Декамертон

Или еще: жаркое лето, какое-то никакое настроение, ноги гудят от ходьбы на каблуках, и тут на встречу Витька. С пивом. И тоже запаренный. Мы садимся за столик одного из уличных кафе, вытягиваем ноги, делаем по глотку холодного пива и откидываемся на спинки стульев. Молчим. Витька закуривает. Молчание длиться по бутылке пива на каждого. Нам хорошо без слов. Конечно, иногда было и наоборот. Мы созванивались и болтали по телефону часами. В общем-то, ни о чем, но так душевно и здорово! Приколы, хохмочки, ничего не значащие слова и складывающаяся из интонаций нежность. У Витьки был подвешенный язык, неплохое чувство юмора и достаточно иронии, чтоб суметь кого-нибудь задеть.

Мне почему-то всегда нравились ехидные люди. Представления не имею почему. Даже странно. Вообще-то все хором считают, что ехидство – это не очень хорошая черта. Ну не знаю. На кого как, конечно, а на меня это действует совершенно сногсшибательно. Тем более если ехидство (как Витькино, например) на меня не направлялось. Витька вообще относился ко мне классно. Может потому, что я понимала его без слов? С полувзгляда, с полужеста, с выражения глаз. Я быстро вычисляла, когда он был серьезным, а когда прикалывался, но никогда не ломала хохмы. Витька видел, что я обо всем догадываюсь, и эта самая молчаливая поддержка (и даже, в какой-то мере, соучастие) сближало нас больше и больше. Он сразу выделил меня из толпы, и честно говоря, я этим слегка злоупотребляла. Но еще честнее – Витька меня на это подбивал.

Ольга оторвалась от тетради и неопределенно хмыкнула. Она бы не сказала, что между ней и Витькой была чисто дружба. То есть, конечно, дружба была, но только помимо всего прочего. Да, они очень хорошо и душевно проводили под пиво время, но Ольга всегда ждала, что он ее приобнимет. И скажет что-нибудь на ухо. Чуть больше, чем друг.

Витька всегда знал, что я талантлива. Мало того, он разглядел во мне этот талант первым. Странно… Я всего лишь читала Маяковского на импровизированном конкурсе "Торча". И там были более именитые люди, асы сценического искусства, с поставленной дикцией, речью, отработанным ораторским мастерством… Однако первый приз – две бутылки "Монастырской Избы" – достался именно мне. И Витька дал мне в своей постановке, открывавшей театральный сезон "Торча", одну из главных ролей.

Когда-то я желала стать актрисой. Была у меня лет в 13 такая неоригинальная голубая мечта. Но до встречи с "Торчем" у меня был единоразовый опыт игры в любительской пьесе перед аудиторией небольшого литературного кружка. Тогда я решила, что это – мой потолок. Оказавшись в "Торче", я начала понимать, что если есть какой-то талант, то за один спектакль погореть он не может. Просто я осознала, что мое призвание – не актерство. Нет, как актриса я была вполне даже ничего, иначе Витька не тащил бы меня в свои лучшие пьесы, но имелась вещь, которую я делала гораздо талантливее. Я была режиссер. Человек за произведением. И именно Витька был тем человеком, который это понял. Мало того. Дал мне этот талант реализовать.

С его стороны это был риск. И еще какой, ведь я же все-таки была не профессионал! Но Витька решился. Он доверил мне постановку спектакля. Мало того, в мою работу не вмешивался. Наверное, боялся оказать влияние на мою самобытность. Витька хотел прежде всего сам для себя выяснить, чего я стою. И я не подвела. У меня получилось! Мой спектакль шел весь театральный сезон. И даже имел успех. Витька гордился мной, знакомые завидовали, а про остальных нечего было и говорить. Ведь далеко не каждому доверяли ставить спектакль, а большинство народа в "Торче" были люди, которые занимались режиссурой профессионально. Прошел даже слушок, что свою премьеру я нашла у Витьки в постели. Если честно, я хотела бы, чтобы это было так. Ну, в смысле, чтоб я действительно с ним спала. Хотя, конечно, получить премьеру за талант гораздо почетнее.

Может быть, в то время это было просто предчувствием. Витька мне очень нравился. Во-первых, своим начальственным положением в нашем театре (он был неофициальным директором и официальным ответственным лицом, поскольку был старшим), а во-вторых, он меня выделял, и мне это льстило. Может быть, я принимала знаки его внимания слишком близко к сердцу. Во мне просыпалась ревность, когда рядом с Витькой появлялась какая-нибудь подруга. Мне приятно теребили душу подозрения знакомых о том, что у нас "что-то есть", и я полночи не могла уснуть, если Витька на пару со мной разыгрывал импровизированную миниатюру а-ля "мы не просто друзья" назло какой-нибудь мормышке. Он оказывал мне повышенные знаки внимания, и сердце в моей груди прыгало радостным солнечным зайчиком. Витька тоже относился ко мне не просто как к другу. И сейчас я говорю об этом, основываясь не только на какой-то прошлой нежности или прошлых обидах. Я вспоминаю нечто более существенное, оставшееся в прошлом.

Ольга рассмеялась и откинулась в кресле. Да. Веселое воспоминание. Бывает же такое. Наверное, они просто увлеклись. Или перепили пива. Или оказались в нужном месте в нужное время. Ольга не могла бы сказать этого точно. Но она помнила, что у них был шанс остановиться. Ни он, ни она этого не сделали. Да, это было забавно. В то время Ольга еще не отделалась от мыслей типа "что я творю" и "зачем мне это надо", но в момент их с Витькой помешательства она сознательно и последовательно запихала эти мысли куда подальше. Да, наверное, мог бы наступить такой момент, что Ольга начала бы жалеть о том, что переспала с Витькой. Но она также прекрасно понимала, что если бы не переспала с ним, то сожалела бы еще больше. Сейчас Ольге казалось, что они до последнего момента не осознавали, что это случиться. Они просто валяли дурака, как делали это уже тысячу раз.

Я не знаю, как все это началось. С легкомысленных головокружительных поцелуев? Но почему все это перешло в постельное приключение? Помню все, как сейчас: очередной спектакль, неожиданный успех, отмечание всего этого, и мы с Витькой, убирающие все по местам. Мы все время уходили с ним позже всех. Легкое опьянение, дурачество, подтыривание друг над другом… Витька был очень даже интересным внешне мальчиком: высокий, крепкого телосложения, темненький, синеглазый. Он напугал меня какой-то маской, я кинула в него подушкой, он опрокинул меня на сценическую "постель" с воплем "молилась ли ты на ночь, Дездемона?", и как-то так плавно наше дурачество перешло в нечто большее. Мы целовались до умопомрачения, ну а поскольку делали это в постели (пусть даже наполовину бутафорской), продолжение не заставило себя ждать. Опьянение и возбуждение слегка пробивало меня на "ха-ха".

– Вот сейчас как придет на шум вахтерша, как включит свет на сцене…

– Вот тут-то мы и похохочем, – фыркнул Витька.

Казалось бы, такая обстановка должна содействовать нервозности и мыслям "надо это сделать побыстрей", но ничего подобного не было. Может, свою роль сыграла наша подспудная уверенность в том, что ничего не случиться? Никакая вахтерша не зайдет (тем более что она наверняка часа два уже, как домой слиняла), никакому сторожу не покажутся подозрительными посторонние звуки (у нас сроду до полночи репетиции шли). Да и кому мы были нужны? Нахальные, совершеннолетние хозяева "Торча"… (Хотя официально, конечно, хозяином данного безобразия считалась директриса ДК, некая Вазова. Старая дева утяжеленной комплекции, одетая по последней моде 25-го съезда КПСС. Вот если бы она нас засекла – нам бы мало не показалось. Но она появлялась в "Торче" два раза в год – на открытии и закрытии сезона.)

Мы никуда не торопились. Нас слишком поглотило удовольствие, распаляемое винными парами и необычной обстановкой. Я вела себя в постели с Витькой довольно активно для своего тогдашнего опыта и возраста. Мы просто продолжали валять дурака. Мы относились ко всему несерьезно не только до последнего момента, но и переступив этот последний момент. По ходу дела мы прикалывались друг над другом, у нас возникали легкие потасовки, мы цитировали подходящие к месту и событиям куски из пьес… Мне показалось, что удовлетворение, которое я испытала, разнесло меня на кусочки. Мы, обессиленные, долго лежали друг около друга. Потом нам захотелось пить. А потом я почувствовала Витькины губы на моей спине.