Спаси мою маму

В случае, если не найдём груз, нам всем вариться в адском котле.

– Сюда он попал с поля, – продолжает говорить, показывая рукой в сторону, только я там ни хрена не вижу, вокруг ночная тьма, даже луна не светит, – как попал на поле пака не известно, парни отправились по следу, на связь пока не выходили, – докладывает Толя, ероша волосы ладонью.

– Скрытки в кабине есть? Регистратор на месте? – спрашиваю помощника и сам иду проверят салон тягача.

– Нет, скрытые камеры отсутствуют, и регистратора тоже нет, всё подчистили, – отвечает Толя, идя со мной рядом.

Конечно отсутствуют! Ты идиот Ильяс! Колос прекрасно знает, где скрытые камеры с GPS навигатором, он сам предложил напичкать ими тачки, что перевозят товары, мотивируя это тем, что мы в любой момент можем к ним подключится и проверить, где груз и как обстоят дела у водителя. Он знал, сука, что за ним никто не будет наблюдать, вот и отключил их заранее, иначе б у нас была запись того что происходило в момент пропажи груза, и инфа в какую сторону эта гнида увёз товар.

Киваю помощнику и поставив ногу на высокую подножку, запрыгиваю в просторный салон. Включаю полностью всё имеющееся освещение. Бегло осматриваю нутро кабины, взглядом выискиваю зацепки. Провода от регистратора сиротливо свисают из-под обшивки потолка, с четырёх углов видны тонкие обрезанные провода запитки скрытых камер.

Перехожу на тщательный осмотр, с надеждой найти зацепку, которая поможет нам выйти на след Колоса. Первым делом проверяю содержимое огромного бардачка, вытаскивая всё, что находится внутри.  Несколько пачек влажных салфеток, полный комплект документов на машину, журнал выпуском за вчерашний день с каталогом вил на побережье, как я понял, средиземного моря.

На этом мой осмотр тормозит на пару секунд, за которые я успеваю смачно выругаться.

– Тварина! Решил жопу свою греть в то время, как мы будем отдуваться за его крысятничество! – ору и вышвыриваю журнал в открытую дверь и следом чертыхаюсь, – Толя подбери, – даю приказ.

В этом журнале может быть отмечена понравившаяся ему вила, по крайней мере, я надеюсь на это. Если он не придёт за семьёй, и ему удастся свалить за бугор, то этот журнал может нам помочь.

Взяв себя в руки, возвращаюсь к осмотру, дальше в бардачке нахожу только хлам, который нам никак не может помочь. Осматриваю каждый угол, переворачиваю спальное место, вытряхиваю абсолютно всё, но ничего не нахожу. Сжимаю кулаки и краем глаза замечаю свет фар автомобиля, что движется с той стороны, в которую указывал Толя. Спешу выбраться к парням, которые проверяли след тягача, как цепляюсь носом туфля за постеленный ковёр на полу.

– Да чтоб тебя…

Не завершаю ругательство, так как мой взгляд задерживается на тёмном пятне, что торчит из-под завёрнутого края постеленного здесь ковра. Присаживаюсь на водительское сидение, наклоняюсь и подцепив пальцами ковёр, откидываю его в сторону. От увиденного на секунду перехватывает дыхание.

– Толя! – зову помощника и провожу пальцами по тёмному пятну бордового цвета.

– Что там босс? – Толян забирается в салон, и протискивает свою голову между рулём и лобовым стеклом, – это чья? – глухо задаёт вопрос, видя кровь на моих пальцах, а следом пятно на полу.

– Ты у меня спешиваешь? – рычу в ответ, и тянусь к пачке влажных салфеток.

– Это что получается? Колоса грохнули? – басит Толя, а я устремляю взгляд на подъехавших парней смотря сквозь них.

ДАША

В очередной раз открываю глаза, осматриваюсь вокруг и вновь ощущаю горечь. Нет, это не сон, не сон, на который я так надеялась. Я и Митя действительно в доме неизвестных для меня людей, но в тоже время так хорошо знакомых моему мужу.

«…Ни я, ни Колосов никогда не смотрели в сторону женщин, таких как ты…», звучит голос хозяина дома в моей голове. «– … Представь наше удивление, когда я и мои ребята месяц назад, случайно, узнаём о существовании тебя и ребёнка в жизни Колоса…» – подкидывает память.  «…Из нас никто и подумать не мог, что Вова имеет семью, он же бабник, в его постели перебывало столько женщин, что можно общежитие для них построить в девять этажей…».

Это пробуждение в тысячу раз лучше прежнего, нет ломоты в теле, голова не болит, но лучше бы, болела она…. Сглатываю вставший острыми краями ком предательства, присаживаюсь в постели. Даже если это правда! Даже если я шесть лет жила в обмане, сейчас я должна держать себя в руках, нужно найти Митю, и больше не выпускать его из свои рук. Смахиваю слёзы, что успели скатиться из уголков глаз, их я пролью позже, дома, в безопасности…. Если, конечно, мы вернёмся домой.

Перед глазами в секунду появилась квартира, в которой я прожила счастливые, как я думала до вчерашнего утра, годы. Прикрыв глаза, сделала глубокий вдох.

– Мама! – радостный крик Мити громко разнёсся по комнате.

Распахнув глаза, увидела, как сын срывается на бег в мою сторону от двери, в проёме которой стоит нахмурившийся мужчина, который увёл моего сына с собой, даже не дал его обнять.

Соскакиваю с кровати и чуть не падая рвусь к сыну на встречу. Успеваю только сделать пару шагов, как мой малыш врезается мне в ноги, крепко обхватывает их руками, прижимается всем телом.

– Я кучал, – тихо говорит мой ребёнок, а я подхватываю его на руки, и слегка покачиваясь иду к кровати.

– Я тоже родной мой, – шепчу сыну, целую в висок, щёку, в кончик носа, с огромным трудом сдерживаю слёзы.

Митя не должен их видеть, он боится, боится моих слёз. С этим я столкнулась три месяца назад. Острая боль в зубе, стала причиной слёз, на которые мой малыш отреагировал громким плачем, а прежде испуганным личиком.

– Мама ты поспала? Ты больше не хочешь спать? Я хочу омой, поехали омой, – вывернувшись в моих руках, Митя заглянул мне в глаза, жалобно произнёс просьбу.

Сердце сжалось, от слов сына, прижала его белобрысую головку к своей груди, крепко зажмурилась, прикусывая нижнюю губу до отрезвляющего привкуса метала во рту. Физическая боль не заглушила душевную, но привела в чувства, не дав утонуть в нахлынувших чувствах.

– Когда мы поедем омой мам? – заканючил сын, выворачиваясь в моих руках.

– Скоро мой родной, скоро, – присела на край постели, усадила сына на колени, – нам нужно чуть-чуть подождать, и мы будем…, – хотела сказать дома, вот только поняла одну вещь.

В квартиру мы больше не вернёмся. Я не смогу переступит её порог, а уж тем более жить там.

– Мам, ну кажи, – вновь подал голосок сын, задирая голову вверх.

– Митька, – делаю специально загадочный голос, но слышу, как ужасно фальшивлю, – а может мы махнём к бабушке, ты помнишь, как там классно, там речка с чистой-чистой водой, а сад какой большой, а как классно на качелях качаться вечером, – вспоминаю обстановку вокруг родительского дома, внутри всё сжимается, и я чувствую, как что-то горячее опаляет щеку.

– Мам! – вскрикивает испуганно сын и своей ладошкой вытирает слезу, что, не удержавшись пролилась наружу.

– Я не плачу, малыш, – качаю головой, – не плачу, не бойся, – говорю дражайшим голосом, – ты согласен поехать к бабушке в гости? – быстро перевожу тему, заглядываю в пронзительные глаза ребёнка.

– Да, – улыбаясь отвечает Митя, быстро отойдя от испуга, – а мне блали оскоп, вот такой палочкой, и я не плакал, – говорит сын, разводя руки в стороны показывая размер той самой палочки.

На секунду замираю, и пытаюсь расшифровать сказанное новое слово, которое я ни разу не слышала от Мити.

– Милый, – зову сына, – а что такое «оскоп», и где у тебя его брали? – задаю вопрос ребёнку и кашу взгляд на мужчину, что продолжает стоять в дверном проёме и пристально наблюдает за нами.

Он поджимает губы, и заметив мои подглядывания отводит взгляд в сторону.

– Тут, – отвечает Митя, забирая моё внимание обратно на себя, и открыв рот, показывает на него пальцем.

Вмиг понимаю, что «оскоп» это соскоб.

– Зачем вы брали анализы у моего ребёнка? – резко повернув голову в сторону мужчины в дверном проёме, задаю громкий вопрос.