий между потребностью в полном развитии человека и данной социальной структурой, поэтому полностью развитое общество без эксплуатации и классовых конфликтов не нуждается в идеологиях и может обходиться без вытеснения. В полностью гуманизированном обществе не должно быть потребности в вытеснении, а значит, не должно быть социального бессознательного. По Фрейду, вытеснение усиливается; по Марксу – уменьшается в ходе общественного развития.

Есть еще одно различие между мыслью Фрейда и Маркса, которое не было достаточно подчеркнуто. Хотя я уже показал сходство между «рационализацией» и «идеологией», необходимо указать на их различие. С помощью рационализации человек старается представить дело так, как если бы поступок вызывался разумными и моральными мотивами, тем самым скрывая то, что он вызван мотивами, противоречащими осознанному мышлению человека. Рационализация – это преимущественно притворство, и ее единственная негативная функция состоит в том, чтобы позволить человеку плохо поступать, не осознавая, что он действует неразумно или аморально. Идеология выполняет сходную функцию, но в одном пункте есть существенное отличие. Возьмем для примера христианское учение: учение Христа, идеалы смирения, братской любви, справедливости, милосердия и пр. были теми подлинными идеалами, которые так воздействовали на сердца людей, что те были готовы пожертвовать жизнью ради этих идеалов. Однако на протяжении истории эти идеалы использовались и для того, чтобы служить рациональным прикрытием прямо противоположных целей. Истреблялись независимые и мятежные умы, крестьян эксплуатировали и угнетали, благословляли войны, поощряли ненависть к врагу – и все во имя тех же самых идеалов. В данном случае идеология не отличалась от рационализации. Но история свидетельствует, что у идеологии есть и своя жизнь. Хотя слова Христа использовались неправильно, они продолжали жить, они сохранялись в памяти людей, и снова и снова их принимали близко к сердцу и опять преобразовывали из идеологии в идеалы. Так происходило в протестантских сектах до и после Реформации; это происходит и сегодня у той части протестантов и католиков, которая борется за мир и против ненависти в мире, которая исповедует христианские идеалы, хотя и использует их в качестве идеологии. То же самое можно сказать об «идеологизации» буддийских идей, гегелевской философии, марксистской мысли. Задача критики не в том, чтобы осуждать идеалы, а в том, чтобы показать, как они трансформируются в идеологии, и бросить вызов идеологии во имя поруганного идеала.

X. Судьба обеих теорий

Деградация идей до состояния идеологии является в истории скорее правилом, чем исключением. Человеческую реальность замещают всего лишь слова, которыми управляет бюрократия, преуспевающая, таким образом, в контроле над людьми, в достижении власти и влияния. А в результате идеология приобретает в сущности противоположное значение, хотя и продолжает использовать слова первоначальной идеи. Такая судьба постигла все великие религии и философские идеи; это же случилось с идеями Маркса и Фрейда.

Что изначально представляла собой система Фрейда?

Прежде всего она была радикальной в исходном смысле слова, означавшем стремление добраться до корней, а поскольку, как сказал Маркс, первооснова – это человек, следовательно, означавшем стремление добраться до самой природы и сущности человека. Психоанализ Фрейда был критической теорией, критической в первую очередь по отношению к бытовавшим в психиатрии идеям, которые принимали сознание за основную психиатрическую данность. Впрочем, мысль Фрейда была критичной и в гораздо более широком смысле. Она направлялась против ряда ценностей и идеологических стереотипов Викторианской эпохи: в ней подвергалось критике представление, будто бы секс не может быть предметом научного исследования; в ней отвергалось лицемерие викторианской морали и ставилось под сомнение сентиментальное представление о «чистоте» и «непорочности» ребенка. Но самым важным направлением критики, как уже отмечалось, был взгляд, согласно которому не существует психического содержания за пределами сознания. Система Фрейда бросила вызов существовавшим тогда идеям и предубеждениям; она открыла новую эру в мышлении, соответствующую новым достижениям в области естествознания и искусства. В этом смысле психоанализ можно назвать революционным движением, несмотря на то, что, критикуя некоторые аспекты общества, Фрейд не выходил за рамки существующего общественного уклада и не мыслил новых социальных и политических возможностей.

Что же произошло с этим радикально-критическим движением по прошествии первых тридцати лет его существования?

Прежде всего психоанализ имел большой успех, особенно в протестантских странах Европы и в Соединенных Штатах, хотя вплоть до окончания Первой мировой войны большинство «серьезных» психиатров, да и общественное мнение в целом высмеивали его. Немало причин способствовало тому, что успех психоанализа продолжал расти. Немного погодя мы их обсудим. Факт тот, что движение, осмеивавшееся в первые двадцать лет своего существования, пришло к тому, что его сочли в психиатрии респектабельным, оно было признано многими обществоведами и обрело популярность среди литераторов, в том числе и таких выдающихся, как Томас Манн. Но признание со стороны академических и интеллектуальных кругов – это еще не все; психоанализ стал популярным среди простых людей; психоаналитики уже с трудом успевали принять всех пациентов, просивших о помощи; фактически профессия психоаналитика стала одной из наиболее высокооплачиваемых и престижных.

Однако столь успешное распространение отнюдь не сопровождалось соответствующим обогащением и продуктивностью психоаналитических открытий ни в теории, ни на практике. Действительно, напрашивается подозрение, что самый успех психоанализа внес вклад в его разложение. Психоанализ как целостное учение утратил свой исходный радикализм, свой критический и вызывающий характер. В начале века теоретические построения Фрейда – даже если они не во всем были правильными – бросали вызов бытовавшим тогда мыслям и нравам. Тем самым они неизбежно привлекали к себе людей с критическим складом ума и входили составной частью в критическое движение, существовавшее в интеллектуальной, политической и художественной жизни западного общества. Однако к 1930 г. нравы изменились (до некоторой степени под влиянием психоанализа, но больше всего благодаря развитию общества потребления, поощрявшего потребительство во всех областях и отвергавшего воздержанность в желаниях). Секс больше уже не был под запретом, а свободное обсуждение кровосмесительных желаний, половых извращений и тому подобное перестало шокировать городские средние слои. Все эти темы, о которых обычный «порядочный» человек не посмел бы даже подумать где-то в 1910 г., утратили свою запретность и принимались как новейшие и не такие уж будоражащие плоды «науки». Вместо того чтобы бросать вызов обществу, психоанализ в некоторых отношениях подстроился под него, и не только в том обычном смысле, что со времени написания Фрейдом книг «Будущее одной иллюзии» и «Недовольство культурой» психоаналитики за очень небольшим исключением не занимались больше социальной критикой, а в том, что подавляющее большинство психоаналитиков выражали установки городских средних слоев и склонялись к тому, чтобы считать невротиком каждого, кто отступает от этой установки – не важно, влево или вправо. Очень немногие психоаналитики обладали серьезными политическими, философскими или религиозными интересами, превосходящими общепринятые в городских средних слоях. Это обстоятельство свидетельствует еще об одной стороне деградации психоанализа: вместо того чтобы быть радикальным движением, оно превратилось в суррогат радикализма в политике и религии. Его приверженцами стали люди, по той или иной причине не интересовавшиеся серьезными политическими или религиозными проблемами, из-за чего их жизни лишались смысла, который именно этиинтересы придавали предыдущим поколениям. По скольку же человек испытывает потребность в некоторой философии, придающей смысл его жизни, психоанализ оказался очень удобным для этой социальной группы. Он ведь осмелился предложить всеохватывающую жизненную философию (хотя Фрейд полностью отрицал подобное намерение). Многие люди, подвергшиеся психоанализу, верили, что он разрешал все жизненные загадки с помощью понятий эдипова комплекса, страха кастрации и пр.; что, если бы весь мир можно было подвергнуть психоанализу или хотя бы всех его лидеров, на долю простых людей не осталось бы серьезных политических проблем.