Перевёрнутый мир

— Это ей захотелось быть совсем одной. Придумывать свой фантастический мир и жить в нем. Грезить о каком-то великом кино, которое мы якобы потеряли. А по-моему, потеряла только она. Я лично все приобрела. И кино, и настоящий мир. И меня он вполне устраивает.

— Она обо мне говорила? — Я не отрывал от Лиды взгляд.

Я знал, чувствовал, понимал, что говорила. Но каждую секунду боялся, что Лида соврет.

— Да, — почему-то на этот раз она не соврала. — Говорила. Более того, утверждала, что ты у нее самый близкий человек на земле. И твоя земля тоже самая близкая. Потому что вы настоящие, а мы, видите ли, из папье-маше. Поэтому для нас она и шьет костюмы. В общем, бред какой-то. Как может стать самым близким случайный человек?

— Я же — случайный человек, но для тебя стал самым близким.

— Ты — другое. У нас ведь любовь…

— Кроме любви есть и другие отношения. Может, более глубокие. Иногда люди, зная друг друга всю жизнь, так и не находят общего языка. А иногда… Одного дня достаточно, чтобы друг друга понять. В общем… Знаешь, мне кажется, Марианна Кирилловна действительно была очень одинока…

Мне так и не удалось закончить эту глубокую мысль, потому что в комнату ворвался Эдик с охапкой полевых цветов. Увидев меня, он застыл на пороге, как статуя, и его губы скривились в презрительной усмешке.

— А… Охранники зеленых насаждений! Надеюсь, вы меня не арестуете за ущерб, нанесенный лесам и полям. — Он протянул цветы Лиде, и она уткнула в них лицо, жадно вдохнув приторный аромат.

— Не арестую, — резко ответил я и поднялся.

— Еще бы. Все это народное достояние, а не достояние одного человека.

Лида заметно оживилась с приходом Эдика. Она чувствовала себя рядом с ним в своей тарелке. И я подумал, что они здорово подходят друг другу. Она ему так же преувеличенно и театрально принялась жаловаться на солнечное недомогание. И он проглатывал ее слова без остатка. Как ни парадоксально, но они искренне верили в ложь, которой ежедневно кормили друг друга до отвала. Эдик даже умудрился пафосно продекламировать какой-то новомодный стишок без ритма и рифмы, который выучил накануне специально для Лиды. И девушка восторженно благодарила его. Стишок был бездарный, Лидка вполуха слушала его, так ничего и не поняв, но правила игры диктовали другую реакцию. А они строго следовали правилам игры. Мне здесь делать нечего. Я не артист, так что поспешил откланяться. Эдик даже не обернулся в мою сторону, а Лида послала ничего не значащий воздушный поцелуй.

Мне же вдруг захотелось увидеть Вальку, которая меня старательно избегала. И, собравшись с духом, «вдохновленный» встречей с Лидой, этим же вечером я нагрянул в дом доктора Кнутова. По дороге я почему-то собрал целую охапку полевых цветов. Кнутов встретил меня довольно радушно, он был интеллигентом до мозга костей, хотя я не мог не уловить в его тоне некоторой официальности.

— Вы знаете, Даниил, Валечки нет дома.

Был уже глубокий вечер, и я не поверил ни единому слову Кнутова. Где ей еще быть? Валька наверняка пряталась за дверьми соседней комнаты. И я как можно громче сказал:

— Как жаль, а я вот ей цветы принес. И еще орехи, — протянул я пакет с недозрелыми, еще зелеными плодами. — Она любит такие. Неспелые, самые сочные. Словно в молоке.

Кнутов подчеркнуто вежливо принял подарки.

— Я ей обязательно передам. Она будет рада.

За дверью соседней комнаты послышались шорохи.

— Всего доброго, Даниил. — Кнутов открыл двери.

— Андрей Леонидович. — Я прикрыл двери и понизил голос на два тона. — Не обижайтесь на меня.

— Вы ничего не обещали, Даниил. Абсолютно ничего. Вы всегда поступали честно.

— И все же… Я все равно чувствую за собой вину.

— Вы не можете винить себя за то, что вас любит моя дочь. За чужую любовь не судят. А вы полюбили другого человека. И за свою любовь не судят тоже.

— Вы все понимаете. И все же… Как Валька?

— Я слишком долго пожил на свете, чтобы не понимать, что все проходит. И первой, возможно, проходит любовь. Но Валя еще слишком молода, чтобы понять это. Поэтому ей тяжело. И все же, я думаю, это к лучшему. Лучше больше эмоций, трагедий, разочарований пережить в молодости. Потому что они переживаются. Думаю, потом моей дочери жить станет гораздо легче. Трудности зачастую идут на пользу. Вырабатывают, так сказать, иммунитет. Моя дочь обязательно выздоровеет. А пока… Не ищите с ней встречи. Вы понимаете?

— Я понимаю.

Меня действительно мучила совесть по отношению к Вальке. Но я думал о Лиде. И я думал, что моя любовь может все оправдать. Доктор Кнутов был прав. Я не мог судить себя за любовь. И я не виноват, что не всегда она выбирает тех, кто этого заслуживает. Я все списал на любовь.

Мы больше не ссорились с Лидой, если вообще наши мелкие разногласия можно было назвать ссорами. Я многое в ней не принимал. Но не мог не понимать, что она дитя города, в котором живут по другому уставу. Отклонение от него грозит одиночеством. Что и случилось с моей костюмершей. Этого я Лиде не желал.

В последние дни наша любовь приобрела более яркие и более сумасшедшие краски, передающие дыхание каждого мига, улавливающие чувственность каждого движения. Если бы я был теоретиком любви, я бы назвал ее импрессионизмом.

Однажды я даже привел Лиду на могилу Марианны Кирилловны, ее бабушки. И долго доказывал, что она похоронена именно здесь. На этом пригорке, где мы когда-то с ней подолгу стояли, наблюдая за уходящим за горизонт солнцем. Где я посадил в честь костюмерши маленький куст сирени. Который обязательно расцветет яркими цветами. Но Лида никак не могла уловить и принять мою мысль. Она опровергала все мои доводы, топала от негодования ногами и крутила пальцем у виска.

— Ну же, Данька, я тебе тысячу раз объясняла! — краснела она от возмущения. И становилась еще прекрасней. — Ты словно глухой! Я сама, понимаешь, сама, лично была на похоронах бабушки.

Лида била себя кулачком в грудь.

— Я даже помню, в чем ее хоронила — в черном длинном платье с большим воротом. Когда-то бабушка мне его сама сшила в расчете, что я получу роль молодой вдовы в одном фильме. Нет, ты не думай, я ее получила…