Конец века

— Чего в бутылку-то лезть, Митрофановна? — мне уже порядком стала надоедать клоунада золотозубой торговки.

— На обиженных воду возють, Гаврилка! — не унималась Митрофановна, — тебе водки-то сколько надобно?

— Не знаю. Там бригада человек десять-двенадцать. Бутылки три-четыре, наверное?

— Бери пять, не прогадаешь. Тут рынок рядышком. Нижний. Там на развале и возьмёшь. Деньги-то найдутся?

— А сколько нужно?

— Ну, ежели три четвертные отыщешь, так я свому деду отпишу, пусть он тябе ещё из моих запасов три кило копчёного сала отрежет, да огурцов маринованных две банки. Как, сойдёмси?

Я прикинул в уме: если покупать без талонов в магазине пять бутылок, то так и выйдет — семьдесят пять рублей. Но без закуски. А Митрофановна, видать, ушлая водкой где-то отоварилась подешевле. Но цену держит, а закуска привлекает покупателей. Бизнес! Предложение хорошее. Отказаться сложно. Хлеба я в булочной рядом куплю. Копчёное сало — закуска что надо. Особенно по нынешним-то временам. Кстати, а чего это я про себя любимого забыл?

— Сойдёмся, Митрофановна! А сало ещё можно прикупить?

— А тебе сколько?

— Я бы ещё на четвертной взял. И огурчиков. Сало, надеюсь, сами солили?

— А то! Мой Гриня сызмальства мастак по энтому делу. Сам-то из-под Гродно, как и батя, и дед его. Так и пошло. А ты чего, студентик, до сала шибко охоч?

— Ну, хорошее сало — это же песня, а не продукт, Митрофановна. А ещё в любые времена самый калорийный. Ты ж сама сказала, что я хлипковат, расти надо, да и на погрузке силы нужны. Много ли на столовских пельменях наработаешь?

— Твоя правда, студентик. Лучше сала продукта нет. Разве что шоколад. Да где ж его столько взять? Ты вот что. Я записку Грине черкну. Ты для бригады копчёного сала у него возьми, а себе, не поскупись, к четвертной накинь десятку, и муженёк тебе малый бочонок сальца даст. Там почти фунтов двадцать выйдет. А огурцов я тебе и так две банки отпишу, как оптовому покупателю.

— Лады, Митрофановна, давай пиши свою записку!

Обрадованная такому раскладу торговка тут же, послюнив химический карандаш, неожиданно ровным и крупным почерком написала несколько строчек на обрывке газеты. Даже на запятые не поскупилась. Филологиня!

— Как на рынок зайдёшь, сразу двигай к мясным рядам, там слева будка сапожника, а рядом как раз мужики всякой всячиной торгуют. Моего сразу узнаешь. Лысый как колено, железками торгует. Звать Григорий Иваныч. Запомнил.

— Чего ж не запомнить. Котовский! Спасибо, Митрофановна. Бывай.

— Давай, студентик, заходи, коль сало понравится.

Нижний рынок находился всего в квартале от «Интуриста» и будним вечером был довольно пуст. А мясные ряды, к которым меня направила торговка, и вовсе были уже закрыты на большой амбарный замок.

Блошиный развал, где торговали все и всем, я заметил сразу. Он практически не отличался от памятных мне спонтанных рынков и развалов на улицах города, какими я их запомнил в девяностые. И, естественно, одной из особенностей торговли на нём являлось частое несоответствие товара на прилавке настоящему ассортименту.

Лысого Григория Ивановича я заметил издалека. Он разложился своим товаром метрах в пяти от будки сапожника между угрюмым загорелым мужиком в фуфайке на голое тело, перед которым лежало стопкой несколько тельняшек, парочка офицерских армейских ремней и брезентовых варежек, и дородной тёткой, торгующей вязаными носками, салфетками и беретами. Сам же муж Митрофановны торговал самодельными тяпками, граблями и лопатами. На ящике перед ним также лежали старые напильники, клещи, молотки. Инструмент хоть и выглядел подержанным, но содержался в порядке, ни пятна ржавчины.

На моё приветствие он лишь кивнул. Когда же я передал ему записку, он её быстро прочёл и протянул заскорузлую ладонь.

— Деньги давай. И сумку.

Я протянул ему заранее отсчитанную сумму, о которой договорились с торговкой.

— Жди здесь, товар постереги, — Григорий указал мне на перевёрнутое цинковое ведро, служившее ему табуретом, и скрылся в лабиринтах рынка.

Я присел в ожидании, с любопытством осматриваясь и, что называется, проникаясь особой атмосферой, зарождающейся квазиреволюции товарно-денежных отношений. Меня тогда и сейчас не оставляет недоумение по поводу пространственно-временного парадокса в России. Нигде ничего нет. И в то же время у всех всегда кое-что найдётся. Это я про пожрать, если вы не потеряли нить моих размышлений.

Голые полки в магазинах, работающий в три смены консервный завод, не испытывающий дефицита в сырье, так как ящиками с гниющими помидорами и раздолбанными тыквами с кабачками заставлена территория полуразрушенных складов, инженеры, откармливающие ворованным комбикормом бройлеров в городских квартирах…да мало ли ещё каких историй я мог бы ещё вспомнить. Но вот такие рынки, они, как принято было вещать в документалках и писать в газетах, визитная карточка девяностых.

Не успел я особенно соскучится, как вернулся Григорий Иванович.

— Держи, — звякнул он раздувшейся сумкой, — в другой он держал перевязанный для удобства пеньковой верёвкой бочонок из потемневшего дерева с солевыми разводами. К бочонку была приторочена авоська с двумя литровыми банками маринованных огурцов, — тут всё, как Ксения наказала. Может, ещё чего нужно?

Я принял тяжёлую сумку с проставой бригаде свой бочонок со стратегическим запасом сала. Теперь недели две у меня не будет проблем с энергетической подпиткой. Это вам не мох с деревьев обгладывать.

— Григорий Иванович, не подскажете, где бы мне тут робу рабочую какую раздобыть. Работаю грузчиком. Обычная одежда не выдерживает.

— Хм, — задумался мужик, — у меня такого товара нету. Хорошая рабочая одежда дефицит.

— А что сейчас не дефицит, Гриня? — встрял в разговор мужчина в фуфайке на голое тело, что рядом торговал тельняшками.

— Правда твоя, Фрол. Погоди, а может пацану у тебя из армейского чего прикупить. Есть у тебя что-нибудь подходящее?

— Может и есть, — мужик хитро прищурился на меня, — были бы деньги.

— А что есть? — решил я не отступать, лихорадочно подсчитывая в уме мой остаток финансов.

Мужик оглядел меня с ног до головы, прикидывая, видимо, то ли рост, то ли платёжеспособность. Странно, он же видел, что я заплатил Григорию приличные деньги.Или тянет… цену набивает? Игруля. Ну да, если уж торговать, то и торговаться нужно. На мне джинсы не из последних, рубашка хоть и старая, но не дырявая. Кеды «два мяча». Не особенно и мажористый вид.

— Есть афганка летняя твоих размеров. Почти не ношенная. Материал — во! — он выпятил большой палец, — хоть в Архангельск, хоть в Сухум. Сносу не будет! И в стирке непритязательная.

— Сколько? — немедленно сделал я стойку, — песочная хэбэшная полевая форма — это то, что доктор прописал. Я её не только как робу могу использовать. И для тренировок идеальна. Простирнул на ночь — и все дела. Блин, заломит, наверное, цену.

И мужик заломил.

— Сто семьдесят пять. От себя отрываю. Товар ходовой, не возьмёшь — влёт уйдёт!

Чего-то слишком много слов у этого, скорее всего, бывшего прапорщика. И суетится много. Вряд ли у него на этот товар, к тому же ношенный, есть покупатели. Своё продаёт?

— Давно из-за речки? — наугад бросил я. И не пожалел. Лицо мужика расплылось в улыбке.

— Зёма? — в его голосе прозвучала надежда.

— Нет. Простите, я в Союзе служил. Под Тулой. Демобилизовался в 89-м. В Афган не попал.

— Ну и правильно. Не хрен там ловить, коль судьба отвела, — протянул немного разочарованно мужик, — Фрол Фомич, — представился он, протянув мне ладонь с заскорузлыми пальцами.

— Гаврила Никитич, — поспешил я пожать его руку и немного не рассчитал.

— Ого! Видал, Григорий? Не руки — клещи! А так по виду и не скажешь. Мущина! — видимо, в его устах это была наивысшая похвала, — он переглянулся с Григорием, — ладно, сколько заплатишь за «песчанку»?

— Сто пятьдесят рублей, — выдал я, приберегая два червонца. Совсем без денег оставаться не хотелось.