Страница 9 из 40
Тренер Висенте Феола, начальник команды Карлос Нассименто, президент Бразильской конфедерации спорта Жоао Авеланж старались избавить команду от неуверенности и апатии. Но их старания ни к чему не приводили, ибо не решено было главное: состав на предстоящий матч. Сначала делали ставку на белых. До последнего дня перед началом чемпионата в запасе числились Джалма Сантос, Вава, Гарринча и юный Пеле, который так и рвался в бой. Исключение сделали лишь для Диди, героя прошлого, швейцарского чемпионата мира, хотя месяц назад его кандидатура была под большим сомнением. Негр Диди недавно развелся с женой и собирался жениться на белой женщине. А это некоторым руководителям бразильского спорта казалось чуть ли не преступлением.
Обстановка в Хиндосе в ночь на 14 июня была как в лагере перед решающей битвой. Озабоченные, угрюмые лица, давящая тишина. Ужинали в молчании.
Руководители команды, врач Гослинг и психолог Карвальес после ужина сидели у телевизора. Показывали эпизоды матча Швеция — Венгрия, выигранного хозяевами турнира. Блистал правый крайний шведов Хамрин — кумир местной публики. Феола, глядя на телеэкран, стал громко комментировать эпизоды матча, вовсю расхваливая игру Хамрина.
— Посмотрите, как он ведет мяч и как пасует. Он похож на игрока южноамериканской команды. Шведов будет трудно победить…
Феола явно хотел подчеркнуть, что хвалил Хамрина не только за индивидуальное мастерство, но прежде всего за коллективную игру, а этого как раз якобы не хватало негритянским игрокам бразильской команды.
Рассуждения тренера неожиданно перебил Нилтон Сантос, стоявший поодаль.
— Смотря как мы будем играть, — сказал он. И, обращаясь к Феоле, добавил: — И кто будет играть. — Опытный футболист, с мнением которого считались все, затронул самую волнующую тему. — Сеньор Феола, — без тени смущения продолжал Нилтон Сантос, глядя на экран телевизора, — поверьте, Пеле и Гарринча сделали бы это лучше, хотя сеньор считает, что они неисправимые индивидуалисты…
Наступила гнетущая пауза. Феола продолжал смотреть телевизор, но чувствовалось, что слова Сантоса задели его за живое.
— Мне тоже кажется, что мастерство наших новобранцев, — зарокотал бас Авеланжа, — отнюдь не ниже, чем европейских звезд. — Он оглянулся на стоявшего позади Сантоса, словно ища у него поддержки. И вдруг увидел, что в сборе вся команда.
Авеланжа многие поддержали. Разгорелся спор. Феола утверждал, что доверяет только ветеранам. Его оппоненты выступали за введение в строй молодых. Пеле к тому времени уже успел забить в международных матчах с десяток красивых голов. Гарринча пришел в сборную с репутацией выдающегося игрока.
Телевизор был забыт, в дискуссию вступили почти все присутствующие. Многие считали, что Пеле и Гарринча сыграют лучше, чем Жоэль и Мацолла, дублерами которых их взяли в сборную.
В разгар спора обнаружили, что Гарринчи нет в зале. Администратор отеля сказал, что он полчаса назад попросил у него ключи от своей комнаты.
Через приоткрытую дверь из комнаты Гарринчи доносились звуки музыки. А сам он, обняв подушку, танцевал, напевая: «Никогда ты не была такой требовательной. Никогда не выступала так решительно против моей любви. Ты забыла, что я простой бедный парень…» Диск с записью «Амелии» композитора Атаулфо Алвеса, а именно эта песня звучала с пластинки, он привез с собой из Бразилии, проигрыватель купил здесь, в Швеции. Скучая по дому, Гарринча отводил душу, слушая родные мелодии. «Амелию» он заводил в самые грустные минуты. В лучшие минуты звучала песня «Я иду на Мараканазиньо».
— Пошли вниз. Там решается твоя судьба, — позвал его Вава.
— Моя судьба решена, — в тон мелодии проговорил Гарринча. — Если я останусь в резерве, жалеть не стану. Об этом пожалеет Бразилия. — Он посмотрел в темное окно, за которым шелестели листья, и добавил: — Поверьте мне, люди…
Двадцать дней назад во Флоренции сборная Бразилии играла товарищеский матч с местной «Фиорентиной», вице-чемпионом Италии. За итальянскую команду выступал приобретенный накануне бразильский форвард, правый крайний нападения Жулио Ботельо. Его отчислили из сборной из-за перехода в иностранный клуб. Гарринча претендовал в национальной команде на место Жоэля, одного из лучших нападающих «Фламенго».
В середине второго тайма сборная Бразилии выигрывала у «Фиорентины» 3:0. Игра шла монотонно, итальянцы явно смирились с поражением, бразильцы вяло доигрывали. Скучающие зрители стали покидать трибуны стадиона. Гарринча недоумевал: неужели его игра не понравилась итальянцам? Он подолгу водил мяч, убаюкивая защитников, а затем «взрывался», устремляясь к воротам. Все три гола бразильцы забили при его участии. Вот он снова издали начал атаку. Не спеша обыграл одного из нападающих в центре поля, вернулся на свою половину, снова пересек среднюю линию. Он словно нанизывал на невидимую нить своей импровизации одного за другим игроков противника. На трибунах заметили его маневры, раздались одобрительные возгласы. Почувствовав поддержку зрителей, Гарринча ускорил темп, по-прежнему контролируя мяч. Вот он снова устремился в атаку на ворота, оставляя за спиной одного, второго защитника. Стадион взорвался аплодисментами. Тем временем Гарринча разделывался с очередным противником уже в штрафной площади. По мере того как Мане изобретал новые трюки, гул на трибунах превращался в рев. Итальянцы никогда не видели такого! А Гарринча уже раздумывал, как обыграть вратаря Сарти. Последний, не дожидаясь развязки, сделал потрясающий прыжок, но, не достав мяча, распластался на траве. На мгновение ворота остались пустыми. Зрители жадно ждали гола. Но Гарринча медлил, не спешил нанести завершающий удар. Он дождался приближения защитника Роботти, обыграл его и только после этого послал мяч в пустые ворота.
Удивительное мастерство бразильского форварда потрясло стадион. Тысячи людей приветствовали его стоя. А ведь все они были поклонниками своей «Фиорентины».
На следующий день газеты восторженно писали, что итальянцы увидели высочайшее произведение футбольного искусства, «достойное кисти Леонардо да Винчи».
— Я видел, как мяч катился в сетку. Один из итальянцев стоял у ворот, схватившись за голову. Зрители аплодировали мне, понимая, что этот гол я сделал специально для них, — рассказывал в тот вечер Маноэл. Глаза его светились. Все поздравляли Гарринчу с прекрасной игрой. Лишь один человек остался недоволен Гарринчей. Это был Феола. На разборе игры он назвал его «неисправимым индивидуалистом», недисциплинированным игроком, которому он не может довериться в предстоящих матчах первенства мира. Такая суровая оценка обескуражила Гарринчу. Он даже подумал, что не стоит больше искушать судьбу и надо уехать домой. Но самовольно покинуть команду не мог и решил уйти в тень. «Амелия» едва утешала его.
Еще до поездки в Италию, перед тем как определить кандидатов на шведский чемпионат, Феола убедил тренерский совет, что Гарринча должен подвергнуться психологическому тесту. Тренер стремился узнать, умеет ли этот удивительный футболист владеть собой. Обследование состоялось в Милане, по пути в Швецию, где команда остановилась на отдых. Гарринча со смехом рассказывал друзьям:
— Они попытались заставить меня волноваться. Устроили настоящий экзамен, думая, что я не смогу выполнить их задание, и тогда в основном составе окончательно закрепится Жоэль.
Сначала доктор попросил меня нарисовать куклу. Я решил немного покуражиться над ним и нарисовал куклу с непомерно большой головой. Доктор Гослинг чуть не упал со стула, когда увидел мой рисунок. Он стал утверждать, что не бывает таких людей. Я его спокойно выслушал, а затем спросил: «Разве доктор не знает дурачка Куарентинья? Не зря на стадионе его зовут Головища. Значит, такие люди бывают?» Я не боялся их приговора, потому что мое пребывание в сборной зависело не от психологического теста, а от игры. Они считают, что я не умею вникать в тактические схемы, предлагаемые тренером. Я против мертвых схем на чертеже. Любая схема оживает на поле, как только я завладеваю мячом.