Страница 21 из 30
После обеда я лёг поспать, чтобы предстоящую ночную вахту нести бодрым и отдохнувшим. Когда вечером пришла пора сменяться, я поднялся на крышу и поздоровался с Тохой.
— Привет, — сказал я.
— Здоров, — ответил Тоха, — Чё там, как всё внизу?
— Нормально. Как тут?
— Путём. Мертвечины нет: как испарились все. Чё там Лёха?
— Отдыхает. Вроде, говорят, нормально дело. Жить будет.
— Ясно. А этот чё там? Задачи нарезает?
— Кто?
— Ну, который вместо мента теперь.
— А-а. Да нет вроде: делать-то особо нечего. Так только, текущие моменты.
— Понял. Ну чё, ты всё, заступаешь?
— Ага.
— Ладно. Я вниз пошёл тогда.
— Давай.
Тоха отдал мне рацию и направился к выходу. На полпути он остановился. Будто бы он что-то забыл, но не мог вспомнить, что именно.
— Слыш, я чё спросить хотел, — вдруг начал он, — А чё со стволом-то в итоге?
— С каким? — делано удивился я.
— С которым мент ходил всё. Он с ним ушёл, когда вы разминулись?
— Ага, вроде, — ответил я.
— А-а. Ну окей тогда, давай, счастливо.
И Тоха ушёл.
Ночь была холодной. Небеса заволокли тучи, и звёзд видно не было. Казалось, что вот-вот соберётся дождь. Я накинул на себя плед, взял термос, который догадался притащить с собой в наряд, и стал попивать горячий чай, вглядываясь в пустоту.
День 19
Утром, едва вернулся Тоха, я сразу же отправился вниз, чтобы как следует отдохнуть. Я попросил у Лёхи ключи от подсобки его магазина, чтобы отоспаться там, в тишине и покое. Лёха дал ключи и попросил вернуть, как закончу.
— И ещё это, — добавил он, — Опусти там шторку эту на входе, чтоб никто не шастал.
— Понял, сделаю. Спасибо, — ответил я.
— Да не за что.
Сон вышел знатным. Мне снился парк аттракционов и Ира, и то, как мы гуляли с ней там и ходили в какие-то места. Всё вокруг было смазанным и неоднородным, как это обычно бывает во снах, и мы лихо перемещались между пространствами, буквально телепортируясь из одной точки в другую. Мы ели сладкое мороженое, вкус которого я уже успел позабыть. На ней был белый сарафан с голубыми цветочками, так же легко и плавно танцевавший на ветру, как и её вьющиеся волосы. Она много улыбалась. Я, кажется, тоже.
Проснувшись, я сразу же написал ей. Рассказал обо всём, что произошло за последние дни и извинился за то, что давно не выходил на связь. Она была онлайн и ответила сразу же. Сказала, что у неё всё нормально, но припасы заканчиваются, и мало-помалу приходится начинать экономить. Звучало это любопытно: неужели до сей поры им с родителями удавалось не ограничивать себя ни в чём, и только сейчас они задумались об экономии? В ответ на это она сказала, что их кухня всегда напоминала собою схрон на случай ядерной зимы, и что на фоне бардака за окном и полной невозможности выйти куда-либо проблема продовольствия была для них сущим пустяком. Мне было радостно это слышать, но Ира не разделяла моего оптимизма. Для неё девятнадцать дней взаперти были нестерпимой мукой, а единственная отрада, состоявшая в том, чтобы подышать свежим воздухом на балконе, омрачалась необходимостью слушать стоны заражённых, толпами бродивших под окнами, и приглушённые щелчки автоматных выстрелов вдалеке. Она сказала, что с удовольствием поменялась бы местами со мной, на что я ответил, что с радостью принял бы сейчас её участь. Сошлись мы на том, что неплохо было бы нам оказаться где-нибудь вместе.
Я вышел на фуд-корт, чтобы получить ужин, который для меня технически представлял собой завтрак. Вместе с ужином я получил миску полнейшего недоумения от происходившего там. Перед собравшимися выступал человек, которого я раньше не видел в торговом центре. Он держал слово. Все — и даже Юрин отец — слушали его внимательно и сосредоточено: так, словно этот человек был новым шерифом в нашем скромном городке и сегодняшним вечером почтил визитом наш ковбойский салун.
— …Поэтому смотрите сами, — говорил человек, — Просто чтоб вы понимали ситуацию. Да, ясное дело, вся эта тема с магазинами — это похвально даже, если по ментовским понятиям судить. Но времена сейчас другие. Кушать же всем хочется, правильно? А деньги теперь как зарабатывать? Зарплата чё-то мне вот лично не приходила в начале месяца. Понятно, что у вас был расчёт, что всё утрясётся как-то. Поначалу оно так и казалось всё: ещё мальца — и всё, порядок восстановлен, эпидемия побеждена, все счастливы. Но уже месяц почти прошёл без малого. Новости в мире сами знаете, какие. В городе — аналогично, ничего хорошего не светит. Поэтому надо как-то выживать, надо как-то барахтаться. В общем, смотрите, времени до завтра даю, чё надо — берите сами, если есть куда идти — идите, если надо остаться — оставайтесь, не выгоним, приютим, обогреем. Завтра мы по-любому заходим, при всех раскладах. Если есть желание сейчас мне морду набить или ещё чё — ваше право. Но тогда не ждите, что мои пацаны с вами церемониться станут. Всё, как говорится, благодарю за внимание, всем всех благ. Выход найду.
На этом слове человек ушёл, и никто не отправился его провожать. Ещё какое-то время все сидели в такой тишине, словно им только что анонсировали многосуточный премьерный показ всего арт-хаусного кино, снятого человечеством, и явка была строго обязательной под угрозой смертной казни.
— Ну и чё делать-то теперь? — спросил, наконец, кто-то, обращаясь к Юриному отцу, взявшему на себя лидерские полномочия.
— Да откуда я знаю?! Надо подумать, — ответил он.
— Чё думать?! Это ж урки чистые! Рожи уголовные, они тут камня на камне не оставят. С такими тут заживёшь!
— И чё теперь, воевать? В штыковую на них?
— Валить надо! Забирать всё и валить!
— Это хорошо, если есть, куда! А мне до дома тридцать километров! И я не на машине сюда приехала!
Отдельные реплики очень быстро слились в гул ропщущих голосов, в котором трудно было вычленить что-либо содержательное. Юрин отец ещё около минуты сидел с задумчивым видом и полумёртвым взглядом смотрел в стол прямо перед собой, потирая ладонью подбородок с недельной щетиной. Потом он встал и так громко, как мог, сказал:
— Так, стоп! Тихо! Тихо!!! Я на крышу, осмотрюсь. Вы тут сами себе подумайте обо всём. Вернусь — обсудим, что дальше делать.
Под вновь взорвавший зал гвалт обсуждений Юрин отец ушёл на крышу, а вместе с ним — и сам Юра. Я подсел к Аркадию. Ангелина и её мать сидели за тем же столом.
— А чё случилось-то? Кто это? Я половину прослушал, — спросил я, обращаясь к Аркадию и стараясь перекричать шум вокруг.
— Да чё тут? Короче. Пришёл тип этот. Сначала типа просто в магаз как будто бы зайти. Потом говорит, хочу объявление сделать, соберитесь все. И начал раскладывать. Говорит, мол, вот, я вижу, мент вас покинул, поэтому вот, как всё теперь будет: наш интерес, мол, жить здесь, ко всем благам поближе. Раньше нас мент ваш не пускал, да ещё и одного застрелил, но против вас мы ничего не имеем. Даём вам, мол, время подумать, уходить или оставаться, но если останетесь — жить будете по нашим правилам. И чё-то типа про то, что вот, времена сейчас другие, кушать всем хочется, а деньги теперь как зарабатывать?..
— Да, дальше я уже слышал, — прервал Аркадия я, — И чё делать думаешь?
— Да что тут думать? Уходим, и всё! Не хватало ещё тут с этими… Под одной крышей, — сказала вместо Аркадия мать Ангелины.
— Я тоже, если честно, не хочу оставаться: боязно как-то, — сказала Ангелина, а потом спросила уже Аркадия, — Ты как? К тебе, наверное, идти надо: до тебя-то ближе.
— Да, по ходу, — ответил он, — Но только завтра уже. Щас вон, темнеть уже скоро начнёт. Да и взять чё-то надо в дорогу. А ты Костян чё? Вариант у тебя перекантоваться будет, как в прошлый раз? Недолго, чисто так, перевалочный пункт.
— Я сейчас приду, — ответил я, вышел из-за стола, на котором оставил поднос с недоеденным ужином, и отправился на крышу.
Наверху я нашёл Юру и Юриного отца. Они стояли у края и всматривались куда-то вдаль: Юра через бинокль, а Юрин отец — просто так.