Страница 19 из 49
– Что это, я не слышала.
– Его мучили сильные головные боли, но он сразу не обратил внимание на это. Пил какие-то таблетки сам, а потом начал падать в обмороки. Чтобы не волновать мать, обратился в больницу в другом городе, там же и лечился. Только не помогло. Его раздражительность в последнее время теперь мне понятна. Он старался меньше бывать дома, прикрываясь работой, чтобы мать ничего не заметила.
– Но почему здесь, может, надо было куда-то в Москву или еще лучше за границу?
– Смысла не было, врач так сказал. Рано или поздно он бы превратился или в законченного психа или в овощ.
– О, Господи, – Кира закрыла лицо руками, чувствуя, как ее охватывает нервная дрожь.
– Взял кредит, прошел несколько курсов какого-то новомодного лечения, препараты выписал из Германии. Все попусту.
– Как же так, почему же он ничего
не сказал!
– Кира, он никого не хотел обременять, и я думаю, стеснялся своей болезни. Да и мать, она ведь сердечница, не стал он ничего ей рассказывать. Он такой всегда был, понимаешь… принципиальный.
Глеб замолчал, и Кира тоже не знала, что сказать. Поворачивала все это в голове, но все равно не могла принять. Самоубийство? Нет, в голове не укладывается.
Глухой голос Глебы разрезал тишину и заставил Киру отвлечься от своих мыслей:
– Я решил, что работать буду в военной академии. Как отец и хотел. Я уже все узнал, съездил, меня там ждут. Отец позаботился. Зарплата там больше, мне теперь долги отца нужно все закрыть.
– Их много, да?
– Нормально, – усмехнулся Глеб.
– А продать что-то? Машину или дачу? – предложила Кира.
– Мать не поймет, будут лишние вопросы, да к тому же теперь продажа возможна только через шесть месяцев, после вступления в наследство. И потом, продам я, а матери что скажу? Нет, Киреныш, нет у меня другого выхода. Платить я буду сам. Не инвалид. А честь отца срамить не стану, мать ничего не должна знать. Колосков, депутат, об этом тоже позаботиться обещал – о самоубийстве никто не узнает.
Кира прижалась лбом к каменной спине Глеба, сильно зажмурила глаза и свое отчаяние и чувства – неуместные, глупые, девичьи – постаралась спрятать глубоко. Что ее мечты значат теперь? Разве откажется Глеб в такой ситуации от своего решения? Нет, не откажется. И ей, как верной подруге, придется хранить молчание и ждать своего Глебку столько, сколько будет нужно.
Постепенно холод подбирался все ближе и ближе, окутывая молодых, которые так и сидели рядышком на скамейке. Каждый из них думал о своем и молчал, понимая, что ничего не изменить. Меняться придется им самим, ведь так распорядилась судьба. А любовь? Любовь все вытерпит.
23
Кира считала, что не имеет права отговаривать Глеба. Да и какой вариант взамен она могла предложить? Лишь быть с ним рядом, идти плечом к плечу и ждать столько, сколько понадобится. Работать Глебу предстояло в военном госпитале при академии. Режим как в армии, выходные только по увольнительным, но все же чаще, чем у простых служак. Мать такому решению, как ни странно, обрадовалась, она считала, что своим поступком Глеб почтит память отца.
Только Кире хотелось кричать и плакать от бессилия. Глеб нужен был ей, не просто нужен, а необходим как воздух. Ей хотелось быть рядом с любимым, жить, мечтать, строить планы на будущий год и ближайшие выходные. Просыпаться утром вместе и завтракать, варить ему кофе или жарить гренки, получать свою порцию поцелуев взамен, а вечером готовить ужин, ждать своего мужчину домой, быть для него такой же необходимой, каким был Он для нее.
Но все шло кувырком, и Кира ничего с этим не могла поделать.
Глеб по договоренности приступал к работе уже через несколько дней. Но помня о своих намерениях, предложил Кире еще раз съездить в поселок к родителям. У Киры заканчивалась практика, и она намеревалась остаться дома у родителей до конца лета. Поэтому, в последние дни, влюбленные старались быть вместе практически все возможное время.
Вера Николаевна любуясь, журила их:
– Да вы уже приросли друг к другу, детки! Расцепляться как будете?
– А мы не будем расцепляться, – отвечал Глеб и стискивал Киру в своих объятиях еще сильнее, а девушка лишь заливисто хохотала.
В пятницу, в последний день практики, Кира решила зайти на квартиру, забрать вещи, которые собиралась отвезти домой. На удивление там она обнаружила плачущую Шурку. Та сидела сжавшись в кресле клубочком и, громко рыдая, размазывала по лицу слезы.
Кира с порога кинулась к подруге, моментально забыв все свои прошлые обиды. Человеку было плохо, и она не могла оставаться безучастной:
– Шурочка, Шура! Ты чего? Ну-ка, успокаивайся давай, слышишь! Шура!
– А-а-а, – заливалась Шурка, – Кирка, он меня броси-и-ил! Сказал, что к этой дуре вернется, она ему блинчики по утрам печет! А-а-а-а, Кира! Меня на блинчики-и-и!
– Господи, горе-то какое! – прижав голову Шурки к своему плечу, уверенно произнесла Кира. – Мужика-идиота потеряла!
– Он не идиот, – сопротивлялась Шура, – он хороши-ий! Бога-атый!
– Пойдём-ка, милая, на кухню. Чаю попьем, и ты мне все об этом расскажешь!
Шурка, все еще судорожно всхлипывая, послушно встала и поплелась на кухню за подругой.
Кира уже ставила чайник и в тот момент, когда она распаковывала пачку печенья, вдруг вспомнила, как они утром с Глебом кормили друг друга бутербродами. От светлых воспоминаний она улыбнулась, но тут же опасливо взглянула на Шурку.
– Кирка, нельзя быть такой счастливой! – обиженно выдала Шурочка, заметив счастливую улыбку Киры и, забирая сразу несколько печенек из пачки, засунула их в рот.
– Подожди, не нужно всухомятку, Саш. Сейчас в чайнике вода уже вскипит, я ромашку с мелиссой заварю, с чаем попьем. Ты лучше расскажи, что случилось.
– Ничего особенного, Кир. Просто мужики все козлы. Наигрался и бросил. Ему вдруг захотелось семейного уюта и покоя. Стал пропадать и задерживаться на работе. А вчера и вообще не приехал ночевать. Сегодня после обеда заявился, так я как положено, скандал закатила, посуду пошвыряла на пол. И он тихо так, козел, спокойно, представляешь! Выдал мне, чтобы я собирала вещи и ехала домой. А он к семье возвращается.
Кира молча кивнула, и пока Шурка продолжала поливать своего любовника грязью, разлила по чашкам чай и тоже присела за стол.
– Шур, ну может, он прав? Ведь у них ребёнок…
– И ты туда же? Нет, Кирка, любовь и дети несовместимы! Что у него там в семье? Заботы одни, хлопоты, и жена с рогулькой на голове в линялой футболке. А я ведь для него все делала, всю себя наизнанку вывернула, лишь бы ему хорошо было! И мне же хорошо было-о, – снова заревела Шурка.
– Ну, Шур, раз он семейный человек, зачем на него было время тратить. И без него богатых и перспективных мужчин много. Мне кажется, найдешь ты еще свое счастье. И полюбишь по-настоящему! – попыталась успокоить подругу Кира.
– Любовь? Перспективный? Неженатый… может ты и права, – задумалась она.
– Конечно, ведь каждый имеет право на счастье – жить с любимым человеком.
– Да, ты права, Кира, – зло вытерла слезы Шурка. – Я еще докажу всем, чего я, стою! А ты чего вообще приехала? – вдруг сменила она тему, внимательно рассматривая подругу.
– Мы с Глебом завтра с утра к моим, в Приглядное, а с понедельника он на работу выходит.
– А жить ты где будешь? На квартире у них остаешься или обратно сюда переедешь?
– Нет, что ты! Я пока с нашей квартиры никуда. К Вере Николаевне буду, конечно, наведываться. Но жить у них я не собираюсь. Очень далеко от универа, да и без Глеба что мне там делать? Неизвестно, насколько часто он сможет брать выходные.
– Так он всё-таки в военную?
– Да. Решил туда, хочет денег заработать.
– Ой, не верю. У Маковецких денег куры не клюют! – фыркнула Шурка.
– Ну, он вроде кредит отцовский хочет побыстрее закрыть, – Кира не хотела вдаваться в подробности, но и врать не умела, поэтому отделалась такой формулировкой.