Страница 23 из 30
— Ты сам уходишь?
— Да, завтра утром.
— Правильно.
— А ты?
— Тоже, наверное. Посмотрим.
— Посмотрим. Ладно, я пошёл: еда стынет.
— Давай, удачи.
Я снова спустился вниз. На фуд-корте по-прежнему шла оживлённая дискуссия. Теперь активное участие в ней принимал Юрин отец, сколотивший вокруг себя сообщество из нескольких человек, которые и впрямь согласились остаться и завтра дать отпор грозившимся нагрянуть обитателям Восхода. Те же, кто намеревался уходить, требовали от Юриного отца открыть супермаркет и другие отделы, чтобы они могли основательно запастись всем необходимым в дорогу. Тот сначала протестовал, но позже уступил натиску подавляющего большинства и сказал, что откроет двери ровно на час, после чего затворит их снова.
— Чё это он раздухарился вдруг так? — недоумевала мать Ангелины.
— Не знаю, — ответил я, допил остатки сока и встал, чтобы унести поднос и помыть за собой посуду.
— Ты это, слыш, чё, Костян… Как насчёт завтра? — спросил Аркадий.
— Да, договорились. Уходим вместе. Можете у меня остаться ненадолго. Но сначала надо собраться. Как магазин откроют — сходим, возьмём всё. И всё, завтра выдвигаемся.
Я развернулся и направился в сторону кухни, не дожидаясь ответа. Вся обстановка нынешней ситуации с просьбой Аркадия остановиться у меня была в точности такой же, как тогда, на десятый день. Но, всё же, имелась какая-то существенная разница, которую я не мог объяснить, но которую явственно ощущал. Будто бы тогда, несмотря на то, что Аркадий был в положении просящего, я чувствовал себя обязанным и зависимым от своего конечного решения. Теперь же в зависимом положении находился Аркадий, а я, сознавая за собой возможность отказать, проявлял щедрость. Говорю же, трудно это объяснить — гораздо проще прочувствовать, и то, что прочувствовал я, меня пьянило и служило поводом к гордости: быть может, беспричинной.
Когда Юрин отец открыл рольставни супермаркета, народ хлынул внутрь и стал сметать с полок всё, что мог унести. Разумеется, никто больше ни за что не платил. Я — тоже. И тем не менее, я старался не жадничать и брать только то, что мне хочется взять, а не то, что мне было необходимо. Например, я не счёл нужным запасаться крупами и всякого рода вещами из набора начинающих выживальщиков. Такого добра у меня и дома хватало, а брал я лишь те вещи, которые при худших сценариях развития событий вскоре станут большой редкостью, и которыми я хотел насладиться напоследок. Я взял несколько колбас, сыров, пару упаковок непортящегося тостового хлеба, мороженое, которое планировал съесть немедленно, и даже бутылку вина. В алкогольном отделе был аншлаг: все запасались крепкими напитками впрок, чтобы при случае иметь шанс забыться и отрешиться от происходящего за окном. Сигареты тоже быстро расходились. Гораздо важнее для людей оказывалась потребность в химическом скрашивании тоски, одиночества и изоляции в своём жилище, нежели возможность положить в свои сумки лишнюю упаковку гречи. Необходимость праздника на фоне творящегося в мире затмевала страх перед возможной нехваткой продовольствия. Очень скоро эти люди станут корить себя за то, что вместо килограммов риса забили рюкзаки литрами бурбона, но пока они делали то, что считали нужным и верным.
Когда праздник жизни закончился, все мы, собравшиеся завтрашним утром убираться прочь, расположились в кинозале. Кто-то прямо тут, прямо сейчас начинал праздновать, и те из нас, кому хотелось выспаться, были жутко этим недовольны. Я спать не хотел, да и праздновать мне тоже было пока нечего, и я молчаливо наблюдал за всем происходящим со стороны. Аркадий всё пытался втянуть меня в планирование нашего завтрашнего похода, но я не слушал его и всячески пытался уйти от разговора. Из нашей вылазки на семнадцатый день я хорошо уяснил одно: любой, даже самый безупречный план имеет очень большой риск разрушиться и оставить тебя в ступоре непонимания происходящего, а затем — в пучине беспросветного уныния и разочарования. Гораздо проще и мудрее — оставить себе волю действовать по ситуации при любых обстоятельствах и освободиться от оков плана А, Б и прочих букв алфавита. Снаружи творится сущий хаос, и чтобы выжить в нём, нужно соответствовать среде и приспосабливаться к ней. Таким я видел залог безмятежного существования на закате девятнадцатого дня жизни в полнейшей неизвестности.
Где-то там, за пределами кинотеатра, люди с Юриным отцом во главе и через несколько часов после полуночи не спали, планируя завтрашнюю встречу с Восходом.
День 20
В районе семи утра нас с Аркадием разбудил Юра. Выглядел он растерянно и испуганно.
— Пацаны! Вы чё там, когда уходите? — спросил он.
— Щас, как все проснутся, — ответил Аркадий, — А чё?
— Блин. Слушай, по-братски, можете там, внизу с нами постоять?
— С кем?
— Со всеми. Там, в общем, батя задумал этих типов мутных пугнуть, когда они придут. Друг твой вон, в курсе, — Юра кивнул на меня, только-только вставшего с лежанки и усевшегося в одно из кресел.
— И чё? — недоумевал Аркадий, — Мы-то при чём? Мы щас домой идём, мы воевать не подписывались.
— Да и не надо воевать! У бати ствол есть, он их так, шуганёт, и всё. Надо просто для количества, чтоб народу побольше было. А то нас всего семь.
— Для какого количества? Мы уже на чемоданах, вон! — Аркадий кивнул в сторону наших заполненных до краёв рюкзаков, стоявших рядом.
— Братуха, пять минут всего! Ну чё ты, ну? По старой дружбе.
— Я на стрелку не подписывался, — вяло протестовал Аркадия, уже явно готовый к тому, чтобы уступить.
— Да и не надо ничё делать! Просто постой и посмотри грозно. Я тебе говорю, пять-десять минут, и всё, и пойдёте, куда надо. Они, вон, спят ещё всё равно, — Юра метнул взгляд на Ангелину и её мать, спавших по соседству.
— Ладно, ладно. Костян, ты пойдёшь? — спросил Аркадий.
— Давай, — ответил я.
Я был уверен, что аргумент в виде пистолета подействует на непрошенных гостей, как действовал раньше, когда в Радуге заправлял полицейский, и не сомневался, что всё пойдёт по плану. Ко всему прочему, мне, всё же, хотелось увидеть развязку всей этой истории и уже на этой мажорной ноте покинуть торговый центр.
— Спасибо, пацаны! Возьмите только чё-нибудь, чтоб серьёзно выглядеть.
Аркадий взял топорик, а я — свой молоток.
— Погоди. Надо их будить, — сказал Аркадий.
— Кого? — спросил я.
— Их, — ответил он, подошёл к Ангелине и её матери и потряс их обеих за плечи.
— Зачем? — недоумевал я.
— На всякий. Вставайте! Давайте пока, раскачивайтесь в темпе, мы внизу будем ждать.
— М-м-м?.. — только и смогла промычать в ответ на это Ангелина, приоткрыв опухшие от сна веки.
— Вставайте говорю! Выдвигаемся минут через десять. Мы внизу будем. Как готовы будете — берите рюкзаки, и идём, — инструктировал её Аркадий.
— Чё так рано-то? — возмутилась она.
— Надо. Всё, буди мамку и подскакивайте. Костян, возьми рюкзак.
Я не стал спорить, поняв, что так Аркадию будет спокойнее, и что времени на разглагольствования о том, возвращаться ли нам в кинозал после дельца внизу или нет, не было.
— Хорош уже, пошли быстрее! Они минут пять назад уже от своей ночлежки отошли, сюда идут, — торопил нас обоих Юра.
Мы взяли рюкзаки со всем, что запасли вчера вечером, и вслед за Юрой направились в холл первого этажа. Там уже стояли люди: Юрин отец, ещё четыре человека, которых ему вчера удалось убедить составить ему компанию, и, к моему удивлению, Тоха, сжимавший в руке нож.
— Идут! — объявил Юрин отец, увидев толпу экипированных странников с рюкзаками и сумками наперевес, и с внушительным разнообразием холодного оружия в руках.
Вид этих людей всех вместе вселял ужас. Не такой, конечно, как вид одичалых заражённых, стремительно прущих толпой и стремящихся разорвать и сожрать всех на своём пути, но близкий к этому.
— Чё, как делаем? — спросил кто-то по нашу сторону баррикад, — Запускаем их и тут базарим или как?