Содержанка. Книга 2

Жду, пока он освободится.

В шуме и кипише теряются восторги перед победителями. Все говорят только о моем бывшем. Его выходка — единственное, что всех волнует.

Большой монитор над головами вдруг становится черным. Следом появляется видео с камеры одного из участников. И судя по тому, что Роман жестикулирует рядом с будкой судей, вероятно, с его. Запись четкая, хоть камера и тряслась.

Несмотря на пыль, прекрасно видно, что мотоциклист под номером семь на опасном участке специально толкает Алекса. Тот выравнивает мотоцикл, но получается плохо. В итоге его пинает следующий, под номером два. Мотоцикл заваливается набок на всей скорости. Алекс с него слетает и прокатывается по грунтовке. После чего встает на четвереньки. Качает головой. Утыкается шлемом в землю, замирает... И медленно, пошатываясь, поднимается на ноги.

— Номера семь и два ко мне! Живо! — рявкает Андреев.

Я вжимаю голову в плечи и отхожу в сторону, ошеломленная увиденным.

С моего ракурса не видно, что происходит на трассе.

Мужчин разнимают, наверное. Я оглядываюсь в поисках Руслана, но его нигде нет. Да что ж такое! Мне так нужна поддержка!

Подбегает Лена и обнимает за шею.

— Ты видела, что случилось? Какой ужас.

— Конечно, — шепчу. — Конечно, видела. Он бы не стал просто так... Я знаю, что просто так не стал бы.

Алекс появляется из толпы через пару минут. Раздраженно отмахивается от кого-то незнакомого. По пятам следует его охрана. Равский, хромая, подходит к карете скорой помощи.

Охранники встают вокруг по периметру. Медики принимаются осматривать Алекса.

Он стягивает куртку, майку. Мне снова дурно — весь бок содранный. Места живого нет. Врачи ощупывают на предмет переломов. Проверяют зрачки, давление.

Я подхожу настолько близко, насколько позволяет служба безопасности. Таращусь во все глаза. Алекс морщит лоб от боли. Отвечает на вопросы, благодарит, быстро сжав ладони и кивнув. Потом вдруг оборачивается и смотрит на меня.

Точно так же, как смотрел в больнице, когда я приперлась без разрешения. Когда соцсети трещали от сочувственных RIP. Когда двоюродный брат Николай чуть не прикончил его.

Мы смотрим друг на друга. Алекса усаживают на стул, обкалывают рану на лбу.

Проходит минута. Мы натуральным образом пялимся.

Развод. Запись о том, что брак больше не действителен, что отныне этих людей не связывают обещания.

Развод — неприятное, болезненное слово, означающее новую реальность, которую нужно как-то принять, прожить. Но прежде — отпустить прошлое. Наверное. Как выяснилось, сделать это не так легко, пусть даже разрыв был единственным выходом.

У нас с Алексом так и не случилось последнего разговора. Лишь сухая переписка. Общение через адвокатов. У нас не было последней ссоры, не было шанса на примирение. Не было ничего, что помогло бы пережить расставание.

И сейчас вдруг кажется, что и разрыва не было. В глазах Алекса нет опротивевшей за эти дни холодности, нет заготовленного льда. Я вижу, что ему больно, и понимаю, как сильно он сам испугался. Испугался, что мог разбиться, мог умереть. А потом очухался и пришел в ярость. Да в такую, что полетел в драку, не задумываясь об имидже. Потому что хотел жить. Очень хотел.

Все это я кожей чувствую, ведь знаю эти глаза прекрасно, помню все их выражения. Равский был мне мужем. Не фиктивным, а самым настоящим. Близким, родным человеком. Я видела эти глаза каждый день своей жизни. Я видела в них смех, гордость, злость и... слезы. Я видела в них совершенно разные эмоции.

И сейчас мне хочется подойти и крикнуть: «Как хорошо, что всё в порядке! Я так волновалась!»

Его родной город превратился в поле боя. Чувствуется исходящая от Алекса агрессия. Открытая, темная, обоснованная. То, как он сорвался и накинулся — показательно. С виду спокойный, а внутри — пламя.

Нить между нами почти ощутимая.

Ему больно, а мне словно вновь двадцать один. И я будто не косвенная виновница произошедшего. Я чистая, наивная Ива. И все, что у меня есть — это сломанная нога и подозрительный, но такой притягательный Раф.

Дежавю столь мощное, что я застываю на месте. Врачи обрабатывают рану на голове, Равский морщится. Но взгляда не сводит. Мир вокруг кружится.

Алекс протягивает руку в мою сторону, разрешая подойти. Я делаю шаг вперед. В этот момент мимо проходят парни из его команды. Борис ведет с собой Джемму.

Она в шикарном длинном платье, с какой-то безумной прической. И макияж как для обложки журнала. Огроменные стрелки, блестки... Ее не узнать даже. Видимо, торопилась прямо со съемок, не заезжала домой

Джемма не по-модельному шустро подбегает к Алексу, виснет на его шее. Плачет, что-то бормочет.

Врачи ругаются. Равский слегка ошарашен. Объясняет, что произошло. Кивает ей. Успокаивает. Она целует его в щеку. Потом в губы. Он как-то вяло отвечает. Раз, другой. Потом целует ее сам. А как иначе? Не оттолкнешь же. Она ведь... так сильно за него переживает. Она... его девушка.

Алекс обнимает ее, прижимает к себе. Поднимает глаза.

Мы оба возвращаемся в реальность, где у нас не осталось ничего хорошего общего, кроме сына.

Быстро себя одергиваю.

Возможно, мне показалось, что Алекс нуждался в моей поддержке. Вероятно, после того, что мы сделали друг другу, я не способна ее ему дать. Не захочу. Не в состоянии.

Это был какой-то глупый порыв из прошлого, который ничего не значит в настоящем.

Я улыбаюсь и киваю, дескать, рада, что он в порядке. Алекс делает знак рукой подойти. Не злится. Правда зовет.

На его шее мешает врачам работать плачущая австралийка. Ей плевать на макияж.

Господи.

Алекс пострадал из-за Никиты Корнева, парня из моего прошлого. Его команда меня ненавидит. И нет ни одного способа доказать им, что я никому не желала плохого.

Слишком поздно.

Я качаю головой и отправляюсь на поиски Руслана.

Глава 17

Алла Теодоровна заходит в комнату и улыбается. Первым делом я вижу ее в зеркале, хочу обернуться, но почему-то этого не делаю. Чувствую на себе прямой, требовательный и такой родной взгляд, аж сердце замирает. Хочется продлить момент.

— Ивушка, встань, — зовет она.

Слушаюсь. Поднимаюсь и оборачиваюсь. Алла Теодоровна так смотрит, что кожу натуральным образом покалывает. Неописуемое ощущение.

— Вот. Как-то так, — развожу руками и оглядываю себя. — Купальник шикарный, правда? Я поражена до глубины души.

Бело-золотистый, расшитый камнями и стразами. Прическу я сама сделала, с макияжем помогла визажист.

— Моя девочка, — шепчет Андреева. Качает головой. — Лучшая. Моя лучшая, золотая девочка. И никакая травма это не изменит. В моем видении олимпийское золото твое. И всегда будет твоим.

Улыбаюсь широко. Подхожу и обнимаю тренера от всей души. Слезы подступают. Слава богу, макияж водостойкий, иначе можно было его испортить этой эмоциональной минутой.

Я впервые с момента травмы надела купальник. Тренировалась до этого в спортивных костюмах, лосинах, шортах. Казалось, в купальнике буду глупо выглядеть. А еще мешал внутренний барьер. Я перелистнула страницу и до смерти боялась заглядывать в прошлое. Вновь почувствовать боль.

Но боли, как ни странно, нет. Только славная ностальгия.

— Спасибо, Алла Теодоровна. Вы изменили мою жизнь, и я всегда буду вам благодарна за это.

Она повторяет свою любимую фразу:

— Есть дети, которых рожаешь сама. А есть те, кого рожает другая женщина, но смотришь на них и чувствуешь — мое. Моя кровь, плоть, характер. Ты это поймешь потом, Ива, когда вернешься к карьере тренера. — Алла Теодоровна делает паузу и заключает: — Ты — моя. И ничто этого не изменит.

— Для меня честь выступить на вашем юбилее.

Мы тепло обнимаемся.

Минутка нежности заканчивается, и Андреева продолжает по делу:

— Ты хорошо отдохнула в декрете, пора возвращаться в мир спорта. Пусть этот день станет началом.