Страница 18 из 19
— Привет, Валенок! — Я рукой пригладил свои слипшиеся, спутанные волосы.
Валька огляделась и села на излюбленное место, в уголок дивана, поджав ноги под себя. Я вспомнил, как Чижик радостно встречал ее и лизал ноги, а потом прыгал на диван и клал свою узкую рыжую морду на ее голые коленки. И поморщился от внезапно нахлынувших воспоминаний, как от банальной зубной боли. «Все-таки как примитивен человек. В зубном кабинете он так же страдает, как и от потери близких», — совсем некстати подумал я. И все же мне гораздо больше хотелось оказаться сейчас в зубном кабинете.
Валька огляделась.
— Грустно ты живешь, Данька.
Я промолчал. И, собравшись силами, стал готовить чай. Грязный, заржавевший чайник недовольно запыхтел на плите. Валька оставалась единственным человеком, кто меня еще любил. И эта любовь меня не отпускала и не давала умереть, чтобы начать новую жизнь.
— Ты думаешь, тебе где-то будет лучше? — Валька почесала локоть, измазанный зеленкой.
— Опять ты за старое, — пожурил я ее, как прежде. — Все по деревьям лазишь?
— Не-а, это я Чижика искала и свалилась в канаву.
Я застыл с чашками на середине комнаты. Мои руки предательски дрогнули, и горячие капли пролились на пол.
— Не ищи его больше, Валенок. Не ищи.
— Я найду его, точно найду, — пообещала Валька. — Живого или мертвого, но найду.
— Мне не нужен мертвый Чижик. — Я дрожащей рукой разлил чай по чашкам, и по столу расплылась ароматная лужица.
— Тогда я найду живого! — уверенно заявила Валька.
Я сел рядом с ней и взял ее пухлые, почти детские ладошки в свои руки.
— Давай не будем об этом, Валенок. Ты очень хорошая девушка. И очень хорошенькая. Тебе обязательно нужно учиться. И тебя обязательно ждет настоящая, большая любовь.
— Учиться на артистку? — Валька прищурила свои круглые глазки.
Я резко встал и, приблизившись к окну, закурил. Мне так хотелось остаться одному.
— Данька, — тихо окликнула меня девушка. — Ты не будешь с ней счастлив, Данька. Неужели ты не понял, что она совсем другая? Это здесь она подстраивалась под тебя, под Чижика, под наш мир. А там… Там все, все по-другому. Ты там никому не нужен, Даня.
Я резко обернулся.
— Можно подумать, здесь я кому-нибудь нужен.
— А здесь об этом даже думать не нужно. Здесь ты просто можешь жить. Здесь — все твое. И деревья, и звери, и мы. И ты здесь для всех. Здесь ты счастливый, Данька. В лес шел — домой глядел, из лесу шел — в лес глядел. Здесь тебе везде было хорошо. А там… Там ты только и будешь, что на лес оглядываться. Да уже ничего не увидишь. Там ты пропадешь…
— Много ты знаешь! — раздраженно сказал я.
— Может, и не много, но знаю, — вздохнула Валька. — Может случиться так, что там тебя никто не ждет, а когда ты вернешься, и здесь ждать никто не будет.
— Мир огромен, надеюсь, в этом огромном мире и для меня есть маленькое местечко.
— Может, оно и есть. Но найдешь ли ты его? А вдруг, обойдя весь земной шар, ты окажешься на том же месте?
Валька встала и топнула ногой.
— Вот здесь. Но никому уже не будешь нужен.
— Я тогда заведу себе собаку, — горько усмехнулся я. — И назову ее Чижик.
Валька молча направилась к выходу. И я вдруг испугался, что она уйдет, а я останусь совсем один. Круг окончательно замкнется и не останется выхода. Валька была последним шансом, связывающим меня с прошлым.
— Валька, — окликнул я ее.
Она обернулась. И в ее глазах я ничего не прочел. В ее глазах была пустота. Мне даже показалось, что она меня не видит.
— Валька, ты не допила чай.
— Спасибо. Но я больше не хочу.
— На тебе новый сарафан. Он очень красивый. — Я цеплялся за последнюю соломинку. И соломинка медленно ломалась.
— Я его в городе купила. И сегодня надела впервые.
Я приблизился к ней, взял ее за плечи. И заставил смотреть в глаза.
— Валька, что с тобой, ну скажи что-нибудь, ну скажи…
Валька смотрела мне прямо в глаза и меня не видела.
— Знаешь, мне кажется, что сегодня я пришла совсем к другому человеку, совсем незнакомому. А тебя в этом доме уже давно нет. Ты словно ушел с Чижиком. И не вернулся. А главное, как и он, не хочешь возвращаться. Вы уже выбрали для себя другой путь. И вас тоже никто и ничто не может вернуть. Эх, Данечка, Данька…
Валя резко отпрянула от меня. В ее глазах по-прежнему была пустота. И я вдруг понял, что она меня разлюбила. Возможно, того, вчерашнего Даньку она еще любила. Но меня наверняка нет. Я остался совсем один. Железные тиски одиночества сжали меня окончательно. Жить здесь я больше не мог. Это была уже не моя родина, не мои друзья, не мои любимые. И вечером, наспех собравшись, забросив рюкзак за спину, украдкой покинул свой дом.
Я шел по лесной тропинке быстрым шагом, стараясь не оглянуться, чтобы не повернуть назад, чтобы не чувствовать вины перед всеми, кого я сегодня бросал. Бросал навсегда. На секунду мне показалась, что где-то совсем рядом жалобно взвыла собака.
— Чижик! — заорал я на весь лес. — Чижик! Ну же, вернись, и я никуда, клянусь, никуда не уеду!
Я вертел головой в темноте, как слепой. Но никого не видел. Я прислушался к звукам леса. Но лишь ветер заунывно выл, словно прощальный гудок парохода, который вез меня в неизвестность. Я крался по поселку, сгорбившись, словно вор, втянув голову в плечи, ускоряя и ускоряя шаг. И все же мне казалось, что изо всех окон на меня смотрят десятки укоризненных пристальных взглядов. Я не выдержал и побежал. Отчаянно, словно пытаясь умчаться от себя, от своего прошлого, от всех, кто меня так когда-то любил здесь и кого любил я. Я чувствовал себя вором, хотя ничего не украл. Я чувствовал себя виноватым. Хотя ни в чем виноват не был. Я чувствовал себя предателем. Хотя никого не предавал. И все же я где-то совершил ошибку, если не нашел мужества попрощаться открыто и с поднятой головой покинуть эти места… Только гораздо позднее я понял, от чего так трусливо бежал. Я бежал от своей судьбы. А судьба никогда не прощает ошибок…