Сангвиний. Великий ангел

Он снова посмотрел на коробку.

Ему нужно было возвращаться. Время поджимало.

Но это был единственный шанс.

Он посмотрел на коробку.

Придерживайся поставленной задачи.

Он потянулся к замку дрожащими пальцами.

Глава 1

Я не был циником по отношению ко всему. Ни тогда, ни сейчас. Но я и никогда не был полностью уверен. Во мне жили сомнения.

В те дни, возможно было быть таким — по крайней мере, иногда, если ты проявлял осторожность, идя по этому натянутому канату «возможно, а может и нет». Не принимайте это за оригинальное мышление: мне просто с трудом давалось принятие решений. Недостаток сна сыграл свою роль. О Трон, я лишь хотел научиться спать, и не видеть столько снов, пока сплю. Никогда не получится быть абсолютно счастливым, никогда нельзя быть полностью удовлетворенным, если ты все время измотан.

Мне не стоит жаловаться. Я видел вещи, превосходящее воображение. Я прошел через всю галактику и обратно, и выжил, чтобы перенести кое-что из того, что видел, на пергамент. Я считался и остаюсь удачливым, по любым меркам.

И по итогу, именно сомнения превратили меня в того, кто я есть. Писатели имеют репутацию высокомерных людей — манипуляторов и самодуров. Возможно, некоторые из них и такие, но я не думаю, что многие. Мы все — клубок противоречий, забот, навязчивых идей и перемен в сознании. Мы не можем справиться со слишком большой реальностью, потому что боремся с тем, насколько она беспорядочна и трудна, поэтому мы придумываем собственные миры, пытаемся сделать их стабильными, словно бы сможем как-то укрыться в них и жить там без помех.

Конечно, мы не можем. Мы застряли в реальности, и каждый раз, когда мы опускаем руки, она все еще ждет нас.

Я бы хотел, чтобы реальность была лучше. Хотел бы, что она стала проще, с добром и злом, да и нет, правильным и неправильным. Но если бы это было так, если бы это действительно было так, то чем бы тогда занимались такие бездельники, как я? Кому были бы нужны переводчики, сказочники и мифотворцы, если бы мир и так был прост?

Так что, если хорошенько поискать, всегда найдется оценка. Всегда есть повод усомниться в себе.

Я отправился на встречу с Джудит Видерой, и это заняло много времени. Четыре варп-прыжка, три разных корабля. Переход был трудным, и у меня свело желудок, но, если не считать очевидных трудностей, меня это не особо беспокоило. Никто больше не спит в варпе, что, по крайней мере, ставит всех нас в равное положение.

Мне следовало бы использовать это время для подготовки или поразмыслить над тем, какие упущенные шансы и случайное везение привели меня на такой странный перевал, но я этого не сделал. На крейсерах Армии Империума еда была довольно вкусной, и ее оказалось много. Все корабли хорошо управлялись, капитаны либо игнорировали меня, либо проявляли интерес к тому, что я делаю, так что у меня не возникало никаких проблем. У меня было много свободного времени, и мне оказалось нечем заняться, кроме как есть и отдыхать, что меня вполне устраивало.

Но это не могло продолжаться вечно. По мере приближения к месту назначения — большой военно-космической станции в Ашаллоне — я понимал, что все начнет разгораться с новой силой. Мне даровали шанс, и я понимал, насколько он ценен, но обязанности будут быстро нарастать, рискуя ввергнуть меня в то, ужасное состояние, которое делает работу невозможной.

Я его называл Черным болотом. Умственная вялость, сокрушительный груз ожиданий, замораживание любого вида вдохновения на случай, если кто-то там, хоть кто-то, возненавидит то, что я делаю.

Ах, вот опять — стон, стон. Я был эгоистом. Вокруг нас сражались и умирали миллиарды людей, чтобы создать будущее, а теперь, учитывая то, что произойдет потом, я чувствую себя еще большим эгоистом. Но не можем же мы все быть солдатами? Ведь Он Сам считал нас важными. Вот почему Он посылал нас с флотами — щелкоперов и бумагомарак, терпимых до тех пор, пока мы что-то давали потомкам.

Летописец. Отличное название. Мне оно нравилось, и я гордился им, даже если на тот момент не сделал ничего, хоть отдаленного заслуживающего его.

Видера тоже была летописцем, хотя и не писателем, нервно грызущим ногти, как я. Она была художником и имажинистом. Я видел кое-что из ее работ еще на Гидре Целсис, как раз, когда выходил из своего последнего монументального умопомрачения, и мне понравилось. Умные изображения, парящие на грани фигуральности, но сделанные искусно. Но мне не понравилось. Но мне не понравилось. Слишком вычурно, если вы понимаете о чем я. Слишком заумно, словно речь шла о том, чтобы угодить клиенту, а не о сложном видении.

Но что я знаю? Я не критик, и рисую примерно так же хорошо, как стреляю из лазгана. Она обладала авторитетом и связями, а значит, она знала гораздо больше, чем я. Возможно, она даже была гением.

Мы пристыковались к Ашаллону, и я спустился по трапу, чувствуя, как зыбкая гравитационная тяга палуб сменяется более твердой поверхностью орбитальной станции. Я выглянул из узких иллюминаторов и увидел большой мир, вращающийся далеко внизу, ярко-оранжевый, испещренный черными шрамами крупных поселений. Казалось, что все вокруг, носили форму — палубные оружейники, армейские офицеры, чиновники. Я задавался вопросом, кто сшил все эти мундиры? Должно быть, их тут триллионы, всех форм и размером. Выпускали ли их целые планеты? Кто их создал? Конечно, не Он — несмотря на то, о чем твердили итераторы. Он не мог отвечать за все. И все же то, как мы все выглядели в те времена, имело значение. Это придавало нам индивидуальности, делало нас частью Крестового Похода, так что кто-то должен был за этим следить.

Во всяком случае, они были умнее меня. Я имел лишний вес, и был не в форме. Моя мантия пропиталась потом за время ожидания в переходных камерах, и я жалел, что не побрился лучше. Спеша мимо всех этих отглаженных жакетов и начищенных нагрудных знаков, я чувствовал себя бродягой, каким-то образом, выдернутым из отстойника улья.

Пытаясь поднять себе настроение, я говорил себе, что зарабатываю денег больше, чем любой из них. По крайней мере, если в этот раз у меня все получится.

Мне потребовалось много времени, чтобы найти комнату Видеры. К тому времени, как я добрался туда, я пропотел, как никогда. Я знал, как произвести хорошее впечатление — двери распахнулись, а я все еще пытался поправить шарф. Она понимающее улыбнулась, пригласила меня войти, указала на стул, налила нам обоим по бокалу. С этого момента все пошло лучше.

Она выглядела старше, чем предполагал. Я не ожидал, что она будет похожа на свои фотографии, вероятно сделанные, много лет назад, но все равно — на ней явно сказывалось долгое пребывание в кампании[2]. Несмотря на это, она была опрятной, ухоженной, физически крепкой. По моим прикидка, ей было около пятидесяти, стандартный терранский возраст, так что при соответствующем омоложении, она и близко не приблизиться к завершению своей карьеры. У нее были голубые глаза, оливковая кожа и серебристые волосы, собранные в пучок. Она носила брючный костюм с высоким воротником.

— Аваджис Каутенья, — обратилась она ко мне, аристократично выговаривая мое имя. — Вы вовремя.

— Вы не ожидали этого?

— Я не знала, прибудете ли вы вообще.

— Это оказалось хорошее предложение. В наши дни я получаю их не так часто.

— Это позор.

Так ли это? Или я полностью заслужил свое изгнание из центра внимания? Даже я не мог решить, а я знаю об обстоятельствах больше, чем большинство.

— Я все еще не знаю, почему вы со мной связались, — сказал я. — Будем честны.

Видера продолжала смотреть на меня со спокойным весельем. Ее выражение лица было отчасти терпимым, отчасти покорным. Мне показалась, что моя мать каким-то образом связалась с ней и передала ей все свое раздражение по поводу моих бедствий.

2

Имеется ввиду военная кампания.