Страница 3 из 16
Чуть наклонив голову к плечу, внимательно глядя на меня, черноглазый проверяющий поднял руку, щелкнул длинными пальцами и в следующий миг – послал на меня стену огня… Время словно замедлилось. Растянулось до бесконечности. В первый момент я впала в дичайший ступор, ведь даже представить не могла, что при проверке меня могут сжечь. Затем навалился первобытный, удушающий страх. Огненная стена приблизилась, обдала меня жаром, облизала пламенем, и я, онемев от ужаса, рухнула на пол, пытаясь уйти с ее пути, спрятаться, сжаться до комочка, чтобы защититься от нестерпимого жара, что, казалось, способен выжечь даже нутро.
И… время остановилось совсем, превратившись в пытку. Я все ждала, когда умру в муках, но огонь, полыхнув, неожиданно исчез, а я продолжала лежать на полу, пока перед глазами не появилась пара военных ботинок на шнуровке.
– Этот год оказался неожиданно щедрым на сюрпризы, – проскрипел запоминающийся голос камзольника.
Очень медленно оторвавшись от пола и усевшись на нем же боком, опершись дрожавшей ладонью, я подняла лицо на бургомистра, с заметным сочувствием смотревшего на меня, потом перевела взгляд на двоих королевских представителей. После задрала голову на замерших возле меня двоих в плащах. Светловолосый тоже смотрел с сочувствием и сожалением. А черноглазый, минуту назад собиравшийся спалить меня дотла, опустился рядом на корточки и мягко, несмотря на грубоватый глубокий голос, пояснил:
– Вероника Эйташ, вы успешно прошли проверку на одаренность и признаны будущим сильным магом. С этого момента вы зачислены в Академию Защитников и считаетесь ее кадетом. Вас проводят к месту сбора, вскоре мы отправимся в академию. Хочу предупредить, у вас есть не больше часа на прощание с родными. Покидать площадь вы не имеете права. Вы все поняли?
– Д-да, – просипела я, моргнув почти не видящими от слез глазами.
Внутри у меня все еще клубился ужас, рос протест пополам со жгучей, непередаваемой обидой. Я не могла, не хотела верить, что жизнь кончилась вот так…
Все жители Аарона знают, это может случиться с каждым, но со временем одаренных становилось все меньше и меньше. Отбор проводился ежегодно и «счастливчиков» находили реже и реже. Мы расслабились. И я даже не представляла, что во мне может зреть эта проклятая магия. Но теперь, на полу перед могучим жутким горбуном, меня резануло ядовитое откровение: а ведь зелья, сваренные с моей помощью, всегда имели больший эффект…
Я поднялась, будто во сне. Не помня себя, до конца не веря в случившееся. В сопровождении молодого человека, который приглашал меня в этот злополучный кабинет, покинула комиссию и вышла на площадь через запасной выход. Обогнув здание, мы оказались в стороне ото всех. Недавно, витая в мечтах о танцах и романтике, я думала лишь о том, как получу свободу, а теперь испуганно смотрела на не замеченную ранее серую унылую повозку. Возле нее под присмотром еще одного мужчины в черном плаще с непроницаемым видом стоял тот самый брюнет, которого я приняла в приемной за кузнеца из захолустья.
Мы встретились с ним взглядами, и он неожиданно посочувствовал мне:
– Все будет хорошо. Только не падай в обморок, ладно?
С горечью сказал. Еще бы, ведь шла я, вот прямо сейчас поняла, слегка пошатываясь. Остановившись, уставилась на любезного незнакомца, не зная как начать разговор. Да и стоило ли нам говорить?
– Меня зовут Оллер, – не выдержал он.
– Ника… ой, Вероника, – почти беззвучно прошептала я, чувствуя, как ужас случившегося наваливается на меня пудовой плитой, перехватывает горло.
Растерянно оглянулась в поисках родителей, но поймала ошарашенные взгляды Димитрия и Петра. Мгновение на осознание – и их глаза потухли, плечи поникли. Каждый из нас понял, что больше ничего не будет. Неделя Ушедших – это не только траур по погибшим магам, это еще и проводы таких как мы, обнаруженных зловещей академией для одаренных. Как только их находят, уводят из семей навсегда, они никогда не возвращаются.
Никогда.
– Не-ет! – веселые голоса на площади разорвал отчаянный крик моей мамы.
Приподняв юбки, она ринулась ко мне, расталкивая людей. Папа торопился за ней, в его глазах плескался не меньший ужас. Через минуту оба сжимали меня в объятиях. Мама то рыдала, прижимая меня к себе, то колотила отца по груди, обвиняя:
– Ты! Это ты во всем виноват! Это твоя бабка-ведьма проклятую кровь Нике передала…
– Я думал, она слабая совсем была, не проснется дар… – хрипло и потеряно шептал мой любимый, всегда уверенный и сильный отец.
– Ты, ты во всем виноват. А теперь они забирают нашу дочь, нашу кровиночку… а потом и сыновей наших заберут, изверги… – причитала мама на всю площадь, забывшись в своем горе.
– Значит, ваша бабушка была ведьмой? Чуяла землю и растения? – громом среди ясного неба прозвучал рядом уже знакомый голос.
Я обернулась. Черноглазый горбун в ярком дневном свете выглядел особенно жутко. Черные глаза – как затягивающие все живое омуты. Крупный нос, строго сжатые губы, мощный подбородок с ямочкой… пряди черных волос, выбившиеся из-за по-прежнему наброшенного на голову капюшона… Мужчина оказался выше моего папы и крупнее.
– Да. Она гораздо дальше на севере, в Шишковичах, до самой смерти жила, – испуганно прохрипел папа, неосознанно заслоняя нас с мамой. – Но отец не захотел там жить и переехал в Кинсборо, а здесь уже остепенился и жизнь прожил…
– У вас же только братья? Сестер – нет? – спросил горбун.
– Все верно, господин защитник, – кивнул папа.
Я смотрела то на папу, то на расспрашивающего его вершителя судеб со странной надеждой на чудо: вдруг их разговор изменит что-то, спасет меня?
Эта же мысль настолько очевидно читались в глазах родителей, что даже гадать не было нужды, о чем они думают. Все мы замерли в ожидании решения незнакомца. Но жуткий горбун дернул уголками губ и негромко, спокойно пояснил, бросив взгляд на мою маму:
– Ведьмин дар – одно из направлений магии земли, но передается только женщинам. Так что за своих сыновей вы можете быть спокойны, госпожа Эйташ, им академия не грозит. – Затем перевел взгляд на меня и напомнил: – Мы почти закончили проверку в Кинсборо. Поторопитесь, у вас осталось немного времени на прощание…
Дальше мы втроем смотрели, как он развернулся, взметнув полами плаща словно крыльями, и направился обратно в магистрат. Спустя минуту мама ненароком натолкнулась взглядом на мой кукольный саквояж, всхлипнув, прижала меня к себе и прошептала:
– Тебе же столько всего понадобится, бедная моя девочка. Дождись меня, я мигом! – И побежала домой.
Домой… А мы с отцом с полчаса сидели в обнимку. Его слезы капали мне на макушку под горестный шепот:
– Прости меня, Вероничка, прости пожалуйста…
Я уговаривала убитого горем родителя, который словно хоронил меня:
– Ты не виноват, пап. Никто не виноват. Только монстры проклятые! Обними за меня братьев. Передай им, что люблю. Я вас не забуду, папа…
Обратно мама вернулась с целым баулом, который тащили мои перепуганные и расстроенные братья. Не успела я поблагодарить родных, как приставленный к одаренным парень в черном плаще вежливо пояснил, кивнув на принесенное добро:
– Академия Защитников – это военное заведение. Вашу дочь поставят на довольствие и полное королевское обеспечение. Она ни в чем не будет нуждаться, поверьте! Поэтому лучше взять только самое дорогое сердцу, как память о родных и близких. Все остальное ей не пригодится.
Чем не облегчил, а усугубил переживания моих родных, особенно «памятью о родных». Мамочка с мольбой просипела:
– Мы сможем еще встретиться с дочерью?
– Может быть… когда-нибудь, – парень ушел от прямого ответа, но кому не ясно, что за этим стоит?
Неожиданно наше прощание нарушила Катерина Стретчет, на свою беду тоже оказавшаяся одаренной. Появление дочери бургомистра у злосчастной повозки оказалось настолько шокирующим, что даже мама перестала плакать. Мы с семьей во все глаза смотрели, как бургомистр семенил за членами комиссии и, заламывая руки, яростно в чем-то их убеждал, но неизменно получал отказ. Бургомистр злился, ругался, но бесполезно. А его дочь, яркая розовая красавица Рина, как и я до того, шла словно на плаху: поникшая и испуганно сжимавшая в руках не менее дурацкий, чем мой кружевной саквояж, вышитый цветочками ридикюль.