Страница 1 из 4
Марина Уральская
Инвалидность души
Сказ о наболевшем или сказка о счастье, любви и дружбе по-московски
1998 год.
Не могу забыть, как сильно меня потрясло известие о насильственной смерти человека, инородность которого в этом мире я чувствовал. Я был занят поиском значительной (как мне тогда казалось) суммы денег для осуществления моих коммерческих проектов, когда друзья и близкие Сергея только начали привыкать к тому, что его больше нет.
В далекой юности я, Сергей и Димка удирали с последних уроков, чтобы поиграть в футбол, пачкали мелом школьные платья девочек, прятали, шутки ради, их сумки. К Восьмому марта воровали цветы на рынке. Родителей, бывало, обманывали, исправляя цену, начирканную незадачливой продавщицей на серой оберточной бумаге, в которой был завернут кусок Пошехонского сыра или Докторской колбасы. Таким образом можно было «заработать» от двадцати копеек до одного рубля (если постараться, конечно).
Отец мой сильно пил – он работал много… на грузовике… шофером. Иногда давал мне рублей пять на карманные расходы. Не помню, чтобы когда-нибудь брал деньги у матери… да у нее их и не было. Лет в четырнадцать я впервые ощутил себя самостоятельным. Мне помогли в этом абаканский проводник, в вагоне которого я разместил ящики с дешевой водкой, продавец в одном из только что открывшемся магазинчике в центре Красноярска и уверенность в своих силах. Позже я подключил к своему делу Серегу и Димку. В те времена мы были неразлучными друзьями. И, естественно, после армии, приехав в Москву, совсем незнакомую и чужую, встретить их мне было более, чем приятно. Признаться честно, настоящего чувства дружбы к Сергею я никогда не испытывал. Было в нем что-то такое, что отталкивало меня. Я уважал его силу, простоту, но никогда не понимал его дерзкой, бездумной самонадеянности. Наверное, мы были очень разные люди.
Вечером 10 апреля 199… года я поднялся на восьмой этаж и настойчиво позвонил в дверь, три раза постучал и еще раз позвонил: этот код придумал Серега, и он был известен всем его друзьям. Мне открыл незнакомый тип в очках и сером костюме. Он поведал мне о случившемся.
Черствое сердце не отзывается на трагические события учащенным сердцебиением. Черствое значит больное. В опустошенном жадной жизнью человеке чувства не вырываются наружу и не возникают спонтанно. Я был чудовищно равнодушен к случившемуся. Посетить могилу Сергея я отказался. По-настоящему меня волновало только то, что в ближайшее время желаемой суммы денег занять мне будет не у кого, а кредит в банке взять непросто.
Противно вспомнить, какой я был бездушный. Но боль пришла сейчас, одновременно с осознанием утраты. Я потерял его и вместе с ним частичку себя. Около месяца я сам не свой. Жизнь моя тускнеет, мрачнеет, темнеет. Я хожу в черных джинсах и черной рубашке. Отключаю телефон в любое время суток. Практически ни с кем не общаюсь. С наступлением темноты не включаю свет. Пару дней назад наконец-то затемнили мастера стекла на моей белой «девятке». Да вот кота черного приобрел – пусть будет моим талисманом.
Что-то не так у меня. Сегодня я понял – совесть мучает.
Свою вину перед близким другом я обязательно исправлю: напишу повесть в память о Сергее. Я должен это сделать, я уверен. Сегодня же приступаю к работе над сочинением. Никто не сможет мне помешать выполнить этот долг. А когда напишу, обязательно схожу на его могилу и в Сергиев Посад съезжу – за упокой записку передать.
Несерьезные у тебя с женщиной по имени Жизнь отношения были, поэтому Смерть супругой твоей стала, Сережа. Прости мою откровенность и не взыщи при встрече на небесах.
1. Две ночи.
В четвертом часу ночи машина с тульскими номерами неслась по направлению к Москве со скоростью двести, но водитель, казалось, не замечал этого. Он думал лишь о том, что ему несказанно весело и легко потому, что он сегодня впервые совершил Поступок. Он был уверен, что повторит это еще не один раз в своей жизни. Двадцать шесть лет, прожитые им до этой ночи, теперь казались ему бессмысленно проведенным временем. Он находился в экстазе от сознания собственной силы. Он смог сделать то, что не могут, по его мнению, другие, обычные люди. «Я стал выше их», – вырвалось непроизвольно откуда-то изнутри. Мысль эта пьянила и отрезвляла одновременно. «Похоже, я еду с закрытыми глазами», – с улыбкой произнес Сергей и начал искать место для парковки. Через пять минут красный «Порше» был замаскирован еловым молодняком, а дерзкий ездок, еще раз попрощавшись с безрадостным существованием и прозябанием, засыпал. Сон его был прерван кошмарным видением: его мать, истекающая кровью, умирает и шепчет что-то. «Мама, я здесь, не покидай нас», – не сдерживает рыданий Сергей. А в ответ: «Ты не мой сын; где мой Сережа?» Кошмар сменился кошачьим посланием по пейджинговой связи. Пришло следующее.
Дорогой хозяин! Сегодня не первое апреля, но именно в тот день я хотел все сказать тебе. И не мог. Мне было плохо: ослеп от света, который ты забыл погасить накануне. Я тут сижу на подоконнике, голодный и холодный, и все думаю о тебе. Глаза мои слезятся, и хвост свой я давно уже не держу пистолетом, так как он сильно облез… Это все потому, что ты, кажется, никогда не давал мне настоящего мяса и рыбы, а кормил меня чем-то похожим из коробочки с надписью «KITIKET», купленной тобой в супермаркете «Седьмой континент». Но даже суррогат из твоих рук мне приятен – ты же знаешь, как я к тебе привязан. Будь ты рядом, я бы прыгал от радости до потолка, носился бы на задних лапах (а если бы ты попросил, то и на передних) с тарелками в зубах. И пусть я переломал бы все ребра и свернул себе шею: я на все готов, лишь бы примоститься у тебя на коленях. И прекрати, пожалуйста, считать меня вшивым. Любой ветеринар подтвердит, что это не так. Я породистый, ласковый, благородный и довольно неглупый кот. Я ведь прекрасно понимаю, что тебе гораздо больше, чем меня хочется гладить нагримированных импозантных овец и овечек, разъезжающих за рулем шикарных автомобилей. Может быть, они хорошие, классные… но когда я представляю, как их морды касаются твоего лица (такого родного для меня) или, что ты теребишь их уши и гладишь во всяких приятных местах, мне хочется загрызть тебя, спина моя прогибается и я начинаю шипеть от злости и боли.
Мой милый хозяин, если я тебе вконец надоел, если ты хочешь, чтобы я больше никогда не терся о твои ноги и не покусывал, любя, твои руки, возьми меня за шкирку и выкинь из своей жизни или дай пинка посильнее, чтобы я отлетел подальше, и чтобы пропало желание приблизиться к тебе. Только не молчи (терпеть этого не могу) и не откладывай на завтра. Иначе я подумаю, что по-прежнему тебе нужен. Ты мой наркотик, моя валерьянка. Можешь смеяться, а я все еще жду тебя, сидя на подоконнике, никем не согретый и ужасно голодный. С любовью, твой кот. «Кто бы это мог быть?» – озадачился Серега. И тут он рассмеялся… «Котик, сладкая девочка, я бы с удовольствием примчался бы к тебе, будь я Володькой!» – сомнений не оставалось никаких – проверил номер пейджера, который держал в руках: сообщение пришло для абонента 26-027. Видимо, накануне в спортзале взял не свою игрушку, а Вовчика. «Наверняка, мои девки мне названивали», – пронеслось в голове у Сергея. Рассуждения моего друга были прерваны резким взмахом руки с черно-белой палочкой, крепко зажатой жадными пальцами. «Ваши документы!» – рявкнула детина в сером обмундировании. Гаишник оказался толковым – читать умел. Пришлось минут тридцать объяснять ему, почему на машине установлены номерные знаки У896РС71, а в ПТС записано У869РС71. Но ничего, отпустил… И взял недорого. «Этот хоть не обнаглевший», – подумал Серега. И тут ему почему-то вспомнился рассказ одной своей красноярской подружки. Светка ее звали.