Транзит

Родин зашёл в кабинет к Пряхину, там сидел раскрасневшийся как рак и вспотевший Старовский и пытался убедить Пряхина в своей невиновности.

– Начальник, гадом буду, сказал это сгоряча, без всякой задней мысли, долг свой Ряба мне давно вернул, поэтому никакого резона мне валить Рябу не было.

– А кто может подтвердить, что Рябченко с тобой рассчитался? И алиби у тебя нет. Так что сейчас поедем к тебе на обыск, а потом в трюм.

– Да спал я просто, температура у меня была, поэтому и в кабак не пошёл.

– Вот видишь, Серёга, – обращаясь уже к Родину, сказал Пряхин, – иногда и разгульная жизнь бывает на пользу: был бы в кабаке – было бы алиби.

– Ты мне зубы не заговаривай, где конина обещанная?

– Вечером будет, сейчас вот Старого упакуем и поедем ко мне в гараж.

– Не торопись со Старовским, я почти уверен, что он не при делах.

– Да ладно тебе, у него на куртке пятна крови замытые, но в ультрафиолете светятся.

– Что говорит?

– Говорит, что у него, мол, от давления кровь носом пошла, испачкала. В общем, как всегда, прогоняет.

– На этот раз, думаю, нет. Смотри, какая диспозиция получается. Хулиган голову опознал, однако утверждает, что одет тот был по-другому, в джинсе и белых кроссовках. Кроме того, у Рябы на коленях звёзды наколоты, а у трупа – нет. Ещё Валя сказала, в опознавательной карте у Рябченко женщина на левом предплечье, а у трупа – роза. Плюс рост не соответствует. Я ведь, когда труп увидел, сразу засомневался. Ряба всегда в фирме ходит, а это, как Хулиган выразился, лоховской какой-то прикид. Давай забьём: если это не Ряба – убойный ваш всю неделю в опергруппе дежурит!

– Да ну тебя, с тобой спорить, как на лотерейный билет надеяться. Дождёмся Мурина с дактилоскопии, и всё ясно станет.

– Очкуешь? Знаешь ведь, что я прав.

Родин вышел из кабинета Пряхина и направился к Кожину. Рассказав ему всё о нестыковках и своих сомнениях, попросил:

– Иваныч, давай ещё раз сгоняем к Рябченко. Почти не сомневаюсь, что найдём его дома.

– Ладно, поехали, – согласился Кожин.

Выйдя из кабинета, дал два-три указания оказавшимся некстати рядом операм и направился к выходу. Родин поспешил за ним.

По дороге Родин поинтересовался:

– Иваныч, а ты Рябе звонил в дверь или стучал?

– Звонил, а какая разница?

– Большая, Иваныч. Ряба, когда синий домой приходит, звонок отключает, чтоб не будили.

– А ты откуда знаешь?

– Он же у меня в разработке был по сбыту краденого. Информация тогда не подтвердилась, но сведущие люди сказали, что он по тихой коксом приторговывает среди своих.

– Опять твои сведущие люди. Про меня они, случайно, ничего не сказали?

– Да, говорят, Ирка от тебя опять ушла и кота даже забрала.

– Твою мать! Ты-то откуда знаешь? Тебя уже Саенко побаивается. Смотри, избавится он от тебя.

– Разберёмся, Иваныч, Бог не выдаст – свинья не съест.

Подъехав к дому, Кожин с Родиным поднялись на седьмой этаж. Родин прислушался через дверь, в квартире было тихо. Тогда он с силой постучал условным стуком «„Спартак" – чемпион», выждав несколько секунд, повторил.

Через некоторое время за дверью послышался какой-то шум, возня. Потом лязгнул замок, и дверь раскрылась нараспашку. На пороге стоял в семейных трусах, весь опухший, взлохмаченный, но вполне себе живой Николай Рябченко. У Кожина от удивления отвисла челюсть и, не найдя подходящих слов, он задал идиотский вопрос:

– Ряба, тебе же голову отрезали?

Ряба почесал голову и задал встречный, не менее идиотский вопрос:

– Кто?

– Конь в пальто, – уже оправившись, парировал Кожин.

Потом вынул из пиджака прихваченную с собой фотографию головы, протянул её Рябченко и спросил:

– Не знаешь, кто это?

– Это я, – не сомневаясь, ответил Рябченко, – только почему голова отдельно, фотомонтаж?

– Много будешь знать – скоро состаришься. Одевайся, с нами поедешь.

Рябченко пошёл одеваться.

Кожин, прикурив сигарету, произнёс:

– Слушай, бывает же такое! Ведь сто процентов сходство. Мать родная не отличила бы. Ты, небось, с убойниками уже забил на спор?

– Да Пряхин зассал, сам сомневается.

– Правильно, с тобой спорить – себя не уважать. Ну и чуйка у тебя! Постоянно удивляюсь. Или ты действуешь по принципу «А Баба-яга против!»?

– Бывает и так, но в основном сам не знаю, как получается. Ладно, поехали Саенко обрадуем.

– Да уж, обрадуем в кавычках. Они же с Ворошиловым в баню собирались, шашлык замариновали, а теперь себя в кабинете мариновать будут.

– На воротах Освенцима было написано изречение: «Каждому своё».

– Ну и что ты думаешь об этом убийстве?

– Смотри, убили его возле кабака, а утащили аж за школу, это же метров сто пятьдесят… Вопрос: на кой так заморачиваться, трупешник-то пудов пять будет, даже без головы. Я думаю, убийца хотел спокойно, без палева голову отрезать. Значит, на улице уже начинало светать, и он боялся, что его заметят. Следовательно, это было между тремя и четырьмя ночи, а кто в это время по улице ходит? Правильно! Воры, проститутки и любовники возвращаются от любовниц. Дальше надо личность убитого устанавливать, иначе мы с мёртвой точки не сдвинемся, и дом семнадцать по кирпичику разберём. Чувствую, он как-то связан с убийством, не знаю пока как, но точно связан.

– Да там мимо тропинка проходит, по которой люди каждый день ходят, может, кому-то из них предназначалась? Я проверял: выходишь из-за куста и аккурат на голову натыкаешься.

– Может и так, потому и говорю, что нужно личность убитого устанавливать, иначе так и будем на кофейной гуще гадать.

– Кто, интересно, такой дерзкий?

– Пока только можно собирательный образ создать – высокий, физически сильный мужчина, судя по характеру ранения. Потом, смотри: убил одним точным ударом в сердце, и, судя по тому, как разделал труп, наш Закин прав – это либо мясник, либо охотник.

– Может, маньяк какой…

– Сплюнь, Иваныч, а то покой нам только сниться будет. Тут вот ещё какой момент: я сам охотник и помню, когда тушу первый раз свежуешь, тебя аж выворачивает, а потом привыкаешь. Так вот это привыкший, понимаешь? В противном случае мы бы рядом с трупом блевотину нашли. А ещё создаётся впечатление, что голову на забор он старался повесить во что бы то ни стало, о чём это говорит?

– О чём?

– О том, что убийство не было спонтанным, он его хладнокровно спланировал и всё рассчитал. Я ещё думал: «Почему он возле кабака его убил, а не возле дома?» А когда сам второй раз туда подошёл, то понял. Ресторан закрывает обзор со всех домов, такая своеобразная мёртвая зона получается, понимаешь? То есть несмотря на то, что на дворе ночь, он дополнительно подстраховался. Я ещё по следам волочения прошёл и второй раз убедился: он даже труп волок по такой траектории, чтоб в мёртвой зоне оставаться. Так что не простой наш киллер, очень не простой.

Тут Кожин заехал на стоянку управления, заглушил машину. Кожин с Родиным зашли в управление и стали подниматься по лестнице.

Кожин был раздосадован тем обстоятельством, что именно ему предстоит «обрадовать» шефа.

– Вот как ему сказать? Меня виноватым и сделает, что это не Ряба…

– Да ладно, Иваныч, не заморачивайся, ну хочешь, я ему скажу?

Ряба – не Ряба

Кожин с Родиным немного опоздали. Планёрка уже началась. Докладывал Пряхин, и, как было видно, без особого энтузиазма. Ещё бы! Дело, при всей его очевидности, не сдвинулось с места. Старовский не раскололся, у Гусева было алиби. Обыски по месту жительства ничего не дали. В общем, причин для веселья было мало. Саенко обратил внимание на вошедших и недовольно пробурчал:

– Вас где черти носят?!

– К покойнику в гости ездили, – собравшись с духом, ответил Кожин.

– Ну и как он? Не ожил?

– Тут такое дело, Владимир Викторович, – неуверенно начал Кожин, – получается, что ожил… Вон он, в соседнем кабинете сидит.