Страница 80 из 86
Товарищ майор, слушая меня с чрезвычайно серьезным лицом, молчала аж три минуты. А потом непринужденно задала вопрос, заставивший меня поперхнуться:
— То есть, мне можно отпустить кнопку детонатора?
— Это когда я вам начальством стал? — хрюкнул я, — Хотите — держите, хотите — отпускайте. Можете даже нажать. Я что-то вообще не вижу, что могу в такой ситуации сделать. Да даже не знаю, сколько мне жить-то осталось. Внутри нехило так подпекает…
— Паршиво… — процедила моя бывшая начальница, действительно извлекая из-под задницы какую-то небольшую коробку с кнопками, — Тогда, Виктор Анатольевич, давай решать здесь и сейчас, что будем делать. Потому что, товарищ Симулянт, первое, что мы сделаем — так это возьмем штурмом НИИСУКРС, доберемся до Нинки и попросим её тебя обследовать. После заключения сделки Валиаччи передал в качестве гаранта имевшиеся у него сведения о неогенах с искусственно раскаченным источником, то есть о «био-бомбах», мне об этом потрудились сообщить при попытках перевербовки, но не суть. Суть в том, что после Нинки у нас шанса не будет спокойно сесть и всё обговорить. Понять, что делать, мы должны здесь и сейчас.
— А какие есть варианты? — спокойно спросил я, — Ни одного не вижу.
— Два, с одинаковым исходом, — глубоко вздохнула богатырская блондинка, — Либо мы пытаемся устранить Валиаччи, либо… Данко. Юля сказала, что в случае смерти первого шансы отмены протокола уничтожения Зон — одиннадцать процентов.
— А если… Васю?
— Сорок пять. Итальянец, оказавшись в безвыходном положении, способен достать из кармана козыри, которые смогут переубедить тех, у кого пальцы на кнопках.
— Значит, одиннадцать, — твердо ответил я.
— Мир не достоин и одной слезинки младенца, а, Изотов? — не споря, мрачно спросила женщина.
— В такой ситуации — да, — твердо ответил я, — Я разговаривал с Валиаччи лично. Тогда, при нашей беседе, он называл то, что задумал, «проектом». Ему, Нелла Аркадьевна, очень нужно было меня убедить сдать Данко. Очень. Но он не раскрыл никаких деталей, ничего не обещал, только одно — что Василию не будет причинен вред. Я очень сомневаюсь, что задуманное этим итальянцем осуществится так, как он предполагает. Я очень сомневаюсь, что он собирается открыть искусственное… что бы там ни было. Приговорить ребенка в ситуации, когда ничего не ясно и кругом бардак — это высшая степень некомпетентности и увеличение энтропии. Лучше я убью одного виноватого итальянца и уменьшу энтропию в целом.
— Речь идет о жизни Юльки! О жизнях твоих девчонок! Друзей! Всех!
— Я это понимаю, товарищ майор, — спокойно отреагировал я на повышенный тон приходящей в себя женщины, — А вы понимаете, что в мире ничего не изменилось с тех пор, как уничтожили африканскую Зону? Совсем ничего? Совсем-совсем-совсем ничего? Вот это — точно. Вы готовы убить ребенка ради предположений? Я не дам, точка. Так что давайте не будем плодить сущности?
И мы не стали.
Окалина раздобыла среди ящиков в землянке огромную рацию, включила её, отдала несколько коротких шифрованных распоряжений, после чего мы выпили еще немного чаю, а затем полетели назад, в Стакомск.
Конечно, в мире может стоять дикий шухер, везде могут грызться, строить планы, сочинять стратегии и создавать союзы, но всё это — игры старого мира. Сейчас мы были на войне, где все homo sapiens, несмотря на их ракеты, секретные протоколы и танки, все они были зрителями… или судьями. Мы летели на войну без людей. Нашу войну.