Эффект Фостера

– Прекрати, ты не справедлива!

Я была на грани, я устала от того, что он смеет диктовать мне, как жить, а сам вытворят, что хочет.

– Если она будет рядом с тобой, то ты не заслуживаешь справедливости.

– Не смей так разговаривать со мной! Я твой отец.

– Это не аргумент!

– Я взрослый человек, Барбара, черт возьми! – заорал он, вскакивая со своего кожаного сиденья. – И я буду приводить сюда, кого пожелаю.

Я разозлилась, сердце разрывалось от тоскливого чувства несправедливости и боли потери. Прошло столько лет, но я никак не могла отпустить ее. Мне всегда казалось, что она рядом, что не покидала нас. Но ее не было. И вместо того, чтобы поддержать меня, он водит в этот дом, в дом, в который она вложила свою душу тупых девиц, которые ей в подметки не годятся.

– Лучше бы ты умер, а не она, – всхлипнула я. – В ее смерти есть только твоя вина!

Он грузно опустился в кресло, взгляд полный растерянности и, как мне показалось, сожаления остановился на моем лице.

Я не могла этого выносить и просто сбежала.

Мою маму звали Хелена. Говорили, что я ее полная копия, и с этим нельзя было не согласиться. У нее были длинные светлые волосы и круглые голубые глаза. Светлая кожа контрастировала с румяными щеками, наделяя ее какой-то особой аристократической красотой. Мама была дочерью богатого сербского бизнесмена, и была выдана за моего отца по расчету. Брак должен был помочь ее отцу – моему деду закрепиться в стране и поднять свои активы.

Но если в этом потоке сплошной выгоды и был свет, то этим светом была моя мама. Она совершенно не интересовалась бизнесом, котировками, биржами и прочими игрушками взрослых. Ничто не способно было ее сломить, она улыбалась даже в день свадьбы, хотя терпеть не могла отца. Перед самим торжеством она подсыпала в его ботинки красный перец, вынуждая того прервать ненадолго церемонию. Просто такой была моя мама, никогда не унывала, не предавалась боли, была борцом и несла этот свет всем вокруг. В нее невозможно было не влюбиться, и отец просто растворился в ней. После свадьбы он стал относиться к ней по-другому, не просто как к выгодному проекту, а как к королеве. Не знаю, как она смогла побороть это, но когда родилась я, они безгранично сильно любили друг друга.

Она была солнцем и в моей жизни. Мягкостью и легкостью в этом доме. Она относилась ко мне иначе, чем отец, ничего не требовала, не поучала, а лишь говорила, какая я хорошая маленькая девочка. Мама ни за что не позволила бы ему распоряжаться моей жизнью, подбирать мне будущего мужа, которого я совершенно не буду любить и заставлять осваивать профессию, которая мне не интересна.

Тихий стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Это мог быть кто угодно, хоть сам Санта Клаус, только не отец. После ссор он предпочитал отмалчиваться, никогда не обсуждал конфликты, будто их и не было. А еще никогда не считал себя виноватым.

– Войдите, – хриплым от слез голосом крикнула я. Дверь распахнулась и в проеме показалась голова Эрни – дворецкого.

– В твоей ванне, должно быть, трубу прорвало. Первый этаж залило, пришлось надевать резиновые сапоги.

Я устало застонала и откинулась на подушки, прикрывая лицо руками.

– Не смешно.

– Прости, – пробормотал Эрни. Он позволил себе наглость войти в мою комнату и закрыть за собой дверь. – Я слышал вашу ссору. Пойми, Барбара, твоему отцу тоже тяжело.

– Нет! Ни черта ему не тяжело! Он живет в свое удовольствие и делает вид, что ничего не произошло.

– Но он не виноват в смерти твоей мамы.

– Он таскает женщин в этот дом. Это место, где все еще жива ее душа, а он так просто оскверняет ее! Были бы еще женщины нормальные, но все они – дуры редкостные! К тому же абсолютно лишены вкуса.

Эрни рассмеялся.

– Не думаю, что способность подбирать аксессуары определяет человека.

Я встала и накинула на плечи джинсовую куртку.

– Поверь мне. Определяет.

Из-за слез на моем лице появилась маска панды, тушь растеклась, тени размазались, увидев это в зеркале, я еще и побелела от досады как чертово Кентервильское привидение8.

Самое время привести себя в порядок и отправиться туда, где мое сердце начнет биться заново.

***

Я медленно прохаживалась вдоль деревянных стен, наслаждаясь тишиной, разбавляемой лишь лошадиным фырканьем. Раннее солнце заливало своим светом все пространство.

У входа располагался стенд с фотографиями и наградами. В центре была фотография с какого-то очередного состязания: девушка блондинка с длинной косой в экипировке темно-синего цвета верхом на лошади. Это была моя мама. Как много было заключено в этом фото: сила, грация, скорость. Она занималась конкуром и весьма преуспела в этом, но после моего рождения оставила это.

Конюшню отец подарил моей маме в честь моего рождения. Я и это место были самыми дорогими вещами в ее жизни по ее словам, ведь мама любила лошадей и любила свою единственную дочь.

В конюшне Эвансов все кони содержались в просторных денниках9. Всего таких денников было четырнадцать штук, по семь с каждой стороны вдоль вытянутого по форме деревянного здания. За денниками располагался амуничник10.

Держаться в седле я научилась раньше, чем ходить. Когда мне было три года, родители подарили мне Спаркл – маленького шетландского пони11. Он стал моим другом, с которым я проводила очень много времени, но, к сожалению, умер год назад из-за болезни.

Именно Спаркл стал тем, кто вселил в меня любовь к этим животным. Я решила заниматься верховой ездой, и конюшня превратилась в маленький конный центр. Теперь здесь был рабочий-конюх, часто заглядывал ветеринар, а еще работал тренер. Поэтому позже к строению добавилась лестница на второй этаж и комната отдыха для персонала.

Однако приблизиться хоть немного к триумфу, который в свое время испытала моя мама, у меня не вышло. Верховая езда была для меня только лишь любимым хобби. Отцу не нравилось, что мое увлечение пускает такие глубокие корни, конкур по его мнению был бесполезным занятием. Куда лучше энергетическая отрасль.

Занятие энергетикой, однако, не мешало ему самому увлекаться скачками. Он покупал породистых жеребцов, с которыми занимались тренера, и его подопечные регулярно участвовали в состязаниях. Некоторые из наших лошадей были настоящими чемпионами и брали призовые места в соревнованиях. Как, например, Герцогиня.

Услышав недовольное пыхтение, я подошла к первому деннику. Моя рука легла на рыжую мордочку. Она скинула мою руку, утыкаясь в нее носом. Ноздри под моими ладонями затрепетали, Герцогиня заржала, ведь узнала меня. Приветственное фырканье сменилось нетерпеливым притопыванием: она хотела на волю.

Герцогиня обладала не самым мягким нравом, однако легко шла на контакт, была гибкой, изящной и сговорчивой: самая настоящая леди. Обладательница десятков наград, чемпионка, а еще самая быстрая девочка Юты позапрошлого года.

Я поцеловала сухой лошадиный нос, запах сена, дерева и лошадиной кожи наполнил мои легкие. Скоро начнется сезон скачек, но Герцогиня участвовать в них уже не будет. В свои шесть лет, она выходит на пенсию. И хотя она больше не сможет завоевывать сердца любителей скачек, у нее навсегда останется мое сердце, ведь Герцогиня мой самый лучший друг.

– Пора прогуляться. Но подожди минутку, пойду переоденусь.

Я продвигалась в сторону комнаты-амуничника, иногда останавливаясь у других денников и даря чуточку ласки каждому из своих друзей: пятнистому чемпиону по кличке Тофи, серому с черной гривой Дэшу и мускулистому Рибэл, шкурка которого имела благородный шоколадный оттенок.

Самый последний денник принадлежал Рейджу. Я рассчитывала услышать стук копыт и громкое фырканье, которое призывало бы немедленно выпустить его, но услышала лишь тишину. Посмотрела на другие денники, где располагались лошади Фостеров, но Рейджа не было. Черная Ярость пропал.