Страница 13 из 30
На первый взгляд может показаться, что на Иру и на её судьбу мне было в некоторой степени всё равно. Я редко писал ей и мог спокойно прожить целый день без того, чтобы чиркнуть ей пару строк и справиться о её самочувствии. Обычно, как я слышал, девушки интерпретируют это как знак безразличия. Но нет: я любил её, ценил и дорожил ею, и уж конечно интересовался её положением. Просто я не видел смысла в том, чтобы спрашивать у неё что-то вроде «как дела?» каждый час. Ну сказала она один раз, что всё у неё супер, да к тому же она дома, за кирпичными стенами, с родителями — зачем в таком случае суетиться и переживать? Ясно же, что у неё всё клёво и так, и что от того, что я спрошу об этом сто раз вместо одного, ни лучше, ни хуже не сделается. Почему отношения с девушками — это будто бы всегда война за её расположение, на которой каждый божий день ты должен доказывать ей, что и сегодня ты испытываешь к ней такие же тёплые чувства, как и вчера? Почему нельзя один раз проговорить это, и всё? Почему постоянно нужны какие-то знаки того, что я волнуюсь, я забочусь, мне не всё равно? Странное дело, всё же.
Поразмыслить над этими и многими другими вопросами у меня не оказалось времени. Пока я переписывался с Ирой, настало время обеда, во время которого которого полицейский подошёл к нашему столу и поставил нам — новоприбывшим — наши первые задачи. Ангелина вверялась в распоряжение своей матери, и квесты ей должна была выдавать она, исходя из того, чем ей самой нужно было заниматься. Аркадия приняли в банду Юры, его отца и ещё нескольких человек, занимавшихся постройкой многоуровневых баррикад на всех входах и уязвимых местах первых этажей. Мне же выпала честь стать вахтёром и нести дозорную службу на крыше, сменяя от случая к случаю тамошних завсегдатаев, с которыми мне сегодня предстояло познакомиться. Они-то — там, наверху — и должны были ввести меня в курс дела. Я был рад уже тому, что меня не подрядили таскать тяжести или делать что-то непостижимо сложное. После обеда я отправился на крышу, чтобы познакомиться с ребятами.
Ребят звали Лёха и Тоха, и выглядели они, сидящие за раскладным столом и играющие в карты, так же органично, как и их имена, написанные через запятую. Мне показалось, что они не очень-то были рады компании. Так или иначе, я объяснил, что меня сюда отправил полицейский, и что я должен находиться здесь и нести вахту, хотя сам предпочёл бы сейчас оказаться дома и играть в видеоигры. Они рассказали, в чём состоит суть их службы:
— Просто смотри по сторонам и всё. «Гляди в оба», как в фильмах говорят. Постоянно считай мертвецов, которых видишь неподалёку. Считай, определяй по компасу стороны света и докладывай, когда надо, мол, к северу четверо, к югу — пять, и так далее, — начал объяснять Лёха.
— Да, типа того. Это надо, чтобы всегда быть в курсе, чё происходит вокруг. Ну и вести себя нужно тихо — это ясно. Чтоб не сбежались кто попало. А, ну и если кто-то живой придёт — сразу по рации сообщаешь вниз, мол, идут свои, быть готовыми, — дополнил Тоха.
— И часто живые приходят? — спросил я.
— Ну, последними вы были вроде. А так — да, иногда приходят чисто так, закупиться по мелочи. Мы их впускаем, мент им магаз открывает, они всё чё надо покупают и уходят. Так много раз было. В основном, люди не задерживаются и идут назад к себе. Иногда — возвращаются, типа чтоб ещё раз чё-то прикупить. Магазов-то больше нормальных кругом нет: все либо вынесли, либо там конченные всякие сидят и стригут по десятку косарей тупо за вход. У нас тут оно как-то по-людски в этом смысле.
— Ага, — подтвердил Лёха, — Это пока мент всё держит, и пока шпана огнестрелом не разжилась.
— Ой, не нагнетай, ну! Всё ништяк же.
— Ага. Те типы чё тогда, просто так приходили? Стопудов разнюхивали, смотрели, чё-кого, кто тут есть вообще, где зайти, чё вынести.
— Да ну пришли и ушли, чё теперь? Вернутся — разберёмся поди, чё зря тему мусолить?
— Не знаю, братуха, тревожная ситуация какая-то была просто.
— Это вы про что? — вмешался я, — Что за типы приходили?
— Ай, да ну, нафиг тебе это знать? Меньше знаешь — крепче спишь. Не забивай голову, — ответил Тоха.
— Может, на троих раскинем? — сменил тему Лёха, а потом обратился ко мне, показывая взглядом на карточный стол, — Будешь?
Я согласился, но сугубо для того, чтобы поддержать компанию и за партией-другой узнать побольше о вахте и о том, как часто мне придётся здесь стоять. Как оказалось — практически каждый день с перерывом на сон. Такими, во всяком случае, были предположения Лёхи и Тохи. Они полагали, что меня прислали сюда для того, чтобы их задействовать где-нибудь ещё, и когда я во всё вникну, их станут забирать на другие задачи. Им самим не нравилась идея потери козырного местечка и непыльной работёнки, заключавшейся в игре в карты с перерывами на поглядывание по сторонам. Потому-то они и не были рады меня видеть и встретили поначалу довольно холодно.
Мне стало неловко, но ребята, правда, успокоили меня, сказав, что всё нормально, и что я тут особо ни при чём. Они научили меня пользоваться рациями, с помощью которых поддерживали связь с полицейским. Изначально рации были найдены в комнате охраны, но, поскольку охрана ретировалась из Радуги в первые же дни, рации эти стали никому не нужны, как и униформа, и много чего ещё, что оставалось в здешних подсобках, и на использование чего не распространялось общее правило неприкосновенности и необходимости выкупать что-то прежде, чем это взять. Уже к вечеру я вник в суть всего и был готов нести службу в одиночку. Я сказал об этом ребятам, но они попросили меня не говорить полицейскому о том, что я уже сейчас готов начать сменять их на посту. Сказали, мол, когда он спросит, во всём ли я разобрался, ответь, что ты-де ещё теряешься, что с рациями не до конца всё понятно, или что стороны света путаешь. Словом, Лёха и Тоха попросили меня наврать что-нибудь нашему большому боссу для того, чтобы они могли подольше наслаждаться своей непыльной работёнкой и отсутствием необходимости делать что-то ещё. Я сказал, что совру полицейскому: не хотелось портить отношения с ребятами и идти на конфликт. Хотя чувствовал я себя погано, когда я плёл свою чепуху перед полицейским. Он вызывал у меня больше симпатии и доверия, чем мои предшественники на посту дозорного, да и чем вообще кто-либо ещё.
В конце дня Юра и Аркадий выглядели уставшими. Похоже, они тоже жалели, что пришли сюда, и что теперь не могли отсюда уйти. У Аркадия здесь была Ангелина, которая хорошо чувствовала себя тут, и которая никуда не собиралась уходить от матери. А у Юры был отец, который проникся идеей причастности к чему-то большому и важному, и который не отпустил бы Юру одного назад, в их дом. На этой почве — на почве неприязни к Радуге и к своему здесь положению — нам удалось неплохо так сблизиться, несмотря на различия в характерах и на то, что в прошлой жизни мы существовали в разных мирах и особенно не общались за неимением чего-либо общего меж нами. Здесь же, помимо глобальной общей беды, нас объединяло ещё и недовольство необходимостью повзрослеть по щелчку пальцев и вмиг переродиться из инфантильных гусениц в трудолюбивых бабочек. Юра и Аркадий, чётко понимавшие те причины, по которым они не могут отсюда уйти, недоумевали, глядя на меня.
— Я вообще не знаю, чё тебя здесь держит? — изумлялся Аркадий, — Шёл бы себе назад, в хату свою, да сидел бы там, кайфовал.
— Да, — задумчиво вторил ему Юра, — Я бы тоже щас покайфовал. Да просто хотя бы в кровати нормальной уснуть, понимаешь? А не тут вон, на креслах этих…
— Слыш, внатуре, Костян, чё ты тут тусуешься? Тебе тут дойти-то реально два шага, — спрашивал Аркадий.
Я не знал, что ему ответить. Вернее, знал, но не хотелось рассказывать ему о том, как я боюсь выходить наружу, чтобы пройти те самые два шага, о которых он говорил. Не хотелось потерять лицо перед ними всеми. Хотелось выглядеть чуть круче, чем я есть на самом деле.
— Да ну его, — отвечал я, — Чё дома одному сидеть, с ума сойти можно. Тут хоть есть, с кем поболтать, да и… И реально же полезное дело делаем.