Вестник в Новороссии

Лицо Мартынова покраснело так, что стало видно даже под сажей. Остатки чести в нем боролись с желанием плюнуть в единственный глаз Михаила. Захарченко же воспользовался конфузией оппонента и оттолкнул его подальше ногами. Михаил схватил ручку стартера и замер. Ему в лицо смотрело дуло его же револьвера. Затрещали доски.

— Я честно, не хочу этого делать, — прохрипел Мартынов.

На лице Михаила заиграли скулы. Он крепче сжал ручку детонатора.

— Лермонтову это скажи, преда…

Мартынов выжал свободных ход на тугом курке револьвера, как сбоку мелькнула деревяшка. Капитан гарнизона огрел его по голове.

— Вашблогороде, я это, зашел вас проверить.

— Трындец, — Михаил без сил рухнул на пол. Он так и не отошел от потери крови в предыдущем бою.

Очнулся Захарченко уже на причале. Туда за тяжелые коробки и корабельную оснастку выносили раненых солдат. Капитан организовывал последний рубеж обороны. Дальше им было некуда уходить, позади водная гладь. В воздухе просвистела пуля. Горцы осторожно проверяли склады, выкуривая всех, кто остался внутри.

Михаил закряхтел и сел, опершись спиной на какой-то ящик.

— Вашблогородие, лежите! — подошел к нему капитан.

— Взрыватель, — Захарченко рукой показал в сторону комнаты со взрывчаткой.

— Я сейчас, я сам, — растерянно затараторил капитан и побежал внутрь. Пробегая через полупустые залы с провизией, запчастями для винтовок, одеждой он видел тела убитых защитников. Солдаты истекли кровью или получили пулю лежа у импровизированных бойниц, стоя за баррикадами. В крепкие ворота ломились горцы.

Капитан Петрушев влетел в крайнюю комнату, где из выбитой двери уже показались черкесы. Раненного Мартынова внутри не было, но и не до него было капитану. Петрушев же под грохот выстрелов, прыгнул к детонатору и опустил рычаг.

Ничего. Бомба не взорвалась. Раненый же Петрушев хрипел и выплёвывал кровь из простреленного лёгкого.

— Ключик, — выдавил он и повернул ключик на стартере.

— Капитан, — пересохшими губами прошептал Захарченко, пока к нему неслась волна горячего воздуха, а с неба падали горящие кусочки одежды и кирпичная крошка.

Оседающую пыль пронзили первые лучи солнца. Захарченко закрыл глаз и прислушался к дуновению ветра. Гладь Черного моря и побережья окутал легкий туман. Через него и показались горцы. Они осторожно шли через руины, переступая горячие осколки, тела и мусор. Молчаливой волной ненависти они встали перед последней баррикадой, удерживаемые невидимой волей.

— Эй, русские, сдавайтесь! — среди всадников выделялся Шамиль в белых одеждах. Он подошел ближе, но все еще далеко от позиций русских.

Захарченко скривился, поднимаясь на ноги. Болело все тело, кровь отошла от головы, и он пошатнулся, но устоял.

К нему повернулись выжившие и раненные. Его наемники, местные охотники, обычные рядовые, собранные со всех краёв страны. Захарченко каждого смерил взглядом, кожей чувствуя решимость людей вокруг. Скрипя зубами, он вытащил саблю из ножен.

— Русские не сдаются!

— Тогда вы погибнете, — Шамиль поднял руку, чтобы отдать приказ на последний штурм.

Мартынов с забинтованной головой стоял рядом с Шамилем и все видел. Как Захарченко встал из-за баррикад, раненый, бледный как сама смерть, встал, чтобы противопоставить волю ультиматуму имамата. Мартынов видел, как Шамиль поднял руку, чтобы отдать приказ, и как из тумана показалось чудовище.

С полными парусами к крепости вышел трехпалубный флагман черноморского флота: «Двенадцать апостолов». Как артиллерийский офицер Мартынов оценил три палубы новейших пушек. Тысяча человек жили на корабле, как на маленьком городе, обслуживая настоящего хозяина морей.

Наверное, только помощь Аллаха не позволила горцам броситься в бегство. Шамиль же выпрямился и медленно опустил руку на шею коню. У имама не дрогнул мускул при виде флагмана.

Моряки засуетились на мачтах, опуская паруса. К фальшборту вышло несколько человек, до них было далековато чтобы стрелять из ружей, но достаточно близко, чтобы разглядеть золотые погремушки на мундирах.

— Сдавайтесь! И мы пощадим ваши жизни, — с корабля через металлическую воронку командным голосом закричал Лазарев. Справа от него стоял генерал-губернатор Воронцов, а вот с лева стоял Беркутов. Только почему-то Вадим прикрывал глаза.

— Мы, народы Кавказа признаем право Османской империи и султана Абдул-Меджида! — слова Шамиля прозвучали как гром среди ясного неба. Сам же имам сидел с таким видом, будто не замечал растерянные взгляды своих командиров, — Вы правда хотите начать войну?

Глава 19

Пришлось постараться, чтобы перехватить «Двенадцать апостолов» в керчи и дойти до Новороссийска. Адмирал изначально был против, ведь он отвечал за доставку османского дипломата в Россию, но Воронцов смог убедить адмирала, сославшись на чрезвычайность ситуации.

На подходе к берегам Кавказа флагман попал в густой как мыльная вода туман и сошел бы с пути или сел на мель, если бы Вадим не помог рулевому.

И судя по обстановке на берегу они успели вовремя. Туман продолжал клубиться у корабля, как бы указывая на Шамиля и его свиту. Среди горцев выделялся перебежчик Мартынов, который после слов о присоединении Кавказских народов к Османской империи кого-то искал в толпе.

— Боюсь, что это невозможно, — с предвкушением заявил Воронцов так, чтобы слышали даже на берегу, — с нами брат султана, уважаемый Мурад. Надеюсь, что он прояснит загвоску.

Турецкий дипломат дождался, когда переводчик перескажет ему смысл диалога, кивнул и отмахнулся от горцев.

Переводчик перевёл его слова:

— Империя не нуждается в перепачканных бандитах.

Вадим ухмыльнулся. Ведь переводчик перевел фразу не до конца: «империи нужен шёлк, пшеница и краски».

Шамиль помрачнел лицом. Лазарев же убедился, что горцы сдаваться не спешат приказал:

— Беглым огонь!

— Только Шамиля не заденьте, — встрял Воронцов, но было уже поздно. Расчёты орудий очнулись от утренней оторопи и перешли в движение.

Мимо Мартынова со свистом пролетело ядро, это выстрелила первая шестидесяти фунтовая пушка. В задних горцев рядах неприятно зачавкало. Раздался громкий крик, и все как с цепи сорвались. Никто больше не думал добивать защитников крепости, вести переговоры или разграблять город. Горцы просто бежали, побросав все. А пушки на корабле знай себе паф да паф, посылали ядра вдогонку убегающей пехоте. А ядро в полете вертелось, билось об сырую землю, отскакивало, собирая жатву из тел и голов, и летело себе дальше, кося еще и кавалерию.

Шлеп, шлеп, шлеп, ядро упало в воронку, вертясь, перед этим пролетев добрую сотню метров и оставив кашу. Люди Шамиля взвыли, им встретился бесчестный враг, которого не возьмёшь шашкой верхом и не подстрелишь из засады, или не отравишь в гостях.

Вадим встретился взглядом с имамом и то, что он в них увидел, ему не понравилось. Это был не тот испуганный человек, которого он полуживым притащил в расположение части. Не тот имамат, который уже почти погиб обратившись к иностранной помощи. Не тот, который бы пошел под осман.

— Братцы, дайте я, — Вадим подошел к орудию, поймав на себе удивлённые взгляды расчёта.

— Пусть, пусть, — разрешил Лазарев.

Вадим приподнял ствол, наводя на имама. Шамиль это видел, но ничего не делал, как бы выжидая. И тут у Вадима засветились глаза. Над гладью моря зашевелился туман и зазвучал раскатистый женский смех. Неожиданно поднялась волна и корабль качнуло. Бух и ядро, отскочив от земли, сносит под Шамилем коня. Да так ловко, что имам вылетает из седла прямо в грязь, где и пачкает одежду. Его подхватывают приближенные и быстрее ведут в укрытие, но залп за залпом нагоняет горцев. Они оставили город, и направились к горам, прикрываясь пожарищем.

Но там, со стороны главной дороги уже шла волна боевого клича казаков. На встречу отступающей армии Шамиля вышли войска полковника Альбранта Льва Львовича. Ловушка захлопнулась.