Страница 118 из 128
И тогда Тимофей решился, подбив на это двоюродного брата Мирона. Отец был против, прекрасно осознавая последствия, и даже пригрозил, что лично удавит их обоих, если не остепенятся. Да плевать. То, что сотворил сопляк Мамонов, о котором и так много слухов-сплетен ходит по Москве, не укладывалось в рамки обычаев и договоров. Есть опасность столкновения с «золотым князем»? Конечно, кто спорит. А как жить без Источника? Для одаренного перестать ощущать Силу, даваемую Алтарем, равносильно смерти. И нет никакой разницы, от чего смерть принять: от руки князя Георгия или тихо истаять, как и весь Род. Тимофей не хотел видеть своих детей и внуков слабосилками, которых унижают те, кто вчера сам кушал из их рук.
— Ванька? — Ушатый напрягся, разглядев качнувшуюся в тени павильона фигуру. — Ты?
— Я, дядька Тимофей, — откликнулся Алексеев. — Все тихо, я проверил.
— Рассказывай, — подошел к нему мужчина и пристально взглянул на парня, хотя что тут в темноте разберешь, только глаза поблескивают. Но не волнуется, спокоен, аура только подрагивает, переливаясь ярко-желтым и зеленым.
— Людей набрал. Пятнадцать человек. Все отбитые на голову, — ответил Иван. — Я пообещал каждому по две сотни на рыло. На сотку не соглашались. Риски, говорят, огромные.
— Ладно, это решаемо, — про себя поморщился Тимофей. — Но мог бы предупредить. Ты все расклады им расписал?
— Конечно, даже приукрасил. Но деньги-то серьезные для каждого, да еще за одну акцию.
— Разберемся. Деньги завтра привезет Мирон. Будь дома вечером. Потом с парнями рассчитаешься.
— Они сразу просят.
Тимофей вполголоса выругался.
— Вечеринка на следующую пятницу назначена. Детишки уже забронировали один зал, но второй — за какой-то компанией из купеческих. Вот вам и нужно этот момент использовать, — он полез в карман и достал оттуда горсть тускло-зеленых цилиндров. — Здесь десять блокираторов. Сами решите, кому их отдать. Все рабочие.
— Вижу, — кивнул Иван, ощущая слабую дрожь артефактов, когда протянул к ним руку. И громко добавил: — Спасибо, дядька, вещь отличная.
Тимофей вовсе не был спокойным, как могло показаться Мирону. Он тоже боялся и шел на встречу с Ванькой в мощном напряжении. И поэтому несуразность ответа его мгновенно насторожила Ушатого, успевшего только повернуться и раскрыть перед собой «воздушный» щит, как невидимая атакующая магоформа смяла толком не активировавшуюся защиту и опрокинула его спиной на жесткий снег. Вокруг павильона вдруг вспухли сугробы, и из них появились люди в маскировочных халатах, вооруженные короткоствольными автоматами.
Ушатый вскочил на ноги, но замер, уставившись на ствол оружия, едва не ткнувшегося в его лоб.
— Поднял руки и замер, — раздался глухой голос из-под шерстяной серой балаклавы. — Не вздумай баловаться, башку прострелю.
Тимофей в тоске отвернул голову, чтобы посмотреть на Ивана, стоявшего в полусогнутом состоянии. Его держали двое. Еще четверо грамотно рассредоточились по периметру, чтобы перекрыть любую возможность сбежать.
— Ах, ты, сученок! — вырвалось у Тимофея. — Сдал все-таки меня!
— Извини, дядька, так нужно было, — срывающимся голосом ответил Иван.
— Заткнулись оба, — один из бойцов скинул капюшон с головы и подобрал упавшие на снег блокираторы. — Факт передачи блокираторов Рипли зафиксирован. Цепляйте на руки браслеты-подавители и ведите их в машину. И сразу на Лубянку. Там уже этих субчиков ждут.
Тимофею хотелось завыть от бессилия. Это был проигрыш по всем статьям. Понадеявшись на собственное мнение, отринув все предупреждения отца, он пошел на серьезное преступление, втянув в него того, кто оказался слаб душонкой. Радовало одно: Ваньке тоже все кости переломают, кровью харкать будет. Сдыхать — так всем вместе.
Майор Корнилов любил ночные допросы. Люди, вырванные из сна, или этого сна лишенные по определенным причинам, быстрее ломались именно в самую позднюю пору. Бывало, сильные духом упирались довольно долго, но промаринованные в камерах в особых условиях, все равно сдавались.
Сейчас на часах было одиннадцать вечера, так что штаб-офицер не торопился начинать допрос, сначала выслушав доклад старшего группы захвата, потом заставил его написать отчет о прошедшем мероприятии. Отпустив того, достал из холодильника приготовленные женой бутерброды на тот случай, если он останется в Конторе на ночь. Никуда не торопясь, попил чаю, размышляя о подлости и других несовершенствах людишек. Вот сейчас в камерах сидели фигуранты по делу о блокираторах Рипли и заодно в качестве заговорщиков, планировавших убийство человека из княжеского рода. Тимофей Ушатый и Мирон Щепкин, можно сказать, совершили самоубийство и заодно потянуло за собой и всех родовичей. Амба, как сказал бы отец Фрола Алексеевича в таком случае.
Корнилов улыбнулся, вспомнив покойного ныне батю. Как он гордился, когда Фрол попал в Контору под крыло самого воеводы Иртеньева. Сам боевой офицер, Алексей Федотович понимал, насколько тяжело служить в подобной организации, и частенько подбадривал сына, когда случались сложные периоды в жизни.
Он поднял трубку телефона и связался с караульным помещением.
— Как там наши клиенты? — спросил он у дежурного.
— Нервничают, — был ответ. — Один по камере мечется аки зверюга лютая, а второй, помоложе, сидит в позе маятника.
— Как это? — полюбопытствовал штаб-офицер.
— Голову обхватил руками и качается взад-вперед.
— Приведи-ка его в допросную, я через десять минут подойду.
— Есть, господин майор.
Вытерев салфеткой губы, Корнилов положил оставшиеся бутерброды в холодильник, надел китель и вышел из кабинета. Закрыв его на ключ, пошел по коридору, насвистывая прилипчивую мелодию, услышанную сегодня по радио. Кабинет для допросов находился в другом крыле, изолированном от основных корпусов внутренним двором и целым рядом решеток, пройти через которые можно было лишь с помощью ключ-карты. У майора такая была, поэтому никаких проблем он не испытал, но в комнату вошел через двадцать минут, когда молодого мужчину, сидевшего на табурете с наручниками на запястьях, била крупная дрожь.
Увидев Корнилова, он замер и с какой-то щенячьей надеждой стал смотреть за каждым его движением: как тот раскладывает на столе ручки, как аккуратно подбивает стопку бумаги, выравнивая ее по краям, небрежно бросает рядом пачку сигарет и зажигалку.