Страница 25 из 31
Ну а Алладин, явно не ожидая и имея при себе обратную уверенность в умении достигать Никифером Петровичем поставленных целей, – слабак он прежде всего и на этом я с ним и сыграю свою злую шутку, – делая только вид, что он в Никифере Петровиче был всегда уверен и поэтому только вручил ему свою волшебную лампу, – не Григорию Францевичу же в самом деле вручать её, у него итак в жизни всё есть и в порядке, и даже Эльза Брауновна, дама скептического склада ума, ближе в его сторону смотрит, чем на Никифера Петровича, человека хоть и более симпатичного, но не может она как-то себя проявить и заявить, как это делает Григорий Францович, от одного чмокания которого при поедании им устриц ставится взволновано в душе и страшно за устриц, которые он так питательно засасывает ртом, – обращается к Никиферу Петровичу с вопросом констатации факта его сделанных успехов. – Вы её открыли?
– Как видите. – С вызовом отвечает Никифер Петрович, демонстрируя Алладину свои руки все в ссадинах и кровоподтёках, указывающих на то, что ему стоила вера в слова Алладина. И теперь ты, Алладин, от своих слов не отвертишься точно. И если попытаешься вывернуться от ответственности за свои слова, то у Никифера Петровича тут же возникнет на месте прежнего другое желание, – прибить тебя, гада, этой бутылкой, – и Алладин будь уверен, получит по голове этой бутылкой.
Ну и Алладин, верно прочитав всё это по Никиферу Петровичу, не стал сразу отнекиваться, заявляя, что его тут все неправильно поняли, я, мол, в гипотетическом плане делал это своё предположение даже, а он, что за ловкий манипулятор человеческим сознанием, поступил более дальновидно и ловко, резко так перехватив бутылку из рук раззявы Никифера Петровича и таким образом купировал для себя первую опасность, которая могла ему угрожать под накалом необузданного здравомыслием гнева Никифера Петровича, если он не сумеет верно понять то, что ему сейчас скажет Алладин.
Ну и Никифер Петрович, так не вовремя спохватившийся на том, что его в перспективе инициативы уплыли из его рук, слегка растерялся и был вынужден занять позицию ожидающего лица, отдав право на первое слово Алладину.
Алладин между тем проскользнул своим взглядом мимо Никифера Петровича и уставился в упор на его соседей по столу, Григория Францевича и Эльзу Брауновну, со своей стороны застывших в напряжённом внимании к Алладину. От кого чего угодно можно в свою сторону ожидать, а учитывая нахождения в его руках открытой бутылки, то риски его неправомерного поведения в свою сторону многократно повышаются. Он, как минимум, может без на то с их стороны приглашения присоединиться к ним за стол, – в ногах, мол, особой правды нет и вредно для организма пить стоя, – и начнёт вносить в их умеренное общение сумятицу неинтеллигентного разговора на самые скользкие для женского интеллекта темы.
Что, естественно, не приемлемо для того же Григория Францевича, вынужденного таким поведением Алладина встать на защиту женского я Эльзы Брауновны, такого беззащитного существа под напором умения Алладина подвести всякую легковерную девушку к той черте, за которой её ждёт падение. И возникшее разногласие между лицами мужского пола за этим столом насчёт места в жизни благородного и интеллигентного мужского лица вот таких интересных дам, какой всем видится Эльза Брауновна, начнёт вскоре выплёскиваться в желании друг другу морду набить. Что вскоре и произойдёт в туалетной комнате, куда они и отлучатся поговорить. А так как результат этого разговора не имеет очевидного ответа для Григория Францевича, всё-таки большого интеллектуала, а не драчуна, то все эти перспективы не могут его не напрячь.
А Алладин быстро окинул и проанализировал своим взглядом Григория Францевича, сделал насчёт него самые обескураживающие и задевающие его я выводы, – Григорий Францевич та ещё амёба, и уж точно мне не соперник, – и перевёл свой бестактный и влезающий куда его не просят взгляд туда в Эльзе Брауновне, где у неё может быть находится самое ею оберегаемое и сокровенное, девичья честь. При потере которой, Эльза Брауновна, явно большая собственница, будет себя потерянно чувствовать, никак не ожидая от себя такой глупости. А вот… Но это не тот случай, тем более о таких, крайне её интересующих вещах, ведут речь строго конфиденциально, а не в такой публичной сфере разговоров. В общем, вынудил этот Алладин сомневаться в себе Эльзу Брауновну, принявшуюся в себе тушеваться от таких прямолинейных взглядов на себя Алладина.
А Алладин посмотрел, посмотрел на всё то, как здесь дела обстоят, да и без всякого словесного предупреждения, вновь взяв Григория Францевича на понт своего взгляда в его самое не хочу, держа его таким образом в тонусе, быстро сократил расстояние между собой и им, …и вот же какая неловкость, трагическая случайность, а может и спланированная жестокость, содержимое бутылки в его руках начинает не просто выплёскиваться, а буквально выливаться на штаны и брюки одновременно Григория Францевича. А Григорий Францевич, застанный врасплох даже не самим этим действием по смешиванию себя с грязью, а таким столь дерзким и хамским поведением Алладина, для которого точно не существует этических норм и правил поведения в общественном месте, сидит не двигаясь и не сводит своего взгляда с преступления в сторону своей репутации со стороны этой падлы, Алладина.
И только тогда, когда его штаны до предела промокли и бутылка была полностью вылита и поставлена на стол перед Григорием Францевичем, он, ощущая на себе любопытные взгляды людей вокруг и главное Эльзы Брауновны, наконец-то, нашёл в себе нестерпимые слова негодования и возмущения.
– Да как вы смеете?! – переполненный негодованием за вот такое преступление против своей личности, начал повышать ставки Григорий Францевич. – Да кто вы такой, чтобы себе такое позволять?! Да куда смотрит администрация заведения, получающая прибыль из моих рук?! – И хотя много из сейчас сказанного Григорием Францевичем на нервах и на пределе умственных способностей, затуманенных его гневом, являлось эмоциональным всплеском, без присутствия в себе рассудительности и разумности, всё же последняя, выдвинутая им претензия в сторону администрации бара, не вызвала положительного отклика в лице бармена, до этого момента занимавшего почти нейтральную позицию, но после того, что он сейчас услышал от Григория Францевича, решившего всю вину переложить на администрацию бара, то есть на него, он видеть не хочет этого подлого и никчёмного человека, Григория Францевича.
И эти взгляды бармена на Григория Францевича полностью разделяет Алладин. И Алладин чуточку нагнулся к Григорию Францевичу, зафиксировал для него вот такое конфиденциальное положение, и… резко и настойчиво так указал ему на его будущее: «Брысь отсюда», что у него не было никаких шансов (да и желания) сопротивляться этому своему предначертанию. И Григория Францевича как ветром сдуло с места и дальше в двери бара. И он, падла, даже не обернулся, чтобы поинтересоваться дальнейшей судьбой Эльзы Брауновны, оставленной им на произвол и милость Алладина, победителя в этой схватке интеллектов.
А вот Никифер Петрович не собирается смирятся со всем тем, что тут себе надумал насчёт Эльзы Брауновны Алладин. И он одёргивает Алладина нервным выкриком. – Я вам не позволю!
И Алладин действительно одёргивается от своих плотоядных взглядов на Эльзу Брауновну. И он, с долей удивления посмотрев на Никифера Петровича, с любопытством его спрашивает. – Что, не позволите? – А вот здесь Никифер Петрович уже сбился. Он ведь действовал на эмоциях, и поэтому вообще не продумал, что будут значить и означать его слова-одёргивания Алладина. А тот его на этом и поймал. И Никиферу Петровичу, на кого, между прочим, с большой заинтересованностью и любопытством смотрит Эльза Брауновна, нужно срочно сообразить над ответом на этот провокационный вопрос Алладина. И у него как вроде получается. Но только на полслова.
– Нарушать… – здесь Никифер Петрович в один момент резкого к нему приближения Алладина затухает и теперь стоит, не дыша и не двигаясь, носом упираясь в щёку Алладина, так касательно близко к нему приблизившегося и принявшегося нашептывать ему слова на ухо. – Она твоя. Бери, наконец, что загадал.