Страница 7 из 14
– Командир, – прапор пригладил свои шикарные усы, – да какая нам разница, там американцы или нет!? Аслан столько крови нашим выпил, что грех возможностью не воспользоваться…
Рогожин задумался. Затаив дыхание, ждём его решения – порешить Аслана мечтали все. Когда ещё такая возможность будет? Его понять можно, приказ-то спасти журналистов. Ввяжемся в бой, а их там нет… Как оно повернуться-то может, хрен его знает…
– Надо сделать так, чтоб ни одна сука на связь выйти не смогла, а у них спутниковые телефоны – да не у одного?
Все вздохнули с облегчением. Решение принято, вопрос в реализации.
– Дык. Тихонечко. Ночью. Ножичками…
– Окстись, Степаныч, кто резать то будет? Пацаны зелёные, сам знаешь, спящих резать – это…
– М-да, – прапорщик покивал головой, – не просто это… Если только Саня, он до ножа дюже жадный.
– А чего Саня?! У меня вот рука не дрогнет, – ну это понятно Ванька.
– Молчи, сопля, рука у него не дрогнет. Видал я таких.
– Товарищ старший лейтенант, товарищ старший прапорщик, – я решил вставить свои пять копеек.
– О как… Ну скажи умное чего-нить… – прапор усмехнулся в усы.
– Давай Милославский, – разрешил Рогожин, усаживаясь поудобнее возле дерева. – Удиви.
– Да удивлять то нечем. Понятно, что мы ещё зелёные. Но я вот как вспомню, как эти суки наших пацанов резали, так руки чешутся. Мы не подведём! Правда, парни!?
Мужики одобрительно загудели. В общем, начальство сдалось, решено было брать в ножи.
Операцию проводили под утро, на самый сладкий сон. Часовых сняли, в яму, где держали заложников, заглядывать не стали. Вдруг не спят, шумнут ненароком. Разделились и вперёд. Не буду рассказывать, как и что… Но в живых остались только заложники. Тридцать два боевика и, самое приятное, Аслан. Хотя Аслан умер не сразу. Штаб то брали в последнюю очередь. И взяли его живым: очень товарищ прапорщик просили…
Заложники оказались теми, кто нам нужен. И вот с ними как раз и случился конфуз…
Журналистка рванула в один из домов, типа вещи у неё там. Заскочила в дом, а там сами понимаете – картина ещё та… Выскочила и давай блевать, а ведь кричали ей: «Стой!». Я вот даже по-английски.
– Что вы за звери? Разве так можно с людьми? – это она ещё тело Аслана не видела. – Вы же не люди – вы животные…
– Егор, чего она там лапочет? – Рогожин повернулся ко мне. – Переведи.
Перевожу, на что он кривится:
– Они её в яме держали, не мы…
– Ну, они негодяи, а вот мы маньяки…
– И что нам, по её мнению, надо было сделать?
– Говорит: арестовать, передать властям и судить…
– Она что, больная? Их почти в три раза больше было!
– Она говорит, что мы варвары и всё такое… Дура, в общем!
– А может мы не успели? Их уже того! – Рогожин почесал в затылке. – Не переводи.
– Да ясно. Юмор разумеем. Да и мужики вроде нормальные, хоть и помятые, – киваю на ещё двух заложников мужеска полу.
Командир криво усмехнулся:
– Хрен с ними, уходить пора…
Легко сказать, уходить! Как тут уйдёшь, если ребята нашли склад с оружием и килограмм пятьдесят взрывчатки. К чему-то готовились сволочи… Решили рвануть, ну вот такие мы загадочные, ни себе не людям… Ну как ни себе, прибарахлились чуток: гранаток взяли и так по мелочи. Трофеи, однако. Ох-хо-хох… Знать бы заранее, чем нам этот фейерверк выльется…
Расскажу в общих чертах, сил нет вспоминать все эти подробности. Не знаю, откуда взялись «духи», может мимо шли, может к Аслану. Но на взрыв они среагировали. Первой жертвой стал Ваня. Не успели мы пройти и трёх километров, как ушедшие в головной дозор Саня и Ваня напоролись на засаду. Так вышло, что Иван первым увидел прицелившегося в Сашку «духа» и закрыл его собой. Саня открыл бешеный огонь и попёр врукопашную. Одного он застрелил, а двух…
– Береги себя, брат, не держи зла! – с уголка рта Вани стекала струйка крови, но глядя на коленопреклонённого Саню, он попытался улыбнуться.
– Зачем ты это сделал, зачем? Что доказать хотел? – Сашка наклонился над умирающим напарником. – Зачем?..
– Дурак ты, Саня, я за друга смерть принимаю! Это лучшее, что я сделал. Я тебя там ждать буду, – Ваня поднял замутнённый взгляд вверх. – Только ты не спеши, внуков вырасти. Обещаешь?
– Да! Сын будет, Ванькой назову.
– Спасибо дру…
Так погиб Иван. Закрыл собой человека, которого ненавидел. Умер с улыбкой на лице, осознавая, что спас ДРУГА!
Когда мы, прочесав близлежащие кусты и ощетинившись стволами подошли к месту скоротечного боя, Саня плакал над телом своего врага-друга. Посмотрев на нас глазами, полными слёз, произнёс:
– Он закрыл меня…
Мы молчали; слов не было. Наша первая потеря оглушила нас и только сейчас многие поняли, что война не игрушка – здесь теряют друзей! Мы стояли потерянные, не зная что делать. Пока не вмешался Степаныч:
– Хорошо погиб! – мы все разом повернулись, уставившись как на чумного. – Что смотрите, может, кто знает более достойную смерть, чем закрыть грудью боевого товарища? – Степаныч перекрестился. – Самопожертвование! Он теперь там, – тычок пальцем в небо, – вместе с такими же героями. Гордитесь, что служили вместе с ним, а ты, Санёк, погибнуть теперь не имеешь права…
Соорудив носилки, положили тело Ивана и понесли. Скорость продвижения упала. В начале нас тормозили гражданские: и так не великие ходоки, а тут ещё плен, плохая кормёжка, усталость. Теперь добавилась необходимость нести тело. Оставить его мы не могли, ведь если его найдут раньше, чем мы вернёмся, даже представить страшно, что сделают с ним…
Так мы и шли, пока боковой дозор не обнаружил врага. Завязался бой. Вот откуда столько их взялось, как прорвало! Ну, точно, что-то готовилось. Прижали нас по взрослому, с гражданскими не оторваться. Воевать? Никаких патронов не хватит. Их почти сотня, а нас одиннадцать: три гражданских, и тело нашего товарища. Саня предложил остаться задержать, но Рогожин на корню зарезал инициативу. Это понятно. Эмоции в таком деле первый враг – сгинет зазря.
– Товарищ старший лейтенант, позвольте мне остаться!
– Милославский, ты что, с дуба рухнул?
– Никак нет! Командир, вы мне пару рожков ещё подкиньте и гранаток побольше. Смотрите, место какое: не обойти, не объехать – только в лоб! Вы же знаете меня, если надо, днём с огнём искать придётся. Я постреляю, побегаю, растяжек наставлю. Замедлятся, никуда не денутся. А я потом схоронюсь. Хрен найдут.
– Ой, сладко поёшь, сержант! – Рогожин вытер рукавом лицо. – Только это ведь не игра, где можно переиграть. Жизнь она одна, брат. Сгинешь – за понюшку табаку.
– Всех ведь положат, а мне сорок минут продержаться, а там вертушки придут. Ну а погибну, хоть за дело. От пули оно почётней, чем от передоза.
– Какого, на хрен, передоза? Ты чего, сержант, перегрелся?
Меня охватила весёлая ярость. Я приблизился вплотную к лицу Рогожина:
– Я – мажор, командир, папенькин сынок, вся моя жизнь – сплошное паскудство. Я только здесь человеком себя почувствовал, рядом с этими парнями. И если сдохну, чтоб они жили, значит так надо. Но я выживу, назло всем выживу, – я рванул душащий меня ворот «комка».
– Чего ж ты не при штабе-то служишь? – и ехидно так: – Мажор.
– Сперва по глупости, а потом назло отцу, но я не жалею…
– Ладно! Но с тобой останется Тунгус, его тоже днём с огнём…
Когда группа собралась уходить, я окликнул Рогожина:
– Если не выживу, напишите отцу, что я умер… Достойно.
Кивает мне:
– Твой отец может гордиться тобой! Только не мастак я писать. Ты уж уважь командира, выживи…
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
– Удачи, мужики! – старший лейтенант Рогожин крепко пожал нам с Тунгусом руки. – До свидания!
Последние слова сказаны, и мы смотрим в спину уходящих ребят. Парни оглядываются; в глазах сожаление. Ведь каждый из них рвался остаться здесь, но не судьба. Ибо шанс задержать бандитов и остаться в живых – есть только у меня и моего напарника. Хотя нет! Командир! Вот он бы смог, но его обязанность увести группу и заложников. Тяжело мужику. Оставить двух своих «любимчиков» практически на верную смерть… Да уж, «любимчики»! Ибо то, что было нормально для всех, для меня и Тунгуса было плохо! И пахали мы больше и бил нас больнее, а всё потому, что мы особенные. Не такие как все – у нас есть дар. У командира, кстати, тоже… Но нам до него ещё далеко! Как новорождённому щенку до матёрого волкодава!