Жестокие игры I

Выкурил сигарету, сидя в машине, чтобы немного успокоиться. Надо бросать. Или на безникотиновые переходить. Выполз из-за руля и подошел к кухонному окну – свет горел, за шторкой я видел чью-то тень, но Маринка это или нет? Потоптался под окном и вернулся в машину да так и застыл – девчонка шла через дорогу из того парка, где я отбивал ее у трех полудурков. Бедра стройные под юбочкой соблазнительно очерчивались при каждом шаге, грудь небольшая под шелковым шарфиком дерзко вздрагивала – аж слюни потекли. Подошла к машине – не подойти к подъезду, только если обтереть грязь с крыла. Возмущенно вскинула взгляд на водителя – на меня то есть – и застыла. Я залип, пока смотрел ее эмоции – она вспыхнула снова, в глазах возмущение, узнавание, удивление… Завел машину, сдал назад на метр, наклонился и дверцу с пассажирской стороны открыл:

– Садись!

– Отвали! – фыркнула она и в подъезд пошла. – Придурок!

Сам знаю.

Меня как накрыло – она сейчас за железной дверью забаррикадируется, никакими клещами ее оттуда не достану. Выскочил из машины и рявкнул:

– А ну в машину села! Быстро!

Марина аж на месте подпрыгнула, обернулась, глазищи опять с чайные блюдца. Напряглась вся, но вернулась, села, спина прямая, руки на колени положила.

Нагнулся, лицо к лицу, глаза в глаза…

…губы в губы… пил ее дыхание, не давая ему раствориться в воздухе, и надышаться ее сладким дерзким запахом не мог…

Тряхнул головой, наконец, нащупав ручку дверцы. Захлопнул и выпрямился. Она, кажется, даже выдохнула расслабленно. Я зачем-то снова завел машину, обогрев пожарче врубил – Маринку постоянно согреть хочется, взять ее, мелкую, в плед укутать и на коленках держать в руках, чтобы разомлела от тепла, поддалась… и на кровать ее положить, зацеловать, чтобы горела вся, как ее щеки, пылала, как костер, и согреться в ней, раствориться, забыться…

Бл***! Бл***! Бл***!

Я схватился за сигарету нервно, сунул аж две в зубы, чертыхнулся, одну в окно швырнул, вторая прилипла и следом полетела. Выматерился и дал газу, машину с места сорвал с визгом покрышек, чуть на дорогу, что в десяти метрах, кузнечиком не выпрыгнул. На девчонку не смотрел – всю душу вымотала! Сейчас лупить по стене возле ее лица хотелось сто раз кряду. Или двести. Дал круг вокруг парка. Потом второй. Как бешеный заяц, убегал от себя и от нее, держа рядом. Она молчала, а я на третьем круге ларек с мороженым увидел. Остановился, два ведерка взял: с джемом из малины – для меня, зеленое яблоко – для нее. Попросил у продавщицы две ложки пластиковые и вернулся за руль. Закатился опять в ее двор, сунул ей в руки банку килограммовую:

– Ешь!

Она взяла робко, открыла осторожно, царапнула по краешку порцию с горошину, языком слизнула, ложку между губ сунула и сжала… Я это все взглядом проводил, и член чуть трусы не порвал.

Вцепился в свое ведро, черпанул от души.

– Ты мороженое поесть приехал? – осмелела она.

– Угу, – буркнул я, набивая рот порцией с обилием джема.

А сам мысленно уже раздел ее и языком в этом малиновом джеме ее сосочки облизал, весь животик вымазал и ниже сползал, так лизнуть ее бугорок хотел, пройтись языком по складочкам, вычистить их от влаги возбуждения как следует…

– Можно у тебя попробовать? – услышал.

Чуть ложку не проглотил.

– Ч… чего?

Повернулся к ней, аж дыхание потерял. Она уже джем в моем ведре на ложку собрала и мороженное отколупывала, а я смотрел на такое близкое, склоненное над моими ногами лицо, и мысли такие непристойные в голову лезли: ведерко отодвинуть, член вытащить и дать ей попробовать. Пока представлял, она полную ложку наковыряла и поднялась, на меня смотрит и в рот розовый шарик сует. Сглотнули вместе.

Надо было черничное брать.

– У тебя вкуснее, – сообщила она и подтек джема с ложки языком слизала.

Меня как спицей насквозь прошило. Сунул ей в руки свое ведро и ложку, снова машину завел, выкатился на дорогу и помчался в город, как возбужденный кот, которому скипидар под хвост плеснули.

Он уже огнями расписался, светился весь, пробки рассосались. Куда ехал – сам не знал, просто хотел, чтобы Маринка рядом была, мысли в порядок привести, от развязных фантазий отвлечься. Музыку включил. Тепло, уютно стало. Поговорить захотелось.

– Что ты в сауне делала? – спросил я и повернулся к девчонке, краем глаза за полосой следя. Разглядывал ее лицо, в полумраке салона машины такое красивое.

– Работала, – пожала она плечами.

– Когда теперь на смену? – зло спросил, чувствуя, что закипаю снова.

– Я ушла оттуда.

Даже яйцам легче стало. Пот со лба утер – когда только вспотел так? Сделал обогрев поменьше.

– Ты ешь, ешь, – заулыбался я, как придурок, – пока все не съешь, домой не повезу.

– Два кило мороженого?! – засмеялась она. Весело так, непринужденно. Я невольно залюбовался ей. Правда красивая. И смех у нее красивый. И сиськи сто процентов тоже красивые. – Я ж с ангиной свалюсь!

– Зато под ногами не будешь путаться.

Бл***! Я это вслух ляпнул?!

Чуть чуб себе не выдернул от досады на самого себя. Хотя… к лучшему. Мотало меня как перекати-поле – то к ней, то от нее, сам не знал, чего хотел и добивался.

Она насупилась вся, помолчала и выдала:

– Ты как пришел в универ, так меня и не замечал, мог бы и дальше не замечать, я тебе на глаза не лезла, – с обидой такой, констатация факта.

Отвернулась к окну, напряглась вся.

– Мороженое ешь, сказал! – гаркнул, дебила кусок, потому что растерялся – как не видел-то ее? – Бл***, Марин, ешь, а? Вот правда, молчи лучше, потому что… – мне надо подумать.

– А то что? Свою Верхову натравишь, чтобы меня титьками задавила?

Ух ты! Ревнует?!

– А ниче у нее сиськи, да? – нахально улыбнулся я и склонился к Маринке, положил голову на узкое плечо. Получил в ухо, когда дернула им, а потом отмахивался одной рукой, смеясь и держа руль, потому что девчонка лупила меня по голове и по чему придется. – Воу! Воу! Полегче! Сейчас врежемся! – я закрутил руль резко влево-вправо, бросая машину из стороны в сторону, следя по зеркалам за другими тачками.

– Чего ты вообще приперся?! – выкрикнула она и перестала меня дубасить. – Чего тебе надо от меня?!

– Трахнуть тебя хочу, – признался честно и, положив руку на пах, сделал пару пошлых движений поясницей. Член стойко держал осанку. – Решил мороженым соблазнить. Ты соблазнилась?

– Да пошел ты! – заорала она во всю глотку.

Открыла окно и выкинула оба ведра прям на Кутузовском проспекте.

– Тогда какого хера ты в сауну работать поперлась?! А?! Другой работы не нашла?! Ждала, пока тебя там растрахают во все щели?! Этого хотела?! – я орал так, что слюни летели, чувствовал, как лицо покраснело от напряжения, наклонялся и в губы орал ей, как сумасшедший, сорвавшийся с цепи маньяк. – Давай, снимай штаны, так насажу на хуй, что… – подавился словами, когда на нее взгляд кинул.

Скрутилась вся, будто я бил ее наотмашь со всей дури, руки в груди прижала, аж ноги подобрала, в угол забилась и плакала. А я дышал тяжело, будто марафон на всей скорости пробежал, воздуха не хватало, под сердцем кололо от того, как молотило оно, разбивая ребра в хлам. Скатился в первую попавшуюся подворотню, ремень отстегнул свой и ее, на руки девчонку перетянул, к себе прижал и лицо принялся целовать, слезы пил, текшие по лицу, то в губы впивался, то глаза целовал, то щеки… Руки сами потянулись под пальтишко и рубашку. Согреть всего лишь хотел, успокоить и самому успокоиться, да только дымящийся член – плохой утешитель, его так от запаха и близости к нему тела девчоночьего долгожеланного прошило, что мозг навылет просто – ладонью грудь Маринкину упругую накрыл и…

…прилетела такая жгучая пощечина, что будто в Кассиопею слетал – так звезды из глаз вылетели и сложились. Отрезвило мгновенно.

Маринка с коленей моих назад на свое сиденье утекла, как песок между пальцев, одежду поправила, пристегнулась и отвернулась. И молча сидела.