Страница 2 из 12
Это наверно Манюня, засранка, расстаралась. Она мне вечно жениха подобрать пытается. Маленькая, а ушлая какая – жуть!
Интересно, так себе нынешние детки представляют идеальный брак: гном и крокодил?
Смеюсь, скручивая рисунки в трубочку, и засовывая их во внутренний карман своей дутой ветровки.
Сворачиваю за угол здания. Темно уже совсем. Но я пробираюсь вдоль стены на задний двор, где под старым дубом притаилась смастеренная когда-то давно детишками будка.
Меня встречает худющий как велосипед высокий двортерьер.
– Ну, привет, Маршал! А где остальные?
Пес, радостно виляя хвостом, провожает меня до своего дома. Иду за ним, уже не полагаясь на зрение. То ли и правда так темно, то ли меня уже и зрение подводить начало.
Фу, аж голова кружится…
Спотыкаюсь буквально на ровном месте и запутываюсь в собственных ногах. Понимая, что падение уже неизбежно, выставляю перед собой руки, и щурюсь, в ожидании удара.
Ой!
Кажись, я кого-то придавила. Под пальцами ощущается холодная кожа. Замерзли видать песели мои.
Так, а почему собственно собака-то лысая?
Наконец приоткрываю один глаз и… открываю второй, посчитав, что первый-таки ошибся, с распознаванием картинки.
Мужик.
Мои руки так уверенно покоятся на его обнаженной, и надо сказать весьма такой внушительной, груди, что становится немного неловко. Хотя чего там руки. Технически я на полкорпуса улеглась на бедолагу.
Неужто зашибла? Иначе чего он не шевелится?
Или он тут такой и лежал?
Ой, мамочки-Верочки…
Подскакиваю на ноги не в силах оторвать глаз от распластавшегося передо мной мужика. Косматая башка вместе с темной длиннющей бородой, и растрепанная одежда, подсказывают, что передо мной обычный Ростовский бомж. За всем этим безобразием совершенно не разглядеть лица. Однако форма тела покоя не дает. Будто этот бомж только что из спортзала вышел.
Щурюсь, когда мерещится, что на натруженной коже, будто какой-то иней сверкает. Пытаюсь проморгаться, но ничего не помогает, перед глазами какие-то навязчивые искорки.
Холодновато конечно, но не настолько, чтобы этот бедолага заиндевел прямо.
И чего ему на территории детдома понадобилось? Может он в будке спал?
А чего он не шевелится-то? Надеюсь живой хоть?
Как-то не по себе становится. Может, замерз напрочь? Блин-блин, наверно маму Веру лучше позвать!
– Эй, бедолажный? – срывающимся на писк голосом выдавливаю я, осторожно подпихивая бродягу носком своего ботинка.
Мои слова почему-то отбиваются эхом. А до меня наконец доходит, что я как-то подозрительно хорошо могу разглядеть мужика, хотя до этого с трудом угадала в темноте Маршала. Будто кто-то зажег рядом мириады свечей…
Отшатываюсь от предположительного трупа и в шоке раскрываю рот, обнаружив над головой своды не пойми откуда взявшегося темного мраморного зала, по углам которого словно звезды светятся небольшие огоньки.
Черт возьми, похоже, позитивное мышление не сработало. И я все-таки умерла…
Вот блин! Походу статьи из интернета-таки обманули!
Ну, допустим!
Тогда че это за мужик? Нам с каким-то бомжом досталась одна комната на двоих в чистилище что ли?
– Эй, уважаемый почивший? – предпринимаю я попытку, снова нависая над мужчиной.
Ну а чего уж бояться, раз мы, так сказать, оба не слишком-то живы.
Ноль реакции.
А может это жнец смерти на отдыхе?
– Товарищ жнец? – не теряю я надежды найти, как эта штуковина включается.
Все-таки в компании всяко поприятнее будет, нежели одной тут теперь вечность куковать. В конце концов, возможно бродяга-то этот как раз уже в курсе каких-то здешних правил и устоев.
Признаться, я уже не раз представляла себе, как оно будет, с тех самых пор, как врачи мне дали понять, что я безнадежна.
Нет, конечно, изначально я была в отчаянии! Плакала и убивалась, не хотела этого признавать «как же так, я такая молодая, жизни не видела, не справедливо» и бла-бла, а затем пришли привычные для любого конфликта стадии торга и наконец, принятия.
Так что теперь я несказанно рада, что все произошло вот так безболезненно и быстро. Главное, что успела одежду для мелких маме Вере отдать.
Ну вот, сожалеть получается не о чем, значит злым духом мне точно не бывать. А вот этот мужик определенно сошел бы за какую-нибудь нечисть.
– Екробанихчек… – слышится неразборчивое мычание.
И я автоматически включаюсь обратно к загробной жизни, и падаю на колени, только теперь обнаружив, что пол-то в этом склепе тоже весьма холодный и весьма мраморный.
Блин, вообще-то больно! Это что еще за дела такие? Как насчет бестелесной формы? Эфемерности души? И отсутствия боли?
Походу, и тут статьи из интернета обманули.
Мой сосед по склепу лежит все так же неподвижно, будто и не он вовсе мычал. Осматриваю его с ног до головы, на наличие видимых повреждений. При таком освещении не особо-то углядишь, но так скажем, зияющей дыры в его груди не обнаруживается. Вернее обнаруживается, но только в пострадавшей рубахе, что словно от времени разваливаться начала, обнажая могучую грудь.
Ох уж эта грудь… Прекрасен загробный мир, раз уж у меня либидо восстанавливаться начало. Да так начало, что какой-то бродяга полуживой кажется весьма сносным.
Эх, нелегко умирать девственницей. Тфу ты, Васька!
Глава 2. Ты и мертвого своим пением разбудишь!
Не придумав ничего лучше, чтобы привести в чувства своего соседа по склепу, зажимаю ему нос, и жду, пока он захочет вздохнуть.
Секунды вырастают до минут, а он все не сдается. Вот черт, неужели показалось?
Хотя наверно это было заведомо идиотской идеей, ждать, пока нечто загробное пожелает дышать. Ладно, зайдем с другой стороны.
Набираю полные легкие воздуха и во всю мощь своего не самого звучного голоса, пропеваю:
– Вставай страна огромная!
Ну а что? Раз уж обычные приемы на него не действуют, прибегаем к… необычным. Мама Вера мне всегда говорила, что я своим пением и мертвого поднять сумею.
Походу тоже обманула. Мой сосед по склепу все еще лежит – не шелохнётся.
Так, и чего мне с ним прикажете делать?
Как там в моем любимом сериале про врачей? Первым делом пульс проверить?
Тянусь к обездвиженному телу, подсовывая руку под длинную бороду, и не успеваю дотянуться до шеи, как моя рука натыкается на какой-то упругий предмет, торчащий ориентировочно из-под ключицы бедолажного. Одергиваю руку от неожиданности.
– Тичан… – наконец замечаю слабое шевеление губ своего товарища по несчастью. – Чой…
Последнее звучит, как предсмертный вздох, нежели как что-то членораздельное.
– Хоть чой, хоть ни чой, а пора просыпаться уже!
Снова мерещится, будто у него под кожей синие всполохи сияют. Вся грудь, – я не то, чтобы его разглядываю, – едва заметно покрывается рваным узором, какой я видала в интернете у людей, которых молнией шибануло. Может это наказание какое? От самого… Ой, мамочки-Верочки.
– Вот это налакаются и помирают от белой горячки, – ворчу я, пытаясь рассмотреть под густой черной бородой, что за фигня торчит из этого горе-электроника. – Может тебя и спасать-то не положено. Но что уж поделаешь. Если что, скажем, что я новенькая, и правил не знала.
Пульс щупать уже все равно смысла нет. Да и опять-таки: ну кто таким в загробном мире занимается, Вась?!
Спокойно, к этому просто нужно привыкнуть.
– Тичан! – сквозь зубы рычит бродяга, будто из последних сил, однако даже не пытаясь шевельнуться.
Блин, нерусский что ли?
Это было бы не очень хорошо, если учесть, что нам тут вдвоем куковать бесчисленное количество вечностей. Было бы приятно иметь возможность с кем-то пообщаться. Хотя, думаю, у меня будет достаточно времени, чтобы научить бедолажного русскому языку.
Начнем по порядку. Надо бы ему дееспособного состояния придать. А то лежит, пыхтит и светится, как морозный узор на свету. О, точно! А я все понять не могла, чего мне эти завихрения на его груди напоминаю. Может он действительно замерз насмерть?