Конец века

— Чё ругаешься, парень? — краснорожий, но аккуратно одетый мужичок отлепился от стеклянной витрины гастронома и шагнул ко мне.

— Да вот, хотел пузырём разжиться, а теперь чувствую завязну здесь надолго, — искренне пожаловался я мужику.

— А ты чё, студент, талонами богат? — глазки у мужика алчно блеснули.

— Да есть немного, правда, с деньгами напряг. Всего двадцать рублей.

— Хех! — расплылся в улыбке краснорожий, — так по талонам как раз на две пол-литры «Русской» и хватит, ещё и на закусь останется. Могу посодействовать, студент. У меня здесь баба знакомая продавщицей работает. Ежели пол-литрой одной поделишься, так я за пять минут всё организую!

От такой наглости у меня отвисла челюсть.

— Да ты не журись, студент! Деньги я тебе за водку отдам. Просто по талонам она девять восемьдесят, а без талонов больше пятнадцати рублей! Да и то, не всегда в наличии. Ну? Соглашайся! Будет нам обоим счастье.

Тут я, наконец, сообразил, для чего этот мужичок тут торчит. У краснорожего просто свой маленький гешефт. Он таким способом себе на очередную бутылку зарабатывает. Выпить-то, судя по роже, каждый день хочется. Эдак никаких талонов не хватит. Или, всё же, банальное кидалово? Ничего, поглядим, я тоже не пальцем деланый. И талоны у меня не бесконечные, само собой.

— Тебя как звать, добрый человек? — спросил я красномордого.

— Гриня, — ответил мужик.

Хм, самому далеко за полтинник, а всё в «Гринях» ходит.

— Слушай меня, Гриня, — положил я руку на плечо мужику, — расклад такой: я тебе три талона и двадцать рублей. А ты свои докладываешь. И отдаёшь мне две пол-литры. Сдача твоя. Идёт?

— А что, студент, — хмыкнул Гриня, — подходяще! Давай лавэ и тару.

— Чё за тара? Ты о чём?

— С луны упал, студент? Пустые бутылки для мены давай, — он кивнул на мою спортивную сумку, в которой лежали рваные штаны и потная рубаха.

— Да я как-то… — не сразу сообразил я, чувствуя, что начинаю краснеть от смущения. Вот же дебил! Забыл, что сейчас для покупки водки нужна пустая тара в обмен.

— Забыл? Вот ты тютя, студент, — хохотнул красномордый, — ладно, Нинка добрая, войдёт в положение. Но и сдачу придётся ей оставить. На чай. Хе-хе… Чё замер то? Деньги доставай!

— Ты, Гриня, меня за полного лоха-то не держи, — я крепко сжал плечо мужика, отчего тот скривился, слегка присев, и с изумлением уставился на мою руку. И то диво: худой парнишка, вдвое меньше по комплекции его самого, а плечо словно железные тиски сжали, — к продавщице вместе пойдём. Да не грусти, не обману. Вот они, талоны-то, — я повертел у него перед лицом тремя зажатыми в пальцах талонами.

— Тады айда за мной, студент. Обойдём с заднего двора.

Мы и правда прошли немного по переулку, свернув за угол жилого дома, на первом этаже которого располагался гастроном. Нырнув за Гриней в один из жилых подъездов, я оказался перед железной дверью, крашеной суриком.

— Нинон! Отворяй, цыпа! Это Гриня! — не откладывая резину в долгий ящик, красномордый забарабанил в дверь. Ждать пришлось недолго.

Дверь резко отворилась — Гриня едва успел отскочить, как в проём внушительным дебаркадером вплыла, судя по грязно-белому халату та самая Нинон.

— Ну? — почти без выражения выплюнула продавщица, упёршись в нас маленькими глазками и насупив монобровь. Гриня зайчиком подскочил к ней и что-то затараторил в розовое ушко с мою ладонь величиной.

— …три бутылки, — я разобрал только окончание фразы красномордого.

— Талоны, — протянула неожиданно маленькую ладошку Нинон, в которую не без трепета вложил три талона, — ждите! — дверь с лязгом захлопнулась, положив начало моим смутным сомнениям.

Но волновался я, как оказалось, зря. Уже через несколько минут владычица гастронома «Родник» появилась снова с прижатыми левой рукой груди заветными бутылками.

— Деньги! — я передал через Гриню две красненьких купюры, к которым тот присовокупил свои сбережения. Нинон внимательно пересчитала купюры. — Тут всего рупь с гривной лишку. Мало, — в голосе продавщицы наконец прорезались какие-то эмоции. Я вопросительно глянул на Гриню. Тот в ответ растерянно пожал плечами. Похоже, мой Вергилий в мир нелегальной торговли не владел актуальной информацией и напутал с конъюнктурой, с-сука... Надо было как-то спасать положение. Стратегический запас водки заменить было нечем.

— Уважаемая, Нина. Денег больше нет. Но нельзя ли в качестве доплаты взять талон на табак? — я постарался вложить в просьбу всё своё нынешнее обаяние молодости.

— Давай, — почти не раздумывая, протянула свою ладошку продавщица, в которую я, слегка задержавшись, выложил из гаманка необходимую бумажку. За что и был немедленно вознаграждён всеми тремя бутылками «Русской». Дверка захлопнулась.

— Держи, — протянул я одну бутылку краснорожему, которую тот тут же определил за пазуху, — хотя, по совести сказать, подставил ты меня, Гриня.

— Прости, студент, но ещё вчера цены были другие. Видать, инфлякция, — пробурчал алкаш.

— Ладно, иди уже, экономист херов.

Уже сидя в мерно покачивавшемся на неровностях асфальта троллейбусе я мысленно посмеялся над ситуацией. И то сказать: обычная покупка водки превратилась в небольшое приключение. В итоге я до декабря остался без талонов на водку и покупать её родимую, что для стратегических нужд, что ради банального пьянства придётся уже втридорога. Да к тому же пришлось отдать один из трёх талонов на сигареты. Я-то не курю, но всё же какая-никакая, а валюта. В реальности тотального дефицита порою ценнее денег.

Эрго — пахать и пахать, шевелить ушками и всем, чем одарил анавра Веер Миров, чтобы обеспечить оперативный простор. Чем, собственно и займусь. Вот только доеду до места.

К хорошему человек привыкает удивительно быстро — этот банальнейший постулат приходил мне на ум по пути к железнодорожному вокзалу не один раз. Только человек, живущий в эпоху, когда транспортная проблема претерпела множество вариантов решений, может по достоинству оценить моё нарастающее к концу пути нетерпение.

Никаких тебе пробок, расстояние, которое я бы пробежал за четверть часа, я преодолевал на этом комфортабельном передвижном сарае минут сорок, не меньше. Романтическая ретропоездка подтолкнула меня к мысли заиметь личный транспорт. Пораскинув мозгами, я решил пока не торопиться. Если в дневное время бегущий человек невольно привлекает внимание, то ночью всё гораздо проще. А с моей выносливостью я смогу передвигаться в нашем городке во многих случаях значительно быстрее, чем любой из автомобилей.

Дело в том, что город моей юности исторически располагался на возвышенности со сложным рельефом. И если новые спальные районы с центром представляли собой относительно ровный городской ландшафт, то старый город с большей частью частного сектора были окружены лесом, через который нужно было добираться до ещё одной молодой застройки. В общем, архитектурный план города представлял собой сложную исторически-шизофреническую помесь ежа с ужом. То есть в некоторые части города на автомобиле протяжённость пути составляла вдвое, а то и втрое больше, чем напрямую пешком. Лишь пересечённый характер местности в зоне кратчайших путей останавливал многих горожан от пешего передвижения.

Но уж мне ли, в студенчестве исходившему все эти овраги и распадки вдоль и поперёк, да ещё с продвинутой силой и выносливостью, беспокоиться о подобных мелочах? Вот и сейчас я стал жертвой стереотипа, шагнув в один из знакомых троллейбусов, умилившись системой оплаты: пятачок в щель пластикового агрегата с прозрачной крышкой, поворот ребристого колёсика и вуаля — я обладатель троллейбусного билета с шестизначным номером. Трогательность ситуации заключалась в том, что можно было и не бросать пятак. Тем более, что в троллейбусе я находился почти в полном одиночестве. Водитель, занятый дорогой и дремлющая на переднем сидении старушка не в счёт.

Но совесть — истинный контролёр советского пассажира — не дала мне этого сделать. Хотя, не факт, что я бы не поступился принципами, если бы в моих карманах не оказалось мелочи.